Тамара Синявская: Главное - это чистая интонация

Тамара Синявская и раньше не очень любила обсуждать с журналистами свою частную жизнь. А после того, как в 2008 году ушёл из жизни её супруг, легендарный певец Муслим Магомаев, с которым она прожила 34 года, Тамара Ильинична лишь однажды нарушила молчание, дав интервью для канала Россия -1. Тогда она отвечала на вопросы, посвящённые Магомаеву. В предлагаемом читателю интервью Тамара Ильинична рассказывает не только о нём, но и о себе.

 

Тамара Синявская – самая молодая из плеяды великих солистов Большого театра второй половины 20 века. Вообще эпитет «самая» сопутствовал ей на протяжении всей артистической карьеры ещё с тех пор, как в 17 лет она была принята в группу стажёров Большого театра, а затем стала самой молодой вокалисткой, получившей первую премию на конкурсе имени П.И. Чайковского. Будучи исключением из правил, она была принята в труппу Большого театра, не имея консерваторского образования, но обладая талантом, который порой важнее академического диплома. (Тамара Синявская окончила музучилище при консерватории и затем поступила сразу на третий курс ГИТИСа, где сегодня преподаёт и заведует кафедрой вокала).

 

Голос Тамары Синявской, её глубокий, редкий по красоте и богатству красок тембр, невозможно спутать ни с чьим другим. На сцене Большого театра, где Тамара Ильинична работала в течение 40 лет, она спела практически все основные партии для меццо-сопрано. Десять лет назад, 30 марта 2002 года, Тамара Синявская завершила карьеру оперной певицы. В тот вечер она пела в спектакле «Царская невеста», посвящённом столетию со дня рождения  Марии Максаковой, которая в своё время принимала у Синявской дипломный экзамен.

 

Тамаре Синявской, одной из самых любимых и узнаваемых оперных певиц, народной артистке Советского Союза, кавалеру ордена «За заслуги перед Отечеством» хорошо известно, что такое успех, признание, слава. Вот именно с вопроса о славе мы и начали нашу беседу.

 

- Тамара Илиьнична, когда Вы впервые почувствовали, что стали знамениты?

- Я пришла в Большой будучи очень молоденькой. О славе я не думала, потому что в театре тогда было столько знаменитостей, что я просто не могла себе представить когда-либо оказаться в их числе. Моей задачей было соответствовать статусу солистки Большого театра и учиться, не переставая, у этих великих певцов. Уже выступать на одной с ними сцене было счастьем, так что о собственной славе я тогда не мечтала. А известность пришла после конкурса имени П. И. Чайковского, который транслировался по радио и телевидению.

 

- Тогда, в 1970 году, Вы разделили золото с Еленой Образцовой.

- Да. Это был очень мощный конкурс. Помимо советских знаменитостей - Ирины Архиповой, Марии Максаковой, Ивана Петрова, Марка Рейзена - в жюри пригласили и зарубежных вокалистов, среди которых были Мария Каллас и Тито Гобби.

 

- Зарубежные гости единогласно отдали свои голоса Вам.

- Это так. И как раз конкурс дал толчок к известности. Но я никогда не ощущала себя знаменитой. Скорее, наоборот, даже сейчас. Я певица и артистка только на сцене, а в жизни я всегда веду себя довольно скромно.

 

-  Мне кажется, стремление к славе часто обусловлено не столько желанием реализовать свой талант и оставить след в памяти общества, сколько желанием конвертировать свою известность в деньги, связи, блага. На Ваш взгляд, способна ли слава изменить и самого человека, и его мировоззрение в ту или иную сторону?

- Думаю, что да. Для некоторых достойно пережить успех оказывается сложнее, чем его достичь. Поэтому, чтобы корона сильно не давила, надо адекватно себя оценивать. Это первое условие. А второе - надо быть разборчивым в отношении тех, кого мы хотим видеть рядом. Если тебе изо дня в день повторяют, какая ты гениальная и неповторимая, ты, не дай, Б-г, можешь в это поверить. Люди, действительно желающие тебе добра, будут вести себя иначе.

 

- Есть такой афоризм: « Бойтесь лавровых венков. Они прорастают в голову».

- Действительно хорошо сказано.

 

- Елена Образцова как-то призналась Вам: «Будь у меня твой голос, весь мир бы у меня в ногах валялся». Тем не менее, её имя более знакомо зарубежному слушателю. Елена Васильевна гораздо активнее Вас гастролировала с концертами и выступала на сценах зарубежных оперных театров в качестве приглашённой солистки. Что помешало Вашей карьере стать более насыщенной?

- Да, был такой разговор. Но тогда же я парировала: «Зачем тебе мой голос если весь мир и так у твоих ног»? Действительно, её имя широко известно за рубежом, и она к этому стремилась. А у меня в жизни, видимо, другое предназначение. Я очень любила свой театр. Не хочу сказать, что Елене Васильевне он был менее дорог. Но всё же, на мой взгляд, в её артистической судьбе получился определённый дисбаланс из-за того, что первую половину своей мощной карьеры она провела за рубежом.

 

- Я предполагаю, что у Вас было не меньше возможностей выступать на лучших сценах мира. Может, Вы были менее честолюбивы?

- Безусловно, были приглашения и возможности. Но, видимо, не это являлось для меня главным.

 

- А что же тогда было главным?

- Работать в театре, который я до сих пор считаю лучшим в мире. А гастролировала я практически во всех странах, где мне хотелось выступать. И всё проходило весьма успешно, но не будоражило меня настолько, чтобы проводить большую часть жизни за рубежом. Моя карьера советской, российской певицы сложилась достаточно успешно. Возможно, расцвеченная зарубежными красками, она могла быть полноценнее, но так сложилось.

 

- Много лет назад я слушала Вас в Большом, в «Царской невесте». Должна признаться, что Ваше исполнение роли Любаши изменило в лучшую сторону моё отношение к русской оперной музыке, в частности к операм Римского-Корсакова.

- Ну, наверное, в этом и была моя задача. Я очень люблю русскую оперу. Понятно, что эта привязанность не исключает любви к итальянской или французской музыке. Но сердце моё принадлежит именно русской музыке. Мне с ней комфортно и легко – я в ней живу, потому что это моё родное.

 

- Не так давно завершилась реконструкция Большого театра. В октябре состоялась церемония открытия. Говорят, цена билетов на «чёрном рынке» достигала 50 тысяч евро. Реакция Ваших коллег от увиденного в тот вечер  была неоднозначной. Например, Зураб Соткилава сказал, что великий театр – на дне, что само представление было серым, скучным. Каковы Ваши впечатления от церемонии открытия Большого театра?

- Я бы не стала так говорить о своём родном доме. Но каждый имеет право на личное мнение. Тем более, что в каких-то моментах он прав. Но рыба, как известно, гниёт с головы. А Большой театр – это зеркальное отражение всего, что происходит в нашей стране, да и в мире. Поэтому обвинять Большой во всех грехах – по меньшей мере несправедливо. Тем более, если ты любишь свой театр, ему надо сочувствовать, а не выступать против и унижать. Так мне кажется.

 

- Вы видели «Руслана и Людмилу» в постановке Дмитрия Чернякова?

- Да, видела. Я пришла специально, потому что мой бывший студент, мой первый выпускник, был приглашён в Большой петь партию Ратмира.

 

- Вы как-то помогли?

- Нет. Его пригласили абсолютно без моего участия.

 

- Но ведь партия Ратмира написана для контральто и обычно исполнялась обладательницами глубокого меццо-сопрано. Вы же сами пели эту партию в постановке Покровского.

- Да, но Черняков решил отдать эту партию конратенору. И вот одним из двух приглашённых конратеноров стал мой ученик Владимир Магомадов.

 

- Магомадов?

- Именно.

 

- Я смотрела некоторые сцены из оперы на YouTube, и после того, как Фарлаф показал мужской стриптиз и облил себя пивом, пришла к выводу, что Дмитрий Черняков ненавидит актёров, зрителя, а также Пушкина и Глинку. После спектакля мнение публики разделилось. Кто-то кричал – «Позор», кто-то  - «Браво»! Правда, «Позор!» потом вырезали. Маквала Касрашвили заявила, что кричать позор в храме искусства невежливо и невежественно. Как Вы себя ощущали во время спектакля?

- Честно говоря, много раз во время просмотра я порывалась уйти. Но, понимая, что привлеку к себе внимание, а это неприлично, и желая дослушать партию Ратмира, я благополучно досидела ко конца. Но всё во мне сопротивлялось этому зрелищу. Всё! Единственное, что спасало – музыка Глинки, которую прекрасно преподнёс оркестр под управлением Владимира Юровского, которого я, кстати, помню совсем юным, начинающим музыкантом. Мне довелось много выступать с его отцом, дирижёром Михаилом Юровским, и теперь было очень приятно видеть его сына, ставшего зрелым музыкантом. Что касается Володи Магомадова, он заслужил пятёрку за свой дебют, хотя многое пока нуждается в доработке. А печально то, что в спектакле для меня не было ни Пушкина, ни времени, в котором он жил, ни мысли... Но это отдельный серьёзный разговор, и просто отвечать на вопрос, понравилось или нет, мне кажется нецелесообразным. Я понимаю, что надо быть терпимее и ждать момента, когда спросят о моём мнении. А поскольку меня никто не спрашивает, я его не высказываю. Во всяком случае, я стараюсь не ходить в Большой часто, потому что со многим не согласна, и из-за этого нервничаю.

 

- Ну вот. А говорят, Черняков – гений, новатор.

- Это кто такое сказал?

 

- Он – лауреат премии «Золотая маска», весьма популярен на Западе, его цитируют, ему подражают, его новаторским талантом восхищаются.

- Я предпочитаю Покровского. Там есть мысль, уважение к материалу и настоящий драматический театр. Кстати говоря, задача режиссёра – раскрывать гений композитора, а не заниматься собственным пиаром за счёт того, чтобы переворачивать замысел автора с ног на голову. Знаете, те «новаторские находки», которые я видела на премьере «Руслана и Людмилы», можно себе позволить на капустнике.

 

- Если сравнивать сегодняшнюю публику с той, которая приходила на Ваши спектакли 20-30 лет назад, что бросается в глаза?

- Если нынешней публике показать настоящий, глубокий, действительно профессионально сделанный спектакль, окажется, что она всё та же по составу, состоянию и восприятию. Народ не так глуп, как хотят его представить. Вот совсем недавно дали «Бориса Годунова» в старой постановке, с прежними декорациями, с коронацией Бориса, со сценой у фонтана, и это был ошеломляющий успех – без всякого... извращения.

 

- Не стану утверждать, но наверное, великий певец - тот, чей тембр голоса нельзя спутать ни с чьим другим.

- Да, тембр - это главное. Есть много вокалистов, безупречно владеющих культурой вокальной фразы, интонацией, техникой, актёрскими данными, но только считанные обладают уникальным, узнаваемым тембром.

 

- В 50-80 годы в Советском Союзе сложилась плеяда совершенно уникальных оперных певцов: Сергей Лемешев, Мария Максакова, Ирина Архипова, Иван Петров, Галина Вишневская, Владимир Атлантов, Тамара Синявская, Елена Образцова, Мария Биешу – всех сложно перечислить.

- И голос каждого из них был узнаваем. Причём, не забывайте, что до начала 70-х телевизоры были далеко не у всех. Но слушатели узнавали исполнителей именно по тембру. И сегодня среди массы записей теноров я всегда узнаю голос Сергея Лемешева или Марио Ланца.

 

- А если говорить о современных российских и зарубежных солистах, кто из них обладает неповторимым тембром?

- Знаете, в каком-то смысле нашему поколению повезло больше. Я говорю о правительственных концертах, транслировавшихся по радио и телевидению. Тогда первое отделение было отдано классической музыке, и это давало возможность артистам стать узнаваемыми. Сегодня концерты, посвящённые различным датам или праздникам, стали иными. Там классической музыке места нет. Оперные голоса можно услышать только на канале «Культура». Но, возвращаясь к вашему вопросу о молодых исполнителях, отвечу: ни за какой тембр, отличающийся уникальным звучанием, сейчас «зацепиться» не могу.

 

- Вы преподаёте в ГИТИСе (ныне РАТИ), заведуете кафедрой вокала. Вам нравится то, чем Вы занимаетесь?

- Должна сказать, что никогда от себя этого не ожидала. Я всю жизнь считала себя певицей, которой очень многому надо научиться. И когда в силу сложившихся обстоятельств я попала в ГИТИС в качестве педагога, то совсем не была уверена в том, что преподавание станет моей новой профессией. Тут ещё большую роль сыграли мои друзья, убедившие примерить на себя роль преподавателя для того, чтобы я не оставила пение. В общем, так и вышло. Первые уроки можно назвать экспериментами над доверившимися мне студентами, но со временем я так втянулась в это дело, что теперь плохо представляю без него мою теперешнюю жизнь.

 

- Параллельно спрошу о Муслиме Магометовиче – почему он, уйдя со сцены, не занялся преподавательской деятельностью? Вот его коллеги по сцене – Лещенко, Кобзон – преподают, готовят новое поколение звёзд эстрады.

- Муслим не был рождён или приспособлен для преподавания. Педагог – это особая профессия, требующая особого таланта. Быть хорошим музыкантом – вовсе не означает быть хорошим педагогом. Конечно, в том, что Муслим мог великолепно преподавать, я не сомневаюсь, потому что была возможность в этом убедиться. Однажды он на спор согласился подготовить студента, которого отчислили из консерватории. Они занимались месяц, и студента восстановили. Да, у Муслима это получилось, но не более того. Преподавателю необходимо бесконечное терпение, а Муслим им не обладал.

 

- Муслим Магометович признавался, что терпеть на мог советскую классику. Вы разделяете его отношение к советскому оперному репертуару?

- В какой-то степени. Я участвовала во многих советских постановках, но привлекала меня в них не столько музыка, сколько режиссёр.

 

- Вы говорите о Борисе Александровиче Покровском?

- Именно. И работать с ним было одно удовольствие. Это были «мои университеты», моя консерватория.

 

- В одном из своих давних интервью Муслим Магомаев назвал театр гадюшником. Вы его поправили,  - не гадюшник, а серпентарий единомышленников. Какими качествами характера надо обладать примадонне, чтобы не прогибаться и в то же время не быть «съеденной»?

- Может быть, лучше спросить, какими качествами характера должен обладать человек. Если он умён, а самое главное, талантлив, то прогибаться незачем. Талант будет заниматься только своим делом. А если человек не особенно талантлив, если пришёл в театр с чёрного хода, а покровители держат его на коротком поводке, то, скорее всего, придётся прогибаться.