Ни один литературный персонаж не живет такой интенсивной посмертной жизнью, как Шерлок Холмс. Только что вышли в свет четыре книги о нем, включая двухтомник под названием «Заново аннотированный Шерлок Холмс».
Начать с того, что ему удалось выжить, несмотря на попытку его создателя Артура Конан Дойла прикончить собственного героя в рассказе 1893 года «Последнее дело Холмса» с его знаменитой первой фразой – от имени рассказчика Уотсона: « С тяжелым сердцем я приступаю к последним строкам...»
Игнорируя мольбы своей собственной матери помиловать великого сыщика и продлить его дни на земле, Конан Дойл устроил Холмсу смертельную схватку с профессором Мориарти и пустил обоих с обрыва скалы на дно Рейхенбахского водопада.
Но герой Конан Дойла оказался более живучим, чем мог предположить его создатель. Холмсу удалось избежать не только равного по силам противника, но и убийственные наклонности своего создателя, которому обрыд собственный герой.
Конан Дойла огорчало, что Шерлок Холмс оттягивал внимание публики от скучнейших и пространных исторических романов, которые автор ставил неизмеримо выше своих же рассказов о Шерлоке Холмсе. Конан Дойла уязвляло, что читатели воспринимают его исключительно как создателя самого знаменитого в мире сыщика. Шла борьба писателя с собственным литературным героем.
«Меня тошнит от одного его имени, - признавался Конан Дойл. – Я точно перебрал с этим сыщиком, как когда-то с гусиным паштетом, которым я так отвратительно объелся, что до сих пор одно название его вызывает у меня тошноту».
Но читатель считал иначе. Конан Дойл даже не предполагал, какой заряд жизненности – и не только литературной – он вложил в своего интеллектуально незаурядного героя. После насильственного умерщвления автором своего героя посыпались гневные письма, требующие воскрешения Холмса. По улицам Лондона прошли траурные процессии с черными повязками на руках.
Конан Дойл стойко держался до 1901 года, когда он, нуждаясь в деньгах, возвратил Холмса в литературу в повести «Собака Баскервилей», которую он тщательно закамуфлировал как «воспоминания» о событиях, случившихся гораздо раньше.
Но к 1903 году Конан Дойл отказался от этой временной связки, и в рассказе «Пустой дом» - самом вычурным и вымученном из Холмсовской серии – поднял Холмса со дна смертоносного водопада, куда тот якобы вовсе не падал, а ловко увернулся на отвесном обрыве от сцепки с Мориарти, применив к врагу приемы древней японской борьбы «баритсу», а затем пробыв несколько лет – до возвращения в Англию и к читателю – в вынужденной ссылке по миру.
Воскресив ненавистного ему героя – по просьбе читателей и из-за денег – Конан Дойл написал еще 31 рассказ с Шерлоком Холмсом. В 1927 году появился последний рассказ-детектив, а через три года автор умер.
Казалось бы, тут и конец Шерлоку Холмсу. Но смерть автора не прикончила его героя и не поставила крест на его суперменской карьере сыщика. Совсем наоборот. Как бы раскрылись шлюзы, и Холмс, освобожденный, наконец, от брюзгливого надзора своего создателя, стал во главе грандиозного шоу-комплекса. С его участием было сделано около сотни фильмов и почти столько же театральных постановок и литературно-драматических передач по радио. Из книг, где Холмс – главный герой и в том же качестве интеллектуального сыщика, можно составить целую библиотеку.
Имеются бесчисленные сиквелы, продолжения, подражания, имитации и вольные сочинения на тему «Шерлока Холмса». Среди них выделяется своей солидностью и листажом трилогия Николаса Мейера, где мы застаем Холмса в тесном общении с Фрейдом, Оскаром Уайлдом и Фантомом Оперы. В популярной серии детективных романов Лори Кинга молодая наследница Мери Расселл действует на пару с отставным Холмсом. А бразильский писатель Джо Суарес в романе «Самба для Шерлока» отправляет престарелого близорукого Холмса в Рио разгадать запутанное дело с украденной скрипкой.
Помимо романов с Холмсом, процветает критическая отрасль «шерлокиады» - серьезные научные и полунаучные исследования Холмса как литературного персонажа. Шерлокианцы (так они себя называют) – преданные и явно помешанные на Холмсе фанаты – пишут статьи и монографии, добиваясь абсолютной житейской точности в канонических текстах Конан Дойла. Они исправляют, к примеру, несовпадающие даты и расписания поездов. В бурных спорах устанавливают, сколько раз Уотсон был женат, а также в какую часть тела был он ранен на Афганской войне.
Фанаты Холмса считают своим священным долгом заполнить пропуски и досказать то, о чем Конан Дойл (или скорее – Уотсон; Конан Дойл в этом раскладе всего лишь литературный агент) предпочел умолчать. День рождения Холмса, к примеру. Или возможное у него гнойничное заболевание – пиорея. Или – где он учился и что окончил: Оксфорд или Кембридж?
Литературоведение, посвященное Холмсу (заметим: не Конан Дойлу!), нередко ударяется в странности и дикие причуды. Чего стоит, к примеру, страстная полемика двух уважаемых ученых о том, был ли Холмс на самом деле женщиной. Или теория, разработанная по пунктам другим уважаемым критиком Уильямом Баринг-Гоулдом о любовной связи между Холмсом и Ирэной Адлер («Эта Женщина» из рассказа «Скандал в Богемии»), в результате чего появился внебрачный ребенок, который стал Ниро Вулфом – знаменитым американским сыщиком. Еще один ученый фанат опутал родственными связями добрую половину персонажей Конан Дойла с перекрестным их сродством с Шерлоком Холмсом.
Все эти гипотезы и догадки возникают на полном серьезе, с ученым комментарием и точными сносками, и добавляют еще одно – четвертое измерение к величайшей из всех холмсовских тайн: почему, собственно, все сосредоточено на Шерлоке? Почему из всех художественных образов именно он является объектом такого фанатичного идолопоклонства? В чем такая длительная и не только литературная магия этого вымышленного персонажа?
Вот как Конан Дойл представляет читателю своего непостижимого героя: « ...он был самой совершенной мыслящей и наблюдающей машиной, какую когда-либо видел мир». И в самом деле, Холмс не только малосимпатичная личность, но и человечески недостаточно разработанная. Рэймонд Чандлер однажды заметил, что Холмс «в основном это – поза плюс сотня строчек незабываемого диалога».
Что мы знаем о Холмсе? Он – меланхолик, апатичен, не идет на сближение, интроверт, всегда себе на уме, высокомерен, самонадеян, а также – наркоман, который в «Знаке четырех» трижды подсаживался на кокаин, чтобы преодолеть апатию и завести себя на дело.
У него нет друзей – только Уотсон, и он – несмотря на приписываемого ему внебрачного ребенка – почти наверняка девственник. И как-то не по-житейски асексуален. Короче, Холмс как бы еще не состоялся как человек, он слегка недовоплощен в человеческом образе Конан Дойлем. Но эти фантазийные черты только усиливают его привлекательность. Мы заворожены, заинтригованы Холмсом именно потому, что он – род шифровки. Похожего на него не встретишь ни в жизни, ни даже среди книжных персонажей.
И вот еще одно объяснение таинственной притягательности рассказов о Шерлоке Холмсе. Холмс – совершенный и даже образцовый продукт викторианской ментальности – в высшей степени рациональный, нервозно асексуальный и слегка суеверный. Рассказы о Холмсе четко и зримо воссоздают жизнеустройство всего XIX столетия: железные дороги, поезда, вокзалы, кэбы, тарантасы, извозчики, извозчичьи дворы и переулки, лавочники и уличные мальчишки, общественный порядок настолько нерушимый и регламентированный, что, взглянув на обувь или на манжету рубашки, можно определить профессию человека.
Холмс, несмотря на свою богемность, стойкий защитник Викторианской системы. Все истории с ним начинаются с угрозы, иногда – смертельной – социальному устройству, рациональному уставу общества, а кончаются они все тем, что великий Холмс восстанавливает законопорядок с точностью часового механизма, символом которого он сам является.
Это было неизбежно, что все сочинения о Холмсе – обширнейшая «шерлокиана» - хронологически совпадали с каноном Конан Дойла. Холмс прочно и натурально пребывал в Dикторианской эпохе, как птица в гнезде. Тем неожиданней было недавнее появление двух романов о Холмсе – «Окончательное решение» Микаэла Чабона и «Уловка ума» Митча Каллина, где Холмс изъят из XIX века и перенесен в наше время, где он чувствует себя как заблудшая душа. Действие обеих книг – 1940-е годы, когда Холмсу – дряхлому, слегка чокнутому и давно удалившемуся от дел разводить пчел в Сассексе – сильно за 80 или даже под 90. И зловещая тень Второй мировой войны нависает над этими двумя романами, напоминая нам и Холмсу, что эра викторианской стабильности исчезла навсегда. В «Окончательном решении» Холмс посещает Лондон после Блица, а в «Уловке ума», действие которого на несколько лет позже, он скорбно стоит со своим японским другом на развалинах Хиросимы.
В обоих романах Холмс с трудом ладит со своим одиночеством и изоляцией – страшная цена, которую он платит за сыскной фанатизм и поклонение рацио в своей прежней, «конандойловой» жизни.
Холмс в этих книгах – намного уменьшенная фигура и неожиданно трогательная в своей старческой уязвимости и бессилии. В романе Каллина главное – не детективный сюжет, а изображение великого человека в его старости – могучая аналитическая мысль угасла, верования сокрушены, он – чужой в чужом мире. При всем его гении он понимает, что упустил единственное, что не устаревает никогда: любовь.
Перед нами – чувствительный Холмс. Но вот что удивительно. Мы сочувствуем ему, но нам не особенно комфортно с Холмсом, так похожим на нас. Уотсон – вот знакомая фигура, алтер эго читателя. Настоящий Холмс – Холмс, который мгновенно оживает, когда «началась охота» - есть викторианский супермен, из области авторской фэнтези. Вот он выбегает из дома № 221-би на Бейкер-стрит – этой задымленной, зажатой пародии буржуазного домашнего очага – и увлекает нас за собой.
В путь, которому конца не видно.
Комментарии (Всего: 1)