Легенда русской танцевальной культуры - Народный ансамбль Игоря Моисеева

АНСАМБЛЬ НАРОДНОГО ТАНЦА имени ИГОРЯ МОИСЕЕВА принимает  участие в традиционном  фестивале «Танцевальная осень», который проходит сейчас на сцене Сити Центра. У нас в гостях – ЕЛЕНА ЩЕРБАКОВА, народная артистка России, директор и художественный руководитель ансамбля.

 

- Елена, Вы были много лет солисткой ансамбля. Каким образом Вы стали директором этой труппы?

 

Е.Щ.: - Это моя судьба. Я пришла в ансамбль после окончания Московского хореографического училища в 1969 году  шестнадцатилетней девочкой,  а на творческую пенсию ушла в 1992.  Игорь Александрович мне сразу предложил придти работать в школу при ансамбле педагогом. Я об этом мечтала, потому что школа – единственная профессиональная школа народного танца самого высокого уровня. С 1992 по 1994 работала педагогом, в труппе еще танцуют артисты, которые у меня учились.

 

И вот в 1994 году Моисеев сделал мне предложение, на которое я не знала, что ответить: стать директором ансамбля. Он сказал: «Ты сразу не отказывай мне, ты подумай».

 

Я - человек творческий, а тут надо заниматься финансами, административно-хозяйственной частью… Но я не могла отказать Моисееву, это же мой учитель... Моисеев сам так устал от той номенклатуры, которая приходила в театр, которая ничего не понимала в искусстве, но которой необходим был план, деньги...

 

Раньше, в Советском Союзе, все гастроли устраивал Ленконцерт, я же пришла на эту должность, когда Ленконцерт распался. Гастролей не было, денег не было, и нужно было что-то придумывать. Искусство в тот момент никому не нужно было, - кроме интеллигенции, которая всегда нас любила. Но интеллигенция – бедная.

 

- А кому сейчас искусство нужно?

 

Е.Щ.: - А сейчас на наши концерты приходит много молодежи. Они устали от пошлости на эстраде, от наших искусственно выращенных звезд эстрады, которые поют под фонограмму. Молодежь нужно воспитывать именно на классике.

 

- Когда же возникла школа при ансамбле?

 

Е.Щ.: В 2013 году школа будет отмечать свое 70-летие. Моисеев создал эту школу в 1943 году, в разгар войны, когда ансамбль вернулся после длительных гастролей – они обслуживали все военные заводы. Тогда в ансамбле танцевали и любители, и профессионалы из Большого театра, их всех объединяло желание танцевать, их всех объединяли идеи Моисеева. Но он знал, что нужно создавать свою школу, воспитывать свои собственные кадры. Еще шла война, а он уже думал о том, что будет потом.

 

Сейчас у  нас средний возраст артистов – 23-25 лет. Почти все они – выпускники нашей школы. Мы берем лучших, остальных с удовольствием берут другие танцевальные коллективы, потому что школа – уникальная.

 

- Так же, как уникален ансамбль – это целый пласт русской культуры.

 

Е.Щ.: Это и явление вневременное. Смотрите: танцы, которые Моисеев поставил в 1937 году, в 1939, 1945 и в 1950 присутствуют в репертуаре и сейчас, концерты идут с аншлагами.

 

Моисеев –  реформатор народного танца, 75 лет ансамбль не знает провалов.

 

Конечно, эти номера танцуют сейчас по-другому, даже наше поколение не танцевало так технически блестяще, как танцуют сегодняшние артисты. Нет предела техническому совершенству.

 

Мы много работаем над выразительностью: у Моисеева каждое движение означает что-то. И артист должен понимать, для чего он выходит на сцену, что он тем или иным движением хочет выразить.

 

Сегодня на сцене танцует седьмое поколение моисеевцев. Седьмое!  Один из них – Лев Голованов – и сегодня работает репетитором в труппе. Это был блестящий танцовщик! Сейчас ему 87 лет, но он незаменим как репетитор. Можно по видеозаписи все выучить  и все сделать, но отработать каждый нюанс можно только с педагогом-репетитором.

 

-  Я видела некоторые видеозаписи репетиций, которые вел Моисеев. И у меня создалось впечатление, что он был грубым и безжалостным по отношению к своим танцовщикам. Видно было, что танцовщики  физически просто не могут больше репетировать, а он требует повторять и повторять. Как Вы к этому относитесь?

 

Е.Щ.: Очень хорошо отношусь. Я не могу сказать, что Моисеев был груб - он был очень требовательный, очень. Строгий. Но он был таким же требовательным и к себе. Он ни разу в жизни не опоздал на репетицию. Ни на минуту, что бы ни случилось.

 

Когда он заставлял повторять, этим  он воспитывал выносливость. Когда ты выходишь на сцену, ровно половина всего наработанного на репетиции пропадает - от волнения, от освещения, от зрителей. Поэтому нужно много репетировать.

 

Моисеев никогда никого не хвалил. Но я очень счастливый человек, на меня он возобновил два великолепных женских номера. Моисеев сам со мной репетировал. Сейчас я передаю эти номера трем исполнительницам.

 

- И Вы тоже их не хвалите?

 

Е.Щ.: Нет. Я могу сказать после концерта, что это было прилично. Но я не могу быть довольна всем, потому что тогда к чему же стремиться?

 

А в искусстве нужно стремиться к совершенству, по другому нельзя.

 

- Театр –  живой организм. Он растет, развивается, некоторые – умирают со смертью основателя. Один из создателей американского танца модерн, Мерс Кэннингем, например,  завещал закрыть свой театр через год после своей смерти, потому что театр должен развиваться, он не должен превращаться в музей того, что было создано когда-то. Как Вы решаете эту проблему?

 

Е.Щ.: У нас только за последнее время появилось 3 новых работы. 

 

У Игоря Александровича в одной из программ был отрывок, который шел как упражнения на болгарские темы. Моисеев говорил, что он уже не поставит болгарский танец, но ему хотелось, чтобы в репертуаре театра он был.

 

В Болгарии я познакомилась с очень интересным молодым хореографом Житко Ивановым. Я дала ему кассету с записью постановки Моисеева, и спросила, может ли он поставить начало и конец, не трогая саму постановку и не разрушая стиль Моисеева. Номер получился великолепный.

 

Также у нас есть новый сербский танец и македонский. У нас есть два корейских номера: один - в постановке Моисеева, другой – в постановке корейского хореографа.

 

А вот русский танец никто не поставит лучше, никто. Ставят, но в основном –  трюки, трюки... И на бис – все те же трюки...

 

- А почему же Вы русский танец не привезли на фестиваль?

 

Е.Щ.: Нас просили привезти программу из классических произведений Игоря Моисеева, но только на 20 минут.

 

У нас есть сюита русских старинных танцев или танец  «Лето». Но сюита старинных танцев одна идет 20 минут. Мы выбрали «Калмыцкий», «Татарочку», «Цыганский» и молдавский танец «Жок».

 

В русской сюите занято много танцовщиков, а на Фестиваль пригласили 10 человек. Мы и так приехали в количестве 35 человек.

 

Мы не преследуем цель - заработать на этом Фестивале деньги. Нам приятно, что нас пригласили как всемирно известную труппу,  нам приятно выступать перед профессиональной публикой, которая  всегда приходит в Сити Центр.

 

- Моисеев жил до 101 года. До какого времени он реально влиял на судьбу ансамбля?

 

Е.Щ.: Влиял до последнего дня своей жизни. Я говорю это, потому что знаю. В течение последних 5 лет он находился постоянно в больнице, но я приходила к нему через день, рассказывала, что происходит. Насчет ансамбля у него в голове все было и-де-ально! Он мне давал нужные указания.

 

- Почему ансамбль давно не приезжал в Америку в полном составе?

 

Е.Щ.: Когда-то Ансамбль Моисеева первым выехал за «железный занавес» - на гастроли в Лондон.  Когда Сол Юрок приехал в Лондон и увидел выступления ансамбля, он дал себе слово, что привезет ансамбль в Америку. И потратил три года на то, чтобы получить  на это разрешение в Советском Союзе.

 

В Америке на наших гастролях творилось настоящее сумасшествие - потому что так никто не танцевал! И сегодня так в мире никто не танцует. Но наши артисты тяжело работают, во время гастролей они должны жить в хороших условиях, которые теперь не обеспечивают. Современные импресарио оставляют желать лучшего...

 

Есть такой закон, что надо сначала отдать, а потом получить. Сейчас же все хотят получить, ничего не отдавая.

 

Моисеев всегда нас учил: отдавай, не думая о вознаграждении. Так он жил сам.