Единство противоположностей:от Фра Анджелико к СантьЯго Калатрава

Меня наверняка упрекнут за дерзкую попытку найти хотя бы условную точку соприкосновения, хоть искру идейной общности в творчестве разделенных почти шестью столетиями и полной сменой воззрений на искусство, на понимание искусства, на прекрасное в искусстве двух великих: Гвидо ди Пьетро, которого его современники назвали Анджелико-ангелоподобный, и современника нашего, бунтаря и фантазера, шагающего впереди авангарда и сотворяющего немыслимые еще недавно сооружения архитектора Калатрава.
Собственно, попытку эту сделали искусствоведы нью-йоркского художественного музея Метрополитен, соединив в музейном пространстве и даже в один и тот же день открыв две такие разные (и такие замечательные!) выставки, как «Фра Анджелико» и «Искусство и архитектура Сантьяго Калатрава». Обе экспозиции интересны чрезвычайно, открывают много нового, дают пищу для ума, сердца и воображения.[!]
В своем прославленном «Жизнеописании наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» художник, архитектор и историк искусства, живший в XVI веке, Джорджио Вазари имена Фра Анджелико и Мазаччо поставил во главе списка величайших живописцев Кватроченто, XV века, отмеченного расцветом культуры Раннего Ренессанса. Его, Фра Анджелико, называют иногда третьей, после Мазаччо и Джентиле, гигантской фигурой итальянского Возрождения, но это не так. Несмотря на безусловное огромное влияние революционного творчества гениального (очень рано, в 27 лет умершего) Мазаччо, Фра Анджелико сам был в живописи личностью большого масштаба, и творения его поражают не только силой светлого религиозного чувства, но и высочайшей степенью столь же светлого, любовью к человеку насыщенного могучего таланта и самостоятельности художественного мышления.
Его живопись была для современников откровением, она вызывала восхищение, восторг, ощущение причастности к отображенному на полотне действу. И, что совсем уж можно отнести к чудесам, такие же чувства вызывает боговдохновенная живопись Фра Анджелико у зрителя сегодняшнего.
Я была потрясена дважды, когда увидела «Страшный суд» Фра Анджелико в церкви Сан-Марко во Флоренции, а потом в Ватикане – драматическое по духу и реалистическое в деталях «Житие Святых Стефана и Лаврентия». И я видела столь же потрясенных людей и там, в Италии, и здесь, в Метрополитен, в день открытия выставки.
Реализм – вот что привнес этот художник в западную религиозную живопись, преобразив ее, совершив бросок, наравне с Мазаччо, от западной иконописи к искусству Возрождения, возрожденному на новом витке истории и культуры, античному искусству, облагороженному христианскими духовными ценностями. Наверно, поэтому Анджелико называли новым Аппелесом: вы, возможно, помните донесенный до нас древнегреческим хронистом рассказ о том, как Александр Македонский заказал знаменитому живописцу портрет своей возлюбленной, но когда заказ был готов, восхитился так, что себе оставил картину, а красавицу подарил художнику.
Фра Анджелико красавиц не писал, во всяком случае - под их светскими именами. Зато часто в религиозных сюжетах его святые наделены были чертами тех или иных достойных людей, а порой это были превосходные их реалистические, глубоко психологичные, отлично выполненные портреты. Как, например, великолепный заалтарный образ из той же флорентийской церкви Сан-Марко: коленопреклоненный перед вознесенной на трон Богоматерью Святой Кузьма – это портрет Козимо-старшего, основателя могущественного рода Медичи, гениальный финансист, филантроп и покровитель искусств, а Святой Демьян – его брат Лоренцо. Удивительна и восседающая на троне милая земная женщина с трогательным пухленьким младенцем. Вазари отмечает исключительную красоту этого живописного шедевра, простоту и женское очарование, совершенно прежде невозможные в изображениях Мадонны. А ведь картину писал монах!
Вы, конечно, обратили внимание на приставку «Фра» перед именем художника, встречали ее и прежде: Фра Карневале, Фра Филиппо Липпи, о которых читали в нашей газете. «Фра» - значит «брат», т.е. человек, принадлежащий к какому-либо монашескому ордену, и его служение Господу – это создание богоугодных творений. Фра Анджелико был доминиканцем. Работал неустанно, писал полотно за полотном, фреску за фреской, жизнь и человека знал глубинно. Казалось бы, откуда? Сам был аскетом, от законов иноческого воздержания не отступал, был, по словам все того же Вазари, образцом свыше осененного великим даром истинно святого человека. Его и называли Анджелико, а еще Беато, благословенным. И вот ведь какой феномен: более чем через полтысячелетия после смерти, по почину покойного папы Иоанна Павла II, Анджелико назвали покровителем художников и канонизировали. Не единственный случай в католичестве: первым был евангелист Лука, реальная историческая личность, писатель и живописец.
Совсем юным попал Анджелико в мастерскую Лоренцо Монако, где учился и работал как книжный оформитель. Простите, оговорилась, книг-то в ту пору еще не было, т.е. был юноша иллюстратором манускриптов, которые наравне с его живописными шедеврами представлены сейчас в музее. Поражающие многоплановостью и выразительностью рисунки – «Царь Давид, играющий на арфе и поющий псалмы», но особенно философский этюд «Справедливость», которая и может быть только на небесах. Какая виртуозная, изящная графика! Даже не верится, что автор не достиг еще и двадцати лет. Причем он отошел от общепринятого тогда принесенного в Италию Джентиле да Фабриано готического стиля, итальянизировав и как бы высветлив и очеловечив книжную иллюстрацию, хотя, вне всякого сомнения, придерживался традиции служения искусства религии. Одновременно с этим реалистическое искусство Анджелико, интересное и по тематике, и по исполнению, выражало вполне демократические вкусы всех слоев общества. Он и героизировал своего современника, и опускал его на земную твердь. Буквально - его святые не парили, а прочно стояли на земле.
Совершенно необычный, вообще, наверно, единственный в религиозной живописи Св.Иосиф – святости никакой: не разгибавший спины простой труженик и обманутый муж. Психологический этюд почище, чем у Фрейда. А вот что навеяла художнику эпическая поэма Бокаччо: люди, мучимые честолюбием, завистью, жадностью, всю жизнь суетятся, пыхтят, борются, а в ад уходят нагими, ничего не прихватив с собой. И учтите, пожалуйста, вот что: Ренессанс Ренессансом, а процентов 90 населения было безграмотным, и для них все изображаемое в церквях становилось не наглядным пособием даже, а рисованной, писаной, изваянной книгой, их школой.
Бесчисленные библейские картины – это по сути выхваченные из жизни жанровые сцены, на редкость выразительные и динамичные. В каждой фигуре – зарождение движения, в каждой композиции – стремление к гармонии. С помощью света и цвета уверенно и мягко лепит форму предмета. А каковы люди! Характеры, устремления души – все высвечено. Тонко, ненавязчиво, предельно ясно. Поразительный Св. Александр. Кто? С кого писал Фра Анджелико этого очень значительного, властью наделенного человека? Или оживленно беседующие Иоанн Креститель и Св. Доменик? Или покровитель паломников Св. Антоний, опять же реальная личность, врач, философ и подвижник?
Какие люди вдохновляли и позировали художнику? Живые лица, говорящие глаза, подвижные фигуры... Увидев алтарную роспись Фра Анджелико во флорентийской крипте Санта-Кроче, знаменитый гуманист Пико делла Мирандола записал: «Человек – великое чудо!» И слова эти стали девизом Ренессанса.
И девизом современного испанского архитектора Сантьяго Калатрава. Который к восклицанию Мирандолы добавил: «И все на земле должно быть для человека согласно времени, в котором он живет». Конечно же, Калатрава знает великих архитекторов Кватроченто, а уж тем более новаторски использовавшего античные традиции создателя теории перспективы, воплощенной им в поражающие по сей день красотой, стройностью и величием соборы и дворцы, Филиппо Брунеллески, творившего в одном временном, да и географическом, пространстве, что и Фра Анджелико. Сталкиваться им приходилось многократно, и, по свидетельству Доменико Венециано, архитектор, бывший больше чем на пятнадцать лет старше живописца, мнением его очень дорожил и соборные его росписи оценивал очень высоко. Приглашен был Фра Анджелико расписать и новую часовню в Ватикане – шедевр талантливого архитектора Микелоццо. Кстати, финансировал проект и строительство Козимо Медичи, острым своим глазом подметивший способность Фра Анджелико вписать свои фрески в предлагаемый интерьер и гармонично согласовать колористику, композицию, моделировку росписи с архитектурным решением зодчего.
Калатрава (не забывайте, шесть столетий спустя), вобрав и умело использовав наследие и многовековой опыт лучших архитекторов мира, но главное, бунтарские идеи и представления авангардного искусства ХХ века, опирался на собственное видение, собственную буйную фантазию, собственные в искусстве устремления. Его творчество будто исторгало новый и точный звук. А еще: он «очень испанец», как говорят о нем. Его творения (а он и скульптор, и архитектор – что первично, сказать невозможно) очень трудно анализировать, нет у него каких-то наработанных приемов и шаблонов. Он выдает на-гора, выплескивает в мир то, что зародилось внутри: в мозгу? в сердце? в душе? Уже потом эта идея-экспромт обрастает плотью
Дитя запевает в лоне
У матери изумленной.
По духу, по палитре мировоззрения именно Лорке, другому великому испанцу, его поэзии близок Калатрава: точно так же его архитектурные шедевры торжествующе свободны, всегда новы, и точно так же он переложил на язык зодчества и ваяния тайнопись народных мелодий. В музее Метрополитен мы видим экспрессивную скульптуру Калатравы, которую, думается, правомерно сравнить с работами Александра Архипенко (мы рассказывали вам о его выставке в Украинском музее Нью-Йорка), его архитектурные эскизы и макеты возведенных по его проектам самых разных зданий, в числе которых такие прославленные, как олимпийские комплексы в греческих Афинах и испанской Барселоне, как поразившие мир здания в Санта-Круз на Канарских островах и в шведском Мальмё, как вокзал в Цюрихе. Кстати, Цюрих для архитектора – город многозначный: там он в 28 лет защитил докторскую диссертацию, там встретил свою Робертину, единственную на всю жизнь, подарившую ему четверых детей.
Мне довелось познакомиться с удивительными архитектурными изысками Калатравы в родной его Валенсии. Ох и поразил меня его Новый город, Центр принца Филиппе, рыбоподобное строение музея океанографии. Еще больше – Центр искусств с раскрывающейся кровлей, а в Севилье – необычный, напоминающий лодку мост. Сначала была ошарашена, потом, вглядевшись, вчувствовавшись, восхищена. Так и унесла с собой это ощущение вознесенности, устремленности в необычность. И опять Лорка: «Эллипс крика пронзает насквозь молчание гор».
И вот что я поняла: в архитектуре Калатравы оказалось возможным проявить такие абстрактные категории, как радость, удивление, восторг, печаль... Он (как и Фра Анджелико) воспринимает жизнь как гармоническое целое, по-своему отражая ее в своем зодчестве. Что? Бурлесковая утрированность? Китчевость? Больное воображение? Нет! Красота! Зрелищность! Соответствие целевому назначению! Оригинальность! Абсолютная новизна! Но главное – дыхание времени, чьим метафорическим символом и являются его архитектурные новации. Тут уместно процитировать Владимира Соловьева: «Борьба со временем, помноженная на каверзы пространства».
Архитектурные шедевры Калатравы - в Венеции, Флоренции, Париже, а мы увидим воплощенные его проекты у нас в Америке: жилые небоскребы в Чикаго и в Нью-Йорке на Ист-Ривер, собор Иоанна-Святителя, интереснейшую транспортную развязку и холлы метро на месте разрушенного проклятыми террористами Всемирного торгового центра.
А пока вас ждет музей Метрополитен (Манхэттен, пересечение 5 авеню и 82-й улицы, поезда метро 4, 5, 6 до «86 Street»), где вы сможете увидеть обе эти, такие антагонистические по форме и схожие по высокой духовности, новаторству, демократичности и талантливости замечательных мастеров экспозиции. Фра Анджелико и Сантьяго Калатрава ждут вас.