ХВАЛА НЕУДАЧЕ

Дела житейские

Не было бы счастья, да несчастье помогло. И таких жестоковыйных, горелютых пословиц у русского народа больше в разы. Ну, например, такой дерзкий и безбоязненный парадокс: «Горе не беда!» Уверена, что ни у одного народа не найдется такого утонченного дробления несчастья на разные степени боли. Русский народ не только привык к несчастью и сверхмужественно его переносит (без стенаний и плача, как в Библии), но и уверен в абсолютной необходимости нужды, неудачи, краха в составе нормальной жизни: «Кто нужды не видал, и счастья не знает».
Но что особенно любопытно и трагично в русском народе – массовое недоверие к счастью: «Счастью не верь, а беды не пугайся!» Будничная жизнь хороша вот такая – суровая, заурядная, терпеливая, а то и кручинная. Но только не сплошь счастливая! Длительного счастья русский человек суеверно боится как чумы – чем больше счастья, тем жутче оно накликает несчастья и всяческие бедствия: «От счастья нас, Господи, борони!» Или – как генералиссимус Суворов выкликал с раздражением: «Сегодня счастье, завтра счастье – помилуй Бог, а ум-то где?» Не знаю, найдется ли другой народ с таким неприятием, а то и с проклятием привалившего ему счастья? А это противоестественное, патологическое приглашение несчастья в гости: «Пришла беда – отворяй ворота»? В самом деле, «умом Россию не понять».
Это все присказка, а основной текст впереди.
Тяжелая медицинская
болезнь: гипертимия

 Я специально начала статью с рекордно пессимистического русского сознания, хотя речь идет об Америке и американцах. Мне нужен был четкий контраст – для колоритного изображения США и штатников в годы безвременья, в наши горькие, зловещие времена. Нет, наверное, народа более полярно противоположного русскому в отношении счастья и оптимизма, чем американцы. Формула о счастье, выведенная Короленко – человек создан для счастья, как птица для полета - подходит им идеально.
Среднестатистический американец считает, что у него в кармане – мандат на счастье. Есть такая странная и – признайтесь!– для очень многих желательная болезнь - гипертимия, или избыток счастья. Русские бы восприняли ее как настоящее бедствие, а вот для американцев, свихнутых на поиске счастья, это не болезнь, а благо, затянувшийся кайф.
Есть такое устойчивое понятие – «американская мечта». Это – достижение благосостояния как внешнего, так и нравственного. Настоящий американец – оптимист по природе.
Затяжное занудное несчастье – не для него. Это означает катастрофическое убывание отпущенного ему по праву рождения счастья. Это означает, что его жизнь пошла не по резьбе. Значит, нужно выправить жизнь и, если необходимо, сотворить себя заново – сменить профессию, семью, друзей, врагов – перевернуть страницу неудавшейся жизни и начать с чистого лица.
В этом – вкратце и упрощенно – суть американской мечты.
Но вот на Америку (и не только на нее одну – на весь мир) грянула буря. Скорее даже экономический ураган, тайфун, тотальное финансовое ненастье. Горе-злосчастье носится в воздухе страны. Ваш бизнес приказал долго жить, ваш пенсионный фонд – в руинах, ваша женитьба дышит на ладан. Как справляется с таким обвальным несчастьем забалованный счастьем американец? Уж во всяком случае не открывает беде гостеприимно ворота. «Будет буря, мы поспорим и поборемся мы с ней» - вот каким мог бы быть типичный американский ответ на вызов несчастья и крутого облома.
Извлекая из несчастья
максимум удачи и счастья

Вначале поражение воспринимается трагически. И на какое-то время вы сдались, стали пораженцем. У вас опускаются руки, и вы не можете, как грубо выразился один русскоязычный американец, «заехать судьбе в рыло». Хотя очень хочется. Но только на короткое время. Как правило, выживая в длительных невзгодах, вы становитесь более сильным и жизнестойким, то есть большим оптимистом, чем были раньше. А некоторые люди заставляют несчастье работать на себя, используя его в хвост и в гриву. Как рабовладелец – раба.
В прошлый сентябрь Филип Шульц, человек непритязательный и прямодушный, выступал в Ист-Хэмптоне, в местной школе перед восьмиклассниками, среди которых был и его сын Эли. Шульц был местный, т.е. местного значения, поэт. Свой, хэмптонский, безыскусный середнячок. Но пригласили его по другой причине – накачать в школьников, удрученных рецессией, всевозможными кризисами и обвалами, оптимизм, энергетизм и волю выжить, как и их родители, в тяжелейших условиях. А это Шульц хорошо умел, от него можно было даже заразиться оптимизмом. Он сам был с детства – тридцать три несчастья, но не поддался им, не дал себя затоптать, а научился жить с ними, где он был господин, а тридцать три несчастья – его верные слуги.
Шульц поведал школьникам, что научился читать в 11 лет. К тому времени он уже дважды стал второгодником, был в школе аутсайдером, его неизменно называли тупицей и отсталым. Учителя просто не знали, что делать с мальчишкой Филом Шульцем, который к тому же оказался дислектиком (проблемы чтения, письма, да и просто обучения в целом). Когда учитель поинтересовался, что Шульц намерен делать со своей жизнью, а хронический троешник ответил – хочу быть писателем, учитель долго смеялся.
Но Шульц не обиделся, не оскорбился. По реакции учителя он стал лучше понимать себя, свою неудачу и уже тогда терзался, как бы это органическое бедствие не превратилось в пожизненный провал.
Наказанием Шульцу за неспособность к учебе была его ссылка, на все школьные годы, в классный дурдом – так назывались задние парты, где сидели неисправимые тупицы, а класс тем временем продвигался вперед. И это были как раз тот опыт, такого рода переживания и испытания, из которых делаются писатели. «Внутри полного одиночества, игнорирования меня как бездаря и болвана, и дикого страха, что мной пренебрегли и меня забыли, - как рассказывал Шульц старшеклассникам, - было достаточно времени внимательно присмотреться к себе, к своей внутренней жизни». Все, что настоятельно требуется писателю, – это самопознание для расшировки своих чувств, рассудительность - чтобы распознать оригинальные ощущения, и мужество – чтобы пустить их на публику. И это работа, открытая каждому, даже дислектику. И Шульц на всех парах устремился вперед – к карьере, на которую он, так все считали, особенно не способен, - к поэзии.
И вот уже 2007 год. Профессиональный поэт Шульц внезапно осознает, что почти все его стихи – о неудаче, провале, фиаско. Он беззастенчиво эксплуатирует беды, невзгоды – свои и чужие. И пишет об этом стихи. Он сочинил стих о своем отце-алкоголике, который был дурным отцом и еще худшим кормильцем, но Шульц также вставляет в текст себя – как кромешного неудачника. Наряду с очень личными стихами об отце Шульц написал длинную поэму о человеке, который выгуливает более удачливых и счастливых собак, принадлежащих разным людям.
Энергетизм, сотрясающий эти простодушные строки, сильно зашкаливает. Ничего подобного – гремучего и страстного – Шульц еще не сотворял. Он назвал свой сборник стихов просто – «Неудача». На обложке - согнутый гвоздь в доске. В прошлом году этот сборник получил Пулитцеровскую премию.
Ваше благородие,
госпожа Неудача

В наши дни неудача – Шульц назвал ее «величайшим американским табу» - всплыла на поверхность жизни, общественной и личной, почти в любом уголке страны. Немного найдется граждан, которые финансово прочно стоят на ногах. У большинства земля уплывает из-под ног – так головокружительно действуют долгие невзгоды. Глобальный финансовый кризис порождает бедствия, которые, как предупреждал драматург Артур Миллер, грозят каждому поколению и производят таких вечных неудачников, измученных до смерти борьбой за существование, как Уилли Ломан, герой пьесы «Смерть коммивояжера».
В затянувшейся рецессии живешь, как в блокаде, и коллективные эмоции выплескиваются из домов на улицу, в демонстрациях и письмах к президенту. Более 4-х миллионов рабочих были уволены с начала рецессии. За один только день в январе 70,000 американцев стали безработными и еще 60,000 лишались работы в каждый из десяти последующих дней.
Когда-нибудь мы оглянемся на этот период и назовем его словами писателя Джеймса Миченера «временем, когда сами боги нам изменили». В эту злосчастную эпоху (она еще продолжается и неизвестно, когда и если кончится) стечение колоссальных провалов сокрушило веру людей в самые основы жизни: Я – в безопасности? Кому я могу доверять? Могу ли хоть что-нибудь сделать? И как – при всех невзгодах – я должен жить?
Уже невозможно избежать катастрофы простыми средствами: быть честным, добросовестным и трудоголиком – заветная формула наших родителей и их родителей.
Но: есть бедствия и есть Бедствия. Разница между банкротством и финансовыми убытками, разводом и супружеским раздором, духовным кризисом и ипохондрией – это различия в степени, не по существу. И между ними есть связь. Когда одно горе налагается на другое, получается взрыв эмоций. А это некрасивое зрелище. Врагу своему не пожелаешь пережить такое!
 А, может быть, пожелаешь? И не врагу, а лучшему другу?
Здравствуй, горе-
злосчастье!

Все более популярной становится теория, которая иначе смотрит на людские горести. По ней неудача – это не только вред, но и благо. Неудача ранит, язвит, но, пережив ее, человек получает свои дивиденды в виде нового опыта, новых знаний, возмужания и мудрости. Некоторые психологи идут еще дальше, утверждая, что несчастья, неудачи и даже травма на самом деле необходимы для людского счастья, успеха и довольства. Этот феномен называется еще и так: «посттравматический рост». Психологи, наблюдая этот «рост», а скорее прирост после пережитого несчастья, подводят солидную базу под анекдоты о сказочно успешных людях, которые отсчитывают свои достижения от ранних бедствий, толкнувших их на край пропасти.
Вот перед нами Джоан Роулинг, создатель Гарри Поттера, самая успешная и богатая писательница в мире. Но задолго до ее феноменального успеха Роулинг пережила прорву несчастий: расторгнутый брак, осуждение родителей, мать-одиночка без работы и без всякой помощи, нищета на грани бездомности. Встречая по жизни одни только беды, Роулинг инстинктивно вернулась к своей первой мечте о писательстве - ей было уже нечего терять. «Неудача сдула с жизни все незначительное, пустое, мелкое, - вспоминает писательница. – Именно неудача да горе в придачу научили меня верить и полагаться только на свой собственный дар, о чем бы я иначе никогда не узнала».
Основатель компьютерной компании «Эппл» Стив Джобс выделяет три очевидных провала – он бросил колледж, его уволили из компании, которую он же основал, и ему поставили диагноз рака – которые привели его в конце концов к успешной и благополучной жизни. Каждое бедствие вынуждало Джобса шагнуть назад и набрать перспективы, просмотреть свою жизнь во всю ее длину. «Я обламывался снова и снова, и вот почему я, наконец, преуспел в жизни», - сказал Стив Джобс, и ему вторят почти дословно: Опра, Уолт Дисней, Генри Форд, Уинстон Черчилль, Томас Эдисон.
Так что не стоит удручаться до упора, когда нагрянет беда или случится неудача. Лучше и выгодней – прибрать их к рукам, как это сделал инженер Джошуа Перски. Он был уволен в разгар экономического кризиса. Впал в депрессию, когда жена, горько плача, вместе с детьми покинула Нью-Йорк и укатила в Омаху к матери, чтобы хоть как-то сэкономить деньги. Затем Перски бодро соскочил с дивана, на котором промаялся целый месяц, соорудил себе двойную доску объявлений – на грудь и на спину, написал «Опытный выпускник MIT готов для найма» и отправился на деловую, изобилующую всяким там бизнесом Парк-авеню просить, как нищий, работы. Так он проходил пять месяцев и вот – долгожданный хэппи энд: Перски получил работу в одной, связанной с финансами, и, как ни странно в наше время, процветающей фирме.
Но почему одни и те же негативные причины засасывают одного все глубже в зыбучие пески отчаяния, а другой выкарабкивается из них, став еще сильнее и энергичней? Остался ли в американцах тот коренной, доналд-трамповский оптимизм, который психологи определили как «энтузиазм и упорство перед лицом всяческих неудач» - то, что помогает найти ядро хорошего внутри всего дурного да еще извлечь из него выгоду? Так вот, срабатывает ли сейчас этот, исконно американский оптимизм или крутится вхолостую? Как можем мы научиться, со слов Самюэла Беккета, «прогорать лучше»?
Потерпеть поражение наилучшим образом сводится к трем вещам. Контроль над нашими эмоциями, подгонка нашего мышления к ситуации и полный пересмотр того, что мы можем сделать в этом мире.