Галина Вишневская: Я могла бы стать кремлевской царицей

Скоро год, как в Москве на Остоженке открылся Центр оперного пения имени Галины Вишневской. О такой школе мечтал еще Шаляпин - правда, хотел создать ее в Крыму. Строили центр долго и тяжело, начиная с 1995 года. В том, что достроили, исключительная заслуга Галины Павловны, ее невероятной энергии и сверхъестественной пробивной силы. «Ее воля была всесокрушающей. Она сокрушила правительство Москвы», - сказал Юрий Лужков, перерезая красную ленточку на пороге пятиэтажного особняка. Сегодня в школе Вишневской учатся 25 студентов, отобранных из 160 претендентов. Для них обучение бесплатное. Еще 10 человек взяли на подготовительное отделение. С будущего учебного года поступить в школу Вишневской смогут и иностранцы, но для них плата за обучение будет весьма внушительная. Задача центра - сделать из недавних выпускников вокальных вузов готовых артистов. Здесь работают дирижер, режиссер, преподаватели дикции и пластики. Начиная свои мастер-классы, Галина Павловна всегда предупреждает: «Дорогие мои! Никто чтобы не ревел и не пугался! Если я и кричу, то чтобы вы меня лучше слышали и понимали, я всех вас очень люблю и хочу помочь». Предлагаемое вниманию читателей «Русского базара» интервью сложилось из многих моих встреч и бесед со знаменитой певицей.
- Галина Павловна! Мне кажется, что вы оказались невостребованной как театральная актриса. Вас можно представить в таких ролях, как Екатерина Великая или боярыня Морозова...
- Мне самой очень жалко. Если бы я не уехала из России, то перешла бы постепенно на драматическую сцену.

- Более двух десятилетий вы прожили на Западе. Что значили для вас эти годы?
- Они освободили мою душу, развязали весь узел проблем, что связывает русского человека до сих пор. Наши люди, выросшие в советское время, до сих пор не понимают, что такое свобода. Часто в России считают, что свобода - это когда все можно. Но это ответственность перед самим собой, перед людьми и возможность выбора.

- Вишневская и Ростропович - в мире сейчас едва ли найдешь другую такую творческую пару. Трудно ли двум талантам ужиться под одной крышей?
- Нас даже сравнивали с Робертом и Кларой Шуман. Мы вместе скоро 50 лет, а с годами научились уступать друг другу. В семейной жизни женщина, которая умнее мужчины, должна уступать. Уступает тот, кто умнее. Ростропович - это феноменальный артист, уникальное явление в музыке. Сколько бы его я ни слушала, никогда не бывает так, чтобы его игра не была потрясением.

- Вы, может быть, к нему не объективны?
- Обязательно объективна. В конце концов, это даже бесит, когда рядом с тобой такое музыкальное совершенство, даже злит. Первый раз в жизни говорю такое слово...

- И вы на нем эту злость иногда вымещаете?
- Вымещаю (смеется). Я настолько избалована красотой его искусства, что не могу слушать другое. Все, что ниже его, меня раздражает и даже оскорбляет.

- Помимо таланта, какие качества вы цените выше всего в вашем муже?
- За те четыре дня, что я была с ним знакома до нашего брака, Слава меня привлек тем, что он, как мне показалось, сочувствует женщине вообще. Нет, дело здесь не в любви. Кто женщин не любит?! А Слава их понимает, у него на них особый взгляд.

- Правда, что Ростроповичу в ЗАГСе предложили сменить фамилию?
- «Галина Павловна, вы замуж выходите! - воскликнула женщина, которая делала записи. - Давайте паспорт, душечка! Пишем: Галина Павловна Вишневская». «Теперь давайте ваш паспорт, - сухо говорит она Славе. - Рос... Рос... Господи, какая трудная у вас фамилия. Товарищ, какая у вас фамилия?» – «Ростропович». – «Рассупович? Товарищ Рассупович! Сейчас у вас есть такая возможность - поменяйте фамилию - станете Вишневский. Как было бы красиво!» - «Да уж я как-то привык к своей, спасибо».

- Он сыграл какую-то роль в вашей карьере певицы?
- В карьере, конечно, нет. Да я в этом и не нуждалась. Но он, как и Шостакович, и Бриттен, повлиял на мое музыкальное развитие.

- К тому же благодаря Ростроповичу вы, кажется, и характером стали помягче?
- Помягче, когда вышла за него замуж. А до него я была очень жестким, закрытым человеком. Росла сиротой при живых родителях и должна была пробиваться в жизни, доказывать всему миру, что имею право на существование. Мне не на кого было надеяться. При Славе же я размагнитилась.

- Но судьба ваша могла бы сложиться иначе. У вас был великий соблазн принять ухаживания советского монарха - Булганина - и сесть на «престол царей московских».
- Да, могла бы быть «царицей Кремля», потом свергнутой. Искушение, безусловно, было. Ухаживал Булганин агрессивно и активно и был готов на все... И кто знает, чтобы случилось, если бы не моя поездка в Прагу, где мы познакомились со Славой...

- Кто в вашем доме хозяин?
- Глава дома - Ростропович. Он хозяин, и за ним решающее слово, но серьезные решения принимаем вдвоем.

- Как вы отмечали свои сценические победы?
- Когда я приходила домой со спектакля, все уже дома спали, а Слава где-нибудь выступал. Есть я никогда ничего не хотела. Приходила на кухню в халате. Сигарету в зубы. Открывала холодильник, наливала шампанского и поднимала за себя тост: «Будь здорова, Вишня!»

- Вы купили дом в Питере, куда собираетесь перевезти ваш архив, несколько картин Шагала и портрет Ростроповича, выполненный Дали...
- Это очень красивый дом - особняк на Кутузовской набережной между Летним садом и Литейным мостом. Иногда слышу, что нам этот дом якобы подарил Собчак. Ничего подобного! Между прочим, мы там купили 39 однокомнатных и двухкомнатных квартир, в которых жили больше ста человек. Мы его отремонтировали, и многое туда уже перевезли - там мои оперные костюмы из «Тоски», «Аиды», «Царской невесты», мои портреты...

- Что в вашей исключительно богатой событиями и встречами жизни было самым интересным?
- Прежде всего, дружеская и творческая связь с Шостаковичем - взаимоотношения на почве искусства и великая человеческая дружба. Это были 20 лет теснейших ежедневных отношений. Наши дачи и квартиры были рядом. Не говоря о том, сколько музыки он написал и посвятил нам - мне и Славе. Это просто Божий подарок. Я своей кожей чувствовала его жизнь. Он был, как обнаженный нерв, который на все реагирует моментально

- Из множества своих сценических ролей, какую вы считаете главной?
- Этого я не знаю. В разные времена жизни мне нравились какие-то вещи, которые я сделала. Потом интерес переходил на что-то другое. Мне трудно сказать, какая была моя главная роль.

- Вы бывали в гостях у Дали. Вы встречали вашу почти тезку Галу, которую великий сюрреалист называл Галушкой?
- Мы были довольно дружны и очень хорошо поняли друг друга: нас - ни ее, ни меня - нельзя трогать. Мы с ней были похожи.

- В чем же?
- В нашей русской откровенности. От самого Дали можно было сойти с ума с его усами, как у таракана. Я ей посоветовала ночью их остричь...

- Ну что вы! Это была бы трагедия для мэтра, у которого усы, как он сам писал, были нечто вроде самсоновых кудрей... Почему, Галина Павловна, у многих западных знаменитостей, включая Дали и Пикассо, были русские жены или подруги?
- После революции много наших женщин оказалось в эмиграции. Художников в них всегда привлекала самоотверженность, самобытность. Они были замечательно красивы, блестяще образованы, воспитаны. Да еще такая разудалось - все это производило впечатление. Русские женщины, при всей их хрупкости и красоте, были воительницами. Они вставали рядом с художником, были и их боевыми подругами, которые смотрели на них обожающими глазами, и музами, которые участвовали в их творчестве. Рядом с артистом должна быть обязательно именно такая женщина.

- Вы остаетесь такой же бескомпромиссной, любите правду-матку в глаза резать?
- Другой уже не буду - какая есть, такая есть. Не выношу ложь. У моей бабушки было две заповеди - не врать и не воровать, которым она научила своих детей и внуков. Это и есть для меня самое главное в жизни. Может быть, стала с годами немного сдержаннее. Но когда мне что-то не нравится, я всегда об этом говорю.

- Быть педагогом - это ваше призвание или долг?
- И то и другое - потому что я умею преподавать. Кстати, у хороших певцов это довольно редко получается. Они одарены голосом, и часто все у них проходит не на знаниях, а на интуиции. Поэтому обычно хорошими педагогами бывают певцы со средними данными, которые пробивают себе дорогу умением и мастерством... Как педагог я диктатор, преподаю очень просто и меня понимают все с полуслова.

- Если не ошибаюсь, вашей первой наградой была медаль «За оборону Ленинграда»...
- Мне тогда было 15 лет, и этой медалью я горжусь невероятно. Она для меня самая дорогая награда.

- На 75-летие французы вас удостоили степени офицера ордена Искусств и литературы. Вы неравнодушны к знакам отличия?
- Раз эти знаки существуют, их надо получать. Еще я кавалер ордена Почетного легиона и награждена Бриллиантовой медалью города Парижа. Всего у меня четыре французских награды.

- Больше, чем русских?
- Конечно. У меня орден Отечества, которым меня наградил на 70-летие Ельцин. Есть у меня и орден Ленина, который я никогда не надевала...

- Вы все время летаете в Россию с благотворительными целями...
- Наш медицинский фонд помощи больным детям в Петербурге делает прививки от гепатита. Славе в свое время очень помог Клинтон, который выделил из своего фонда вакцины на пять миллионов долларов. Потом он обратился к Бушу, который предоставил вакцину еще на шесть миллионов. Так что американцам - низкий поклон. Кроме того, наш фонд поставил много аппаратуры и медицинского оборудования. Но деньги не даем, потому что знаем, куда они уходят.

- Помощь ближнему - святое дело, но наш народ не всегда отличается благодарностью...
- Такая страна и такой народ мы все, к которому - и я это говорю с гордостью - имею честь принадлежать... Возьмем хотя бы всю эту историю со Славой. Когда он играл на 80-летие Солженицына, то в каких-то газетках написали: «Так, как сегодня играет Ростропович, может любой студент...». Или: «Что-то он зачастил сюда - наверное, на Западе ему больше негде выступать...». Что это за дремучее хамство такое! Слава оскорблен и говорит, что он не может больше выходить на сцену, если чувствует к себе такое отношение. С тех пор он в России ни разу не играл. И сколько раз он ни давал концерты в России, он все деньги отдавал на благотворительные дела, не брал себе ни копейки.

- Поскольку среди ваших друзей так много коронованных особ, вы, Галина Павловна, случайно не монархистка?
- Монархистка. И не потому, что с ними дружу. Я убеждена, что в России должен быть царь, самодержавная власть. Чтобы нация сохраняла свое достоинство, должен быть блюститель, который следит за национальными ценностями народа. Речь не идет о продолжении династии Романовых.

- Может, избрать нового царя?
- А почему бы нет? Но если вы меня спросите кого, то я не смогу назвать ни одного имени. Мы же огромный народ, кого у нас в России только нет! И поэтому должен быть человек, который всех объединит и по справедливости будет всех судить. Как же иначе? Разбить страну на удельные княжества?

- Но во всем цивилизованном мире считают наиболее подходящей формой правления демократию...
- Вот мы и имеем демократию в русском виде, когда все воруют, не жалея ни собственных детей, ни чужих сирот. Воруют у больного ребенка и у несчастного нищего старика. При царе такого не было - согнал бы в кандалах в Сибирь.

- Некоторые мыслители работают над «русской идеей», которая могла бы сплотить нацию.
- Как можно навязать идею такой разнородной России? Навязали коммунистическую - видите, что получилось. «Вырос новый советский человек» - все мое детство прошло под этим лозунгом. Но что сейчас творится! В Кронштадте, в котором я выросла, со времени его основания Петром Первым не было ни одного детского дома - даже в войну. А вот сейчас в городе, где 50 тысяч населения, появился детский дом, в котором уже почти сто ребят. Причем часто дети сами уходят от родителей, потому что жить с ними невмоготу. Это трагедия...

- Чем же, с вашей точки зрения, закончится нынешний российский «порядок»?
- Россия превращается в какое-то болото, на которое просто неприятно смотреть. И это страна с таким огромным прошлым - один XIX век в России чего стоит! И вдруг наш народ становится стадом, не желающим думать и сохранившим только хватательный рефлекс - украсть, обворовать, утащить...

- Несколько лет назад вы написали замечательную книгу «Галина», но всего не рассказали о своей жизни...
- Разумеется, нет. В моей жизни такие страшилки были, что никто не поверил бы. У всех волосы на голове дыбом бы встали.

- Вам не хочется написать продолжение?
- Может, напишу. Это будет книга о моем времени, а не только о себе.

- Есть ли сегодня режиссеры масштаба Бориса Покровского, с которым вы долгие годы работали?
- Таких нет в мире! Это уникальнейшая личность, рыцарь оперы. С ним работать наслаждение. Он заряжает знаниями, энергией, раскрывает глаза на оперное искусство.

- Если бы вы были директором Большого?
- Я бы его закрыла месяцев на пять, распустила всю труппу и набрала новую по конкурсу. Я посмотрела бы также контракты императорских театров, в которых говорится об обязанностях артистов перед театром и театра перед артистами, - ничего нового здесь не надо выдумывать. Труппа не может состоять из 130 человек, а артист, не поющий в театре, сидеть на его шее и получать зарплату, хоть и нищенскую. Такое положение оскорбительно для них самих. Певцы, которые выступают один раз в два - три месяца, - несчастнейшие люди. Они не только не идут вперед, но и деградируют. Я бы для начала взяла ограниченный репертуар, чтобы посмотреть, как работает машина: 5 опер западных и 5 русских. Набрала бы человек 40 - лирико-драматические сопрано и тенора, чтобы они могли петь весь репертуар - по два-три состава. Дала бы им хорошие деньги - и, уверяю вас, не будут бежать из Большого. Это единственный в своем роде театр, я-то это знаю! Такого больше нет - на его сцене получаешь особое ощущение. Там атмосфера невероятная.

- Отпускали бы вы артистов «на сторону» - выступать в других театрах?
- Конечно. Но певец должен выполнить контракт и спеть обязательное число партий. Не выполнил - плати неустойку. Это солидные, нормальные отношения. Большой может спасти только человек, который отдаст себя ему без остатка, забудет, что такое концерты, что такое мотаться по всему свету.

- На сцене Большого вашей первой партией была Татьяна в «Евгении Онегине»?
- Первые мои спектакли были «Онегин», «Фиделио», «Снегурочка». И эти роли я сделала с Петровским, к которому сразу попала. Я пела там 22 года. А пришла в Большой в такое время, когда там выступала плеяда великолепных русских певцов - Пирогов, Рейзен, Лемешев, Козловский, Михайлов... Да кого там только не было! Конечно, это мой дом, моя семья.

- Вы жалеете о чем-нибудь?
- Мне жаль, что не спела на сцене Екатерину Измайлову, а спела ее только в фильме, в котором участвовала. Я сделала запись первой редакции «Леди Макбет...» с Ростроповичем, после того как 15 марта 1978 года нас лишили гражданства. Неделю спустя мы записывали ее в Лондоне... Покровский должен был ставить «Леди Макбет», а я петь, но нам пришлось уехать.

- Можно ли считать Россию великой оперной державой?
- Нет, это было бы слишком. Да я и Италию сейчас не считаю великой оперной державой. Их больше нет. Все артисты разбежались по всему миру, и когда они не собираются на какое-то гала-представление, то постановки часто бывают средние. Я была на открытии сезона в «Ла Скала», где в «Отелло» пел Доминго, а дирижировал Мути. Все прошло замечательно, публика была блестящая. Но это лишь эпизод, а потом они придут в джинсах и в грязных ботинках и, купив билет за 500 долларов, начнут кричать и освистывать певцов.

- То есть опера перестала быть праздником?
- К сожалению. Исчезает романтика. Опера должна быть событием... Расстояния сократились. Сегодня артист поет в нью-йоркском «Метрополитен», а завтра - уже в Токио. Напудрил нос в самолете, взял такси, а из машины - прямо на сцену.

- Что отличает русские голоса?
- Русские, украинские и вообще славянские голоса очень красивые. Они большие и насыщенные, с тембрами. Страна огромная - нас раньше было около 300 миллионов, и голосов всегда было даже слишком много... Я долго живу за границей и пытаюсь понять, почему русские певцы не имеют настоящего международного признания. Это связано с отсутствием культуры, интеллигентности, воспитания. Певца надо воспитать - чтобы читал книжки, ходил на концерты. До революции в России в семье среднего чиновника музицировали дома, пели дуэты, устраивали любительские спектакли. Все это исчезло.

- Какова роль дирижера в формировании певца?
- Он должен воспитать артиста, для которого важно общение с ним из года в год. Без дирижера, который выращивал бы их, не будет певцов. Советская Россия была закрытой страной, и в ней были специальные оперные дирижеры - например Мелик-Пашаев, который с 18 лет занимался оперой. Сейчас все дирижеры заняты симфоническими оркестрами, а опера для них лишь эпизод, более или менее приятный.

- Однажды с присущей вам прямотой вы назвали современных режиссеров главными врагами оперного искусства...
- То, что они творят с оперой, - просто безобразие! Корежат спектакли, переписывают либретто, переносят эпоху из XVII века в XX. Это либо бандитизм, либо стремление к дешевому скандалу.

- Как вы относитесь к тому, что суперзвезды типа Паваротти или Доминго выступают на стадионах или на площадях? Говорят, что они тем самым несут оперу в массы и ее пропагандируют...
- Отношусь отрицательно - они просто зарабатывают деньги. Массы же, которые придут на стадион, все равно в оперу не пойдут.

- Чем пополнилась в последнее время ваша коллекция русского искусства?
- Приобрели мы в Лондоне на аукционе «Сотбис» огромного - три метра на четыре - Рериха. Картину «Ангел, охраняющий святой камень» он написал для имения княгини Тенишевой, которая должна была в нем строить собор. Потом Рерих увез ее в Америку. Еще Слава купил у частного лица дневники императрицы Марии Федоровны - матери Николая II, которые она вела до отъезда из России. Он отдал их в издательство «Вагриус».

- Больше всего на свете вы любите своих шестерых внуков, у всех у них русские имена. Но они американцы, которые, наверное, в России никогда жить не будут...
- У них американские паспорта, но я хочу, чтобы они любили Россию и к ней приобщались.