лебеди вернулись

Пришельцы
Году эдак в семидесятом мой троюродный племянник Равилька прославился на весь Петропавловск.
Жил он с отцом и матерью на далекой городской окраине - на Сенной базе. Это поселок частных домов с огородами, с сараями, хозяйство люди держат... Выселок такой.
В ранних зимних сумерках, сидя за уроками, Равилька услышал, как во дворе истошно, визгливо залаяла собака. Не столько лаяла, сколько визжала, звала: «На помощь! На помощь!»
Равилька - он был дома один - сорвался, выбежал во двор и увидел за огородом длинный силуэт. «Волк», - решил он.
Лес, Мещанский лес, совсем недалеко. И хотя волков Равилька в своей жизни еще в глаза не видел, откуда в городе волки, да и в лесу их повывели, он, ни секунды не медля, метнулся в дом и выскочил с отцовской двустволкой. Мальчишки в маленьких городах, тем более на окраинах, - народ самостоятельный, умеют обращаться и с топором, и с рубанком, и с ружьем, если понадобится. Поймав на мушку длинный силуэт, Равилька нажал на спусковой крючок. Зверь вскинулся и рухнул. Равилька тут же выпалил из другого ствола...
На выстрелы сбежались соседи.
На огороде, в глубоком снегу, лежала рысь. Настоящая рысь. С кисточками на ушах.
Через несколько дней фотография тринадцатилетнего Равильки - со шкурой рыси в одной руке и с ружьем в другой - появилась в областной газете. В заметке, рядом со снимком, местный охотовед писал, что рыси пришли к нам с севера, из соседней Тюменской области, из тайги. В те годы там во всю мощь развернулась добыча нефти и газа, бурились скважины, строились дороги, крупные нефтепроводы и газопроводы. Вековую тайгу раскурочили, прорезали просеками, оглушили и разогнали зверя грохотом вертолетов, ревом тягачей. Вот и подалась рысь в наши, более тихие места.
А рысь - зверь опасный. На человека бросается. Причем - сверху и сзади, с ветвей деревьев прыгает, прямо на шею.
У нас она, конечно, не прижилась. Исчезла. Она ведь в глухомани живет, в тайге. А в наших прозрачных березовых лесах ей спрятаться, укрыться негде...
Через много лет, в наши дни, в Северном Казахстане объявился другой пришелец из тайги. Мошка. Гнус.
Это в степном-то краю! Где жара и ветер все лето. Ветер и жара!
Однако же приходит. Тучей накрывает город. А наш народ к гнусу непривычен. Да и бывалые таежники, по рассказам, страдают от гнуса больше, чем от мороза, бездорожья и всех других неудобств, вместе взятых. Ведь спасу от него нет.
Говорят, это от разливов, от обильных паводков. В последние годы реки и речушки Зауралья, Западной Сибири и Северного Казахстана разливаются широко, берегов не видать. Шутка ли, маленький Тобол так разбушевался, что залил половину Шадринска, машины не ходили, работа остановилась. После бурных паводков остаются болота, там и разводится мошка...
Но мне думается, что дело не в разливах, а опять же в тюменских таежно-болотистных краях. Ведь само слово «тюмень» в переводе с казахского или татарского означает: низменность, низменное, болотистое место. А сейчас вдобавок к необозримым Васюганским болотам образовались еще несчетные и немереные тысячи гектаров болот, созданных самим человеком. Тундра, лесотундра, как и пустыня, очень неустойчива и нежна. Это природа-недотрога. Стоит только один раз пройти по тундре, по нежному ягелю на вездеходе - и ничего больше в этой колее не растет, одна ржавая вода плещется, расползается вокруг. А рядом еще колея, еще... Сколько километров незаживающих траншей проложили по живому телу тундры наши неутомимые землепроходцы, сколько болот понатворили...
И вот невиданное дело - тучи таежного гнуса появляются в начале лета в Северном Казахстане, в жаркой, сухой лесостепи - в краях, где его отродясь не видели.
Не знал бы сам доподлинно - ни за что бы не поверил!
ЛебЯжье
Я никогда не ловил карпа на удочку. Только по рассказам знаю. Да и то - немногим. Хотя в наших краях есть озера, богатые карпом, но они - промысловые, и простым рыбакам туда доступа нет.
Поэтому я и удивился, когда друзья, только-только встретив меня в аэропорту Петропавловска, тут же и сказали: готовься, завтра на карпа поедем... Так сказали, будто для них это дело обыкновенное, привычное.
- Интересно, где его дают? - очень остроумно спросил я.
- Рядом дают, на Лебяжьем, - откликнулись они.
- Да вы что! - вырвалось у меня, и я разом забыл о потугах на остроумие. - Оно же мертвое!
-Потерпи, завтра увидишь, - сказали друзья, хитро улыбаясь, очень довольные собой.
Следующий день пролетел в хлопотах, в беготне, и выехали мы вечером, перед закатом. Так и рассчитывали: переночуем, порыбачим на зорьке - и домой. Потому что на жаре, на открытом берегу мы долго не выдержим - не такие мы упорные.
От города до Лебяжьего - час езды. А то и меньше. Озеро у самой трассы, открывается с дороги. Но, уже и съехав с высокого асфальта, мы в сумерках долго добирались до заветного места, долго огибали озеро - такое оно большое.
Светилась под луной гладкая вода, чернели камышовые острова. А я все равно не мог поверить. Ведь Лебяжье почти исчезло. От него оставалась темная лужа талой воды, не видной за густыми камышами. Это называется забытым словом - займище. То есть место высыхающего озера занимают кустарники, кочкарник, дикая земля.
Но вот смогли же люди - провели из недалекого отсюда Ишима трубы и заполнили свежей речной водой громадную мертвую котловину. И возродили Лебяжье. Мало того - еще и карпа в нем развели. И - что уж совсем невероятно - разрешили рыбачить, ловить. Правда, только с берега, без лодок. Но это и разумно. Там, где лодки, там тотчас возникают сети, невода, мордушки и прочие промысловые снасти.
Но все равно - непонятно. Неужто хозяин озера - всемогущий строительный трест - вместо того, чтобы, как водится, поставить здесь охрану и самому выгребать карпа ставными неводами, решил вдруг нас всех просто так облагодетельствовать? Мол, пусть порадуются люди, отведут душу... Ох, не верится что-то, не верится.
Засиделись мы у костра за полночь. И проснулись довольно поздно, когда круглый шар солнца оторвался от далекого, открытого горизонта, когда рассиялось июльское утро.
А здесь, на берегу большого озера, где взгляд ничем не стеснен, оно особое, летнее утро. И ширь, и свежесть, и первое, ощутимое как дуновение ветра, тепло поднимающегося солнца.
Так и стоял я на берегу, оглядывая разом весь мир, пока не увидел...
- Что это? Что это? - забормотал я, тыча пальцем в озеро.
- Первый раз видишь, что ли? - деланно удивились друзья. - Пеликаны. Второй год здесь живут, как озеро залили.
Пеликаны. Самые настоящие. Живые. Они бело-розовыми стаями плавали по длинному озеру, бродили по низким камышовым островам, что-то выискивая, вороша густую осоку громадными клювами. Летают они и порознь, а вот на земле живут тесно, бок о бок, так и ходят гуртом. Молодые держатся отдельно, одной стаей. Но тоже - бок о бок, кучей, никуда друг без друга.
Кажется, это были розовые пеликаны. Лежал от них на озере неуловимый розоватый отсвет, какой бывает, когда уже зашедшее, невидимое солнце последними лучами озаряет высокие-высокие облачка. Но с уверенностью сказать не могу: летом розовые и серые пеликаны почти не различаются, да издали и не разглядишь. У розовых пеликанов птенцы черные, как дым, от клюва до лапок. Я заметил, что очень они любят летать в одиночку по своим делам, то и дело перемахивают озеро. Взрослые-то на островах кучкуются, а эти - свистят крыльями по небу. Может, силы пробуют, а скорее всего - нужда гонит. Родители уже отлучили их от прокорма, не приносят рыбешек в подклювном мешке, куда птенец залезает с головой, вытаскивая добычу. Сейчас надо самим добывать пропитание. Вот и чертят небо наискосок, облетают отмели и теплые мелкие старицы.
И ведь не боятся! Озеро в кольце машин, рядом гудит трасса. А пеликаны прилетели и живут! А они вообще-то очень пугливые. Чуть что - и уходят, бросают гнезда.
И тут я догадался. С лодок здесь лов запрещен не потому, что сети будут ставить, а потому, что на озере поселились пеликаны! Дальнее соседство людей они еще выносят, чувствуют себя на островах в безопасности. Но если появятся лодки - тогда всё, уйдут, улетят в другие края искать приюта. И хозяин озера не от широты души разрешил нам ловить. Когда мальков сюда запускали и заводили нагульное стадо карпа, озеро готовили не для нас, а для промысла. Но прилетели вдруг пеликаны - и власти промысел запретили, защитили этих больших, несуразных, прекрасных птиц! Так, наверно, и было.
Впрочем, что гадать. Важно то, что есть, - думал я, оглядывая озеро. По светлой его глади, как по синему небу, плыли бело-розовые облака пеликаньих стай. Вот ведь как бывает: из болота, из кочкарника, из дикого займища возродили, вернули к жизни большое озеро. И тотчас, как будто из другого, забытого нами мира появились уже диковинные для наших краев птицы.
Ямки
Так назвали во времена моего детства и юности маленькие пойменные озерца вдоль Ишима. Кажется, сейчас это слово ушло.
Рыбалка там была удивительная - клевал крупный окунь и такой же крупный карась. Золотой карась! Он, в отличие от серебряного, ценится особо.
А потом, лет через десять, его не стало. Забросишь удочку, поплавок дергается непрерывно, но ничто не попадается. Один раз выловил – величиной с палец и обликом совершенно непонятное.
В природе и в мире произошло следующее. К семидесятым годам в верхнем и среднем течении Ишима поставили несколько плотин. Весенняя вода собирается в большие водохранилища, а не разливается по широкой пойме.
А там, в ямках, веками и тысячелетиями жизнь протекала по своим, пойменным законам. Окунь и щука зимой погибали. Почти всегда. Зимы в Северном Казахстане суровые, 20 градусов мороза – норма. Холодно – это когда за 30 градусов. Озера покрывались толстым льдом, кислород кончался. Начинался замор. Эти озерца на научном языке так и называются – заморные водоёмы. Окунь и щука задыхались. Карась выживал – он везде выживет.
Но весной ишимская вода вновь заливала ямки – и вместе с ней приходили новые окуни и щуки. Им, хищникам, здесь было раздолье – мальков карася видимо-невидимо. Так и жили.
А когда ямки отрезали от реки, хищника не стало. Сразу вымер. В один-два года. Карась начал плодиться в фантастических количествах. Больные тёрлись боками о здоровых – в общем, понятно. За несколько лет произошло полное вырождение вида.
То, что я выловил, величиной с мизинец и непонятного обличья, на языке ихтиологов называется тугорослый карась. То есть не малёк, не рыбья молодь, а вполне взрослая особь.
ЖиваЯ вода
Северный Казахстан - край звонких, прозрачных березовых рощ и тысяч больших и маленьких озер. Березовая страна, озерная страна.
И все эти озера - погибали, а многие из них - уже исчезли с лица земли. Десятилетиями, в погоне за расширением пашни и выполнением «плана по хлебу», их опахивали по самую кромку, лишая естественного весеннего водосбора. Десятилетиями разбивали вокруг них животноводческие выпасы, отравляя все живое ядовитой органикой.
От года к году озера пересыхали, превращались в болота и займища. То есть в огромные котловины на местности, заросшие тальниковыми кустами и болотным кочкарником. К восьмидесятым годам половина озер Северного Казахстана исчезла с лица земли, а остальным, уже смертельно больным, оставалось жить считанные десятки лет.
Здесь я говорю только о Северном Казахстане. Но так было по всей Западной Сибири и лесостепным районам юга Красноярского края. Климат и ландшафт у них одинаковые. И условия существования, увы, тоже.
Но в Северном Казахстане озера спасли. От Сергеевского водохранилища на Ишиме - спасительный Ишим! - с юго-запада на северо-восток через всю область, километров на шестьсот, провели систему каналов и проток, соединив между собой десятки больших озер. Большой Тарангул и Сарыколь, Питное и Половинное, Камышловское и Большое Соленое... По этой линии - с юго-запада на северо-восток - и проходит Камышловская геологическая впадина! С естественным перепадом высот. Вполне достаточным, чтобы вода по системе пошла самотеком! Живительная ишимская вода, заполнившая пересохшие озерные котловины.
И край мгновенно преобразился! Там, где земля в трещинах и кочкарник напоминали о том, что это - дно бывшего озера, перекатываются сейчас зеленые волны, ветер гонит рябь, срывая брызги.
Земля вокруг ожила. Люди даже лодки стали делать. Профессиональные рыбаки появились. Потому что рыба есть, дичь.
О дичи - особый разговор. Северный Казахстан лежит на Великой Пролетной дороге птиц. И теперь, когда возродились озера, мириады уток, гусей, журавлей останавливаются здесь, живут, набирают сил для последнего полета на юг. Черным-черно и белым-бело на темно-зеленой осенней воде. Многоголосый птичий грай взмывает к небесам. Как будто не степной Северный Казахстан, а Командорские острова...
Утки, гуси и журавли - обыденность. У нас пеликаны появились! Качаются на волнах, как белые тяжелые корабли.
Да что пеликаны – лебеди вернулись! Царственные птицы. Когда-то они жили у нас. Память о них сохранилась в названиях. И пересохшее озеро - Лебяжье, и село есть Лебяжье, и деревня - Лебяжка... Только лебедей там в обозримые времена не видел никто.
И вот - они появились. Настоящие, живые. Как в сказке.

Москва