Высоцкий-Шемякин: звездная дружба

По причине и на инерции успеха первых книг авторского мемуарно-аналитического сериала – про Довлатова и про Бродского, мы с моим московским издательством «РИПОЛ классик» решили продолжить его книгой «Не только Евтушенко». 

 

В отличие от предыдущих книг этой «линейки», посвященных сольным героям, это будет групповой портрет шестидесятников на фоне России.

 

Как имя великого футболиста стало обозначением любого футболиста либо футбольного фаната вообще - пеле с маленькой буквы, а имя великого физика – единицей измерения силы тока ампер, так и я решил превратить имя собственное в имя нарицательное – евтушенко, расширив это эмблематичное понятие применительно к знаковым именам эпохи, его однокорытникам по культурно-политическому цеху: евтушенки Владимир Высоцкий и Василий Шукшин, евтушенки Юрий Любимов и Анатолий Эфрос, евтушенки Белла, Новелла и Юнна, евтушенки два Олега - Каравайчук и Целков и два Андрея – Тарковский и Вознесенский и даже, евтушенки поэты-кирзятники – Давид Самойлов, Булат Окуджава, Борис Слуцкий, Александр Межиров. Кто спорит, условность, но ничуть не более, чем понятие «шестидесятник».

Без вопросов! Порядок. 

 

Вот тут у меня и возникла проблема с одним из главных фигурантов этой эпохи, с Высоцким –  ввиду моего шапочного с ним знакомства. 

 

Как художника я знал его близко, в личку – на экране, на сцене и по песням, которые слушал не только в записях, но и на концертных квартирниках. 

 

Познакомил нас Женя Евтушенко в кабинете Любимова после премьеры «Под кожей статуи Свободы», один из самых слабых у него спектаклей, хотя Юрий Петрович и попытался выжать из этой поэмы все, что мог, но – не стоила выделки. 

 

Признаюсь, что не был безразборным фанатом Высоцкого-актера. Его прославленный Гамлет лично мне надоел за четыре часа сценического действа до чертиков, еле выдержал – нельзя самую философическую роль на театре строить на одном хриплом крике.

 

Зато в роли Лопахина в «Вишневом саде» - в том же театре на Таганке, но у другого режиссера (Анатолия Эфроса) Высоцкий меня потряс. 

 

Он играл выдержанного, изящного, умного человека, но самая сильная сцена Высоцкого, когда его Лопахин не выдерживает, лишается вдруг трезвого разума и никак не может понять, что же ему привалило с покупкой вишневого сада — счастье или несчастье. 

Истеричный, пьяный танец Лопахина-Высоцкого неожиданно роднит его со всеми остальными героями этой странной и не очень смешной комедии Чехова. 

Думаю, это была лучшая роль, когда-либо Высоцким сыгранная. Несомненно, Эфросу в этом спектакле повезло на Высоцкого — как Высоцкому, в свою очередь, на Эфроса.

 

Иное дело – Высоцкий-бард: я высоко ставил не только его песни, но и его стихи, и понимал его страстное, так и неутоленное желание увидеть их напечатанными: лучшие его тексты под гитару выдерживали гутенбергову проверку. 

С этим, собственно, и связан один эпизод в нашей семейной жизни.

 

В середине 70-х желание Высоцкого быть напечатанным было близко к осуществлению, как никогда. Либеральный питерский журнал «Аврора», где работала Лена Клепикова, уже набрал подборку его стихов, и благодарный Володя дал приватный концерт в редакции. Лена позвонила мне, и я прибыл с нашим сыном-тинейджером Женей на этот импровизированный концерт: мой тезка наяривал часа два, наверное, с видимым удовольствием – аудитория была новой, элитной, профессиональной. В промежутках – треп, выпивон, закусон. Однако вспоминать о Высоцком у меня все равно нет никаких оснований. Тем более, все кончилось так печально: в последнюю минуту Обком партии снял цикл стихов Высоцкого.  

 

Я бы так и не решился дать его портрет в моей новой книге, если бы не неожиданная подмога от двух моих друзей, один из которых знал его близко – Михаил Шемякин, а другой еще меньше, чем я – Юджин Соловьев. Оба, однако, впервые увидели его в один и тот же год – 1974. 

 

Один - в Париже, знаменитым художником, другой – в Ленинграде, 10-летним пацаном на этом самом частном концерте в «Авроре». На Юджина-Евгения Соловьева, нашего с Леной Клепиковой единственного отпрыска, эта встреча произвела такое сильное впечатление, что спустя несколько десятилетий, став американским поэтом, он напишет о Высоцком стихотворение, которое я здесь публикую – в параллель рисункам и снимкам Шемякина. 

 

Касаемо звездной дружбы двух больших русских художников Михаила Шемякина и Владимира Высоцкого, то хоть она и продлилась всего шесть лет, до преждевременной, в 42 года, смерти Высоцкого, да и встречались они не так часто – во время наездов Высоцкого в Париж, но обоим на эту дружбу крупно повезло – это был духовный союз по причине сродства душ. 

 

Не побоюсь сказать, что ни у Володи, ни у Миши не было по жизни более близкого человека. Именно в эти годы – 1975-80, Шемякин записал 107 песен Высоцкого. Помимо высокого качества самих записей, необычайно важен уникальный, интимный адрес исполнения: Высоцкий пел не для безликой аудитории, а для своего близкого друга. 

 

Великая эта дружба продлилась post mortem: мало того, что Шемякин способствовал трехтомному ньюйоркскому изданию Высоцкого в 1988 году, но в приложении к этому самому полному по тем временам собранию выпустил отдельной книжкой его стихи и песни со своими рисунками. Я бы не решился даже назвать их иллюстрациями, потому как по сути они не иллюстративны – скорее антииллюстративны. 

 

Шемякин не просто придерживается стиховых драйвов, но отталкивается от них и дополняет. Ну да, по Декарту – тот самый щелчок, который приводит в движение в данном случае художественное воображение. Стихи Высоцкого – как источник вдохновения и кормовая база для Шемякина.  

 

Зритель может сопоставлять и сравнивать слово и изо, но вправе рассматривать эти рисунки как самостоятельные произведения искусства. Из этих семи черно-белых образов за тридцать лет выросла целая симфония в цвете – 42 изображения! 

 

Этой итоговой книге «Две судьбы» – с текстами и рисунками, фотографиями и воспоминаниями, комментами и факсимиле, в высшей степени присущи полифонизм, трагизм, многомыслие. Она не только о сдвоенной, переплетенной судьбе двух художников, но о судьбе России под их пристальным скрещенным взглядом. 

 

 

Из будущей книги Владимира Соловьева «НЕ ТОЛЬКО ЕВТУШЕНКО». РИПОЛ классик.