Это не живопись, это крик души!

Мунк - это тот художник, о котором можно сказать: он оплодотворил модернизм 

Рене Прайс, директор Новых Галерей

 

Да, Мунк в Нью-Йорке! И то, что в Новых Галереях (музее немецкого и австрийского искусства) в содружестве с музеем Мунка в Осло представлена столь объёмная выставка работ великого Эдварда Мунка – 35 картин и 50 рисунков и авторских оттисков – это подлинное событие. Потому что такого полного собрания лучших работ художника, которого справедливо называют отцом модернизма, да ещё и в сопоставлении с картинами знаменитейших экспрессионистов Нью-Йорк ещё не знал. 

 

Отдельные, самые известные творения Мунка не однажды экспонировались вместе с работами других модернистов. Но вот так, зал за залом, самое лучшее, самое впечатляющее, самое талантливое – впервые.

 

То, как умел Мунк читать скрижали души человеческой, дано было немногим. Тем, о ком так образно сказал русский поэт-модернист Велемир Хлебников, что владеют они, свыше окрылённые, “золотописьмом тончайщих жил”. 

 

И Мунк изначально, чуть ли не с 18 юных своих лет, обрёл способность внутренним зрением угадывать в человеке мучительные извивы этих самых его “тончайших жил” и настроений, полагая, что питаются они пусть даже и тщательно скрываемым отчаянием, от которого не убежать. Что и породило ту самую экстремально-оригинальную, им изобретенную новаторскую стилистику, которую приняли  едва ли не как закон нарождающегося нового искусства молодые художники в ХХ веке. На заре его. 

 

“Век мой, зверь мой, кто сумеет заглянуть в твои зрачки?”  

 

Мунк сумел. И сумел, провидчески заглянув в будущее, разглядеть там так много страшного, что даже крохи оптимизма растерял.

 

“Крик”!!! Утроенный восклицательный знак здесь, наверное, просто необходим. Потому что Мунк – может даже впервые в живописи – столь явственно, столь достоверно смог показать, какой страшной, какой невыносимой бывает не просто боль души человеческой, а боль всего существа. И как диким этим криком выплескивается она на поверхность. 

 

Был ли вопль этот услышан Господом? Людьми – нет. Они остались равнодушны. Со своими бы болями, большими или малыми, разобраться. И вот эти двое – НЕ УСЛЫШАВШИЕ –  тоже знак эпохи. Любой, в общем-то. Нашей тоже.  Как и равнодушное море. Кричи, не кричи...  

 

 

Картина потрясает. Пугает. Заставляет на себя оборотиться. В себе, в бедах своих покопаться. Придумать что-то. Срочно.

Три почти одинаковые “Меланхолии” не менее глубоки, чем “Крик”. В прочтении естества людского. 

Горькими мыслями согбенному молодому ещё мужчине есть о чём призадуматься. Всё прахом? 

Или мучительное ожидание потери?

 

И очень страшен гениальный “Поцелуй” - чёрные силуэты на сером фоне - расставание перед безвременной разлукой. Навечно.  

 

А знаменитая многосмысленная “Мадонна”, за которую художника хотели отлучить от церкви, - нагая. прекрасная. Женщина как таковая. Чего-то ожидающая, кому-то обещающая, затаённо коварная. Мать – никакая. В  уголочке прижалось дитя. Несчастное. Голодное. Брошенное. Неужто обожествляемый Младенец? 

Действительно, кощунство. 

 

 

Рядом, на другой, чуть перефразированной картине, она же – малость просветлённая, призывно сексуальная. Уже без младенца. Но не Мадонна.

 

Многое нам открывает исповедальный автопортрет Мунка. Именно в этом рисунке, вырезанном на дереве и обращённом в ксилографию, т.е. в отпечаток на холсте, личность художника, его способность страдать и сострадать, углублённо анализировать человека и Время проявлена чётко и жёстко. 

 

Психоанализ в живописи? Что и подтверждено тем его живописным автопортретом, который открывает выставку. Мунк уже осознал, что есть человек, отдавший себя искусству, и каков тот бескомпромиссный художник, который пророс в нём. Написавшим эмоциональную и экспрессивную “Белую ночь”, воспринятую содружеством экспрессионистов как своеобразный свой, именно свой, живописный гимн.

 

Экспрессионизм, один из пиков многовершинного авангардного искусства, провозгласил единственной реальностью неповторимое наше “Я”, а отображение изломанного духовного мира – главной своей целью. Вводя нас в мир философски сложных, зачастую метафорических образов. 

 

Самостоятельно мыслящие, богатым воображением наделённые  его апологеты, такие как Киршнер, Мюнстер, Пекштейн, Нольде, Геккель, Кокошка, да и  другие, частенько выявляли в своих работах, ряд которых представлен на выставке, и духовный, и изобразительный строй, нетрадиционный жанр многих работ Мунка, его психологизм. 

Даже знаменитый автопортрет великого Эгона Шиле восходит к мунковскому “Крику”. 

 

Целый музейный зал отдан, так сказать, “диалогу” виднейших экспрессионистов с Мунком. В чём признаваться они частенько отказывались. Проступало подчас влияние стилистики Мунка и в работах мастеров других направлений.

 

Волновала Мунка тема, которую можно обозначить прошедшей сквозь века формулой  “Мужчина и женщина”. Неслучайно эти четыре полотна, апофеоз непонимания, названы “Сквозь лес”, скорее, сквозь чащу даже. Сквозь непроходимые дебри запутанных, мучительных для обоих отношений. 

А “Развод”?

 

 

А “Пара одиноких”? 

Эти двое сквозь колючий кустарник сомнений, обид и ссор уже пробрались. А теперь – разделённые, друг другом отторгнутые, думают только об одном: “Зачем?”. 

 

И “Зола” – всё, что осталось от бешеной любви, влечения и радости слияния.

 

Красоту человеческого тела воспевает Мунк яростно. Это и многочисленные его всегда сексуальные и всегда счастьем обделённые ню, и нагие купальщики, образец сильного, готового с жизнью побороться мужчины. Но общий настрой - нет будущего. 

 

А ещё Мунк – мастер портрета. Глубоко психологического, разумеется.  Самый интересный из представленных – “Француз”. Умный. Думающий. Порядочный. Но... Как всегда и везде – обречённый. 

 

И диалог с этим портретом очевиден – у Кокошки с его Гансом и Эрикой Титце. У Бекмана в прославленном автопортрете. 

Как у многих, даже очень талантливых художников, например, у Геккеля со знаменитой его “Девушкой с куклой”, сопоставимой с гениальной картиной Мунка “Половая зрелость”, расшифровкой которой уже сотню лет заняты сонмища искусствоведов.

 

Чрезвычайно интересны фотографии, подлинные свидетельства эпохи. А среди них – редкостный снимок: несостоявшийся художник Гитлер в сопровождении уродливого Геббельса, жирного Геринга и толпы угодливых приспешников на берлинской выставке “дегенеративного искусства”, как назвали фашиствующие “знатоки” модерн всех стилей. 

 

После выставки картины, в том числе несколько шедевров Мунка, были уничтожены, а не успевшие бежать из Германии или покончить с собой, как, например, Герцль, художники загнаны в лагеря, где и погибли.

 

А Мунк жил и работал в в родной своей Норвегии, неподалеку от Христиании, как звался тогда Осло. Там он и умер уже 80-летним в 1944-ом. Писал почти до последних дней. 

 

Каким он был?

Угрюмым и нелюдимым, как и показал себя в автопортрете, написанном после сорокалетия? 

Нет, это были издержки настроения и одиночества. Конечно, весельчаком не был. Но всегда шёл на помощь и не умел обижаться даже тогда, когда чей-то поступок того стоил. Но, главное, – он был гением. Великим Мунком.

 

Маргарита Шкляревская