Страсти по дирижеру с оркестром

- Хорошо. Давайте вернемся к причинам недовольства оркестрантов. Почему они называют себя «новыми крепостными»?
- Давайте исходить из того, чего хочет добиться от музыкантов дирижер любого оркестра для того, чтобы коллектив был успешен, востребован, и играл на высочайшем уровне. Безусловно, необходимо сделать так, чтобы люди чувствовали ответственность за свою работу и были к ней готовы. Да, я заставлял готовиться к первой репетиции.

- Разве это не само собой разумеется?
- Наверное, западному человеку действительно трудно понять, что российские музыканты, в своей основной массе, позволяют себе приходить на работу абсолютно не готовыми. Я заставлял учить партии дома, и если они не были выучены, штрафовал. Потому что другого выхода не было. Может, поэтому такие музыканты, глядя на то, что происходит в некоторых других оркестрах, стали ощущать себя крепостными.

- Вы хотите сказать, что в оркестрах Спивакова, Башмета музыканты не учат партии и им это сходит с рук?
- Я хочу сказать, что моя требовательность, педантизм и абсолютное диктаторство в том, что касается музыки, не всем по душе. И я считаю, что если дирижер – тот же Спиваков или Башмет, - приходит на работу с абсолютно выученной партитурой, то почему он не имеет права требовать выученной партии от музыканта? Добиться нужного результата от людей, которые читают с листа, как бы хорошо они это ни делали, – невозможно.

- Вы брали музыкантов из других оркестров?
- Думаю, не больше десяти за все годы. В основном, я брал или студентов, или молодых музыкантов – и ставил их в довольно жесткие условия. Но при этом очень много занимался с ними персонально – я имею в виду не один на один, а в группах. Через года два они становились очень хорошими исполнителями. Чтобы воспитать музыканта высокого класса, нужно время. Я своего времени никогда не жалел и потому имел право требовать отдачи и от других.

- Может, Вы злоупотребляли своими полномочиями, выматывая оркестрантов необоснованно продолжительными репетициями?
- Количество часов, проводимых на репетициях не превышало нормы, определенной профсоюзным законодательством. Другое дело, что интенсивность репетиций, возможно, была выше, чем им хотелось. Может, поэтому, поработав со мной, некоторые музыканты уходили в другие коллективы и, кстати, везде становились солистами оркестров. Новые крепостные? Что это вообще такое? Да, у нас много чего было нельзя: не учить партии, опаздывать, не разыгрываться перед репетициями, разговаривать по мобильному телефону, принимать sms-ки во время работы, пьянствовать. Может, для кого-то это крепостное право, а для меня – профессиональная этика.

- Вы как-то сказали, что дирижеры и оркестранты по природе – антагонисты. А в чем, собственно, камень преткновения? Работа дирижера – знать, чего он хочет, а музыканта – играть свою партию согласно прочтению дирижера. В чем конфликт?
- Так придумана эта профессия. Представим на минуту, что меня обяжут  приходить к вам домой и четыре часа подряд говорить, что вы многое делаете не так, думаю, через три дня вы захотите от меня избавиться.

- Ну, в Америке это называется сравнивать яблоки с апельсинами. Вы делаете замечания музыкантам не у них на кухне, а на работе. Быть недовольным, добиваться результата – ваша обязанность, Вы за это деньги получаете.
- И тем не менее, во всем мире музыканты по определению не любят своих дирижеров.

- Согласна, в каждом, тем более, творческом коллективе, найдутся обиженные или недовольные. Но вот Сергей Гиршенко - прекрасный скрипач, концертмейстер оркестра. Он так взъелся на Вас, что даже не заметил, как оскорбил и самого себя, и оркестр в целом, сказав: «Мы надеемся, что, наконец-то, сможем заниматься настоящей музыкой, а не дилетантским сольфеджио...» Получается, Государственный симфонический оркестр под руководством Горенштейна все девять лет играл какие-то бирюльки, а профессор Московской консерватории Сергей Гиршенко принудительно в этом безобразии участвовал. Вы самому себе пытались как-то объяснить причину такой ненависти музыканта, которому, кстати, после каждого выступления пожимали руку?
-  Фигура Гиршенко для меня – загадка. Хотя для него, насколько я знаю, это уже не первая подобная история. Я не могу объяснить его поведения. Думаю, что видел в нем не того человека, каким он является на самом деле.

- То есть, все эти годы у Вас с ним были нормальные отношения?
- Абсолютно. За девять лет между нами не то что кошка, а ее тень не пробегала. К слову сказать, в разные годы в оркестре работали оба его сына, и ничего, кроме благодарности, я от этой семьи не слышал. Да и с чего ему было проявлять недовольство, если почти во всем я шел ему навстречу? Гиршенко, с моего согласия, уезжал на какие-то свои концерты, на мастер классы, получая при этом всю зарплату. И я, наверное, нарушал закон, выплачивая ему полный грант.