Страсти по дирижеру с оркестром

Культура - По сути, главным «обвинением» было унижение человеческого достоинства. В оркестре 100 человек, подписали 62.
- Да, остальные, несмотря на запугивания и угрозы, решили в этом не участвовать. Знаете, у меня было какое-то количество коллег, в порядочности которых я был абсолютно уверен. И ошибся. Вот 17 августа музыканты подписали письмо, а на следующий день я позвонил одному из них – человеку, который приходил в мой дом, встречал с нами Новый год, считался приятелем. Я его спросил, - ты подписал? Он ответил, - да. Я сказал, - поздравляю и положил трубку.

- Он как-то объяснил свой выбор?
- Я не стал спрашивать о резонах подобного поступка.

- А что бы сделали Вы в такой ситуации?
- Я знаю, что не поступил бы так, потому что чистая совесть дороже всего остального. Сама история этого письма довольно странная. Вот 27 июня оркестр в полном составе пишет письмо министру о том, что взаимоотношения в коллективе нормальные, и с национальным вопросом проблем никогда не было. А 17 августа, то есть, через полтора месяца, те же люди требуют моего увольнения. Если вспомнить, что с 30 июня по 5 августа оркестр был в отпуске, и я не встречался с музыкантами все это время вплоть до панихиды Н.А. Петрова, а затем был на больничном, то возникает вопрос: ЧТО так круто изменило отношение ко мне этих людей? И когда начинаешь искать логическое объяснение, невольно связываешь второе письмо с визитом Сергея Гиршенко в Министерство культуры. Это было 15 августа, и, видимо, после полученных там «ценных» инструкций, 17-го числа появляется жалоба 62-х оркестрантов. А то, как собирали эти подписи, мне известно. Пятого сентября появляется ещё одно, третье письмо – вроде как от уволенных мною и давно не работающих в оркестре музыкантов. А потом выясняется, что некоторые из подписавших даже не знали о существовании этого письма. Причем, двое даже написали опровержение – оно есть в интернете.

- А остальных из этих тридцати пяти Вы за что уволили?
- За 9 лет моей работы я никого не увольнял, кроме трех человек – за прогулы. Остальные из покинувших оркестр, ушли по своей воле. Но дело в том, что среди подписавших письмо №3, человек 15-17 из тех, кто были основными зачинщиками травли Светланова в 2000 году. Они позволили себе издеваться над великим дирижером, а сейчас вот пишут письма и прекрасно при этом себя чувствуют.

- Во всей этой истории, Вы вините за что-то себя? Возможно, в чем-то Вы допустили ошибку?
- Знаете, в чем я чувствую свою вину? Мне казалось, что я делаю правильно, когда за пультом жестко требую работу, а вне сцены мы – друзья. Я считал, что происходившее на сцене, мои репетиционные эмоции - к обычной жизни не имеют никакого отношения. И в итоге оказалось, что я очень «плохой» человек, потому что на протяжении всех этих лет занимался личными проблемами музыкантов: устраивал их детей в детский сад, договаривался с врачами, протежировал их на преподавательскую работу, представлял на звания, одалживал деньги, не всегда получая их обратно. Я, конечно, плохой человек, но в нашем оркестре – единственном в Москве - работники были обеспечены медицинской страховкой. Как только мы получили грант, я организовал фонд, куда все сдавали деньги, распространявшиеся среди пенсионеров оркестра. Таким образом, наши пенсионеры получали как бы вторую пенсию.

- Расскажите о том, что произошло на последней репетиции.
- 28 сентября я пришел на репетицию. Но репетировать было не с кем, потому что 96 процентов музыкантов не вышли на сцену, они наблюдали из зала, чем все закончится. Понимаете, люди, которые еще вчера убеждали меня в своей дружбе, благодарили, льстили, - предали меня. И это гораздо больнее, чем то, что сделало Министерство культуры. К примеру, на сцену не вышел человек, которому давно было пора на пенсию, но я всегда жалел его. Я опасался, что, будучи 72-летним пенсионером, он просто умрет от одиночества. Кстати, его уже успели «отблагодарить» за проявленную с коллективом солидарность тем, что уволили сразу же после моего ухода из оркестра... Там же я увидел ещё одного музыканта, которого я только что взял из другого оркестра по дружбе – когда-то, в том первом светлановском оркестре мы работали за одним пультом. Перед репетицией, когда я шел на сцену, ставшую в тот день эшафотом, этот человек подошел, мы обнялись, и он остался сидеть в зале... На сцену вышли четверо.

- Как вы себе это объясняете?
- Страх. Люди были запуганы.

- Но ведь на дворе не 37-й год.
- Неважно. Ничего не изменилось и измениться не могло. Похожая история случилась с оркестром Юрия Темирканова в начале 2000-х годов, когда его оркестр тоже сильно «возбудился». Но разница в том, что тогдашний министр культуры, немедленно приехал в Петербургскую филармонию, вышел к оркестру и сообщил, что министерство считает действия музыкантов неправомерными, а Темирканов был и остается главным дирижером оркестра. Кому не нравится, может увольняться, а в крайнем случае, Юрий Хатуевич сможет собрать новый оркестр. И через пять минут все успокоились и была тишина, как на кладбище.