Брайтон-Бич Опера - 22

Свобода выбора

На следующий день после Хэллуина я просыпаюсь от того, что кто-то сильно трясет меня за ворот рубашки и говорит:
- Вставай, вставай скорее - неудобно же перед людьми.
- Что неудобно? - бормочу я. - Сон - естественное состояние человека. На потолке вот спать неудобно. А в остальном нормально.
- Лучше бы ты уж на потолке спал, - говорит такой знакомый голос, и, открыв наконец глаза, я вижу перед собой Татьяну. Естественно, мое лицо расплывается в радостной улыбке, но уже в следующую секунду она с него сходит.[!] Нет, Татьяну-то я, конечно, очень рад видеть, но вот только смущает меня то, что за ее спиной не стены нашей квартиры, а прямо открытое небо и какой-то многоэтажный дом, кирпичные стены которого кажутся ярким пятном на фоне свинцовых мелких тучек. В этот момент я начинаю ощущать, как холодный осенний ветер забирается ко мне под расстегнутую до самого живота рубашку, а в бок впивается что-то твердое. Пошарив там рукой, я обнаруживаю у себя в кармане целую пригорошню небольших, но довольно острых камней, которые прорвали уже подкладку моего пиджака, а теперь, похоже, намереваются проделать отверстие в моих ребрах. Откуда они там взялись - непонятно, но разбираться сейчас в этом нет никакой возможности. Вытащив самого зловредного нарушителя моего спокойствия и отбросив его подальше, я поднимаю голову и еще не до конца сфокусировавшимся взглядом принимаюсь рассматривать склонившуюся надо мной Татьяну и утренний Бордвок вокруг нас. Сам я, оказывается, лежу, свернувшись калачиком, на лишенной хулиганами спинки скамье с прекрасным видом на океан и действительно пользуюсь явно повышенным вниманием со стороны проходящих мимо людей. Что, впрочем, и неудивительно, учитывая мой довольно-таки прискорбный внешний вид.
- Вставай, - опять говорит Татьяна. - Пойдем домой, горе ты мое. Наказание.
- А как ты меня нашла? - говорю я, с трудом поднимаясь со скамейки.
- Да соседка позвонила, - отвечает Татьяна, поддерживая меня под локоть. - «Твой-то, - говорит, - на Бордвоке весь заблеванный валяется.» «Так ему и надо», - сказала я и повесила трубку. Сначала не хотела за тобой идти, а потом подумала, вдруг ты простудишься еще?
- Спасибо, - говорю я, тщетно пытаясь удержаться на ногах.
- Не за что, - говорит Татьяна.
- Я больше так не буду, - говорю я.
- Я знаю, - говорит Татьяна. - Ну что, пошли? Ты идти-то можешь?
- Могу, - говорю я и, как подкошенный, падаю обратно на скамейку.
* * *
Как Татьяна дотащила меня до дома, я не помню, но в одном она оказалась точно права: простудился я действительно здорово. Кашель устрашающий, насморк ручьями, температура под сорок - все дела. Несколько дней я так и провалялся в постели (даже мои уроки в школе пришлось отменить) и только 5 ноября почувствовал себя немного лучше, что позволило мне, воспользовавшись уходом Татьяны на работу, быстро одеться и отправиться голосовать.
Избирательный участок на Брайтоне оказался уже переполнен народом, что меня очень обрадовало. По телевизору ведь всегда говорят, что основа демократии - это как можно более широкое участие электората. А наш народ, изголодавшись за долгую жизнь в СССР по свободным выборам, лишь только получит гражданство, сразу бежит реализовывать свои права.
Отдав свой голос за Патаки, я немедленно возвращаюсь домой. Тем более, что погода отвратительная - дождь льет так, как будто это тоже чей-то насморк, и от промозглого холода у меня опять начинается легкий озноб. Поэтому, добравшись до квартиры, я забираюсь под большое теплое одеяло и, согревшись, быстро отключаюсь, а просыпаюсь от громких голосов на кухне. За окном к этому моменту уже темно.
Я выхожу на кухню и вижу Алика, Илью и Татьяну, которые сидят за столом и о чем-то оживленно беседуют. Мое появление, естественно, отвлекает их от разговора.
- Ну что, доголосовался? - говорит Татьяна.
- Тоже соседка настучала? - говорю я.
- Не первый день знакомы, - говорит Татьяна. - Теперь еще неделю болеть будешь?
- Да нет, нормально все, - говорю я. - Я только туда и обратно сбегал.
- Вот и молодец, - говорит Алик. - Фужер тащи.
- Фужер ему не нужен, - говорит Татьяна. - Он теперь только бульончик куриный пьет. Из кружки.
- Ну, как знаешь, - говорит Алик и наливает себе полный фужер водки «Красная Армия», которую мы как-то особенно в последнее время полюбили.
Я сажусь за стол, и Татьяна ставит передо мной чашку с горячим бульоном.
- За кого голосовал-то хоть? - говорит Алик.
- За Патаки, конечно, - говорю я. - Он так хорошо себя зарекомендовал.
- Удивляешь ты меня, - говорит Алик. - Ты что, не знаешь, что он контроль квартплаты отменить собирается?
- Как это? - не на шутку пугаюсь я, потому что мы-то как раз живем в квартире, подпадающей под программу «rent control».
- А вот так, - говорит Алик. - Вернее, ему даже отменять его не придется. Это такой закон, который прекращает действовать, если его вовремя не возобновить. Так вот, срок его действия истекает будущим летом, и захватившие ассамблею нашего штата республиканцы даже голосование по нему провести не дают. А без голосования этого никакого рент-контроля больше не будет.
- А что же будет? - говорю я.
- Да ничего, - говорит Алик. - Домохозяева будут сами цены на квартиры повышать. Как им заблагорассудится. Сколько захотят - столько и прибавят.
- Тогда в Нью-Йорке революция будет, - говорю я, дуя на бульон, чтобы он хоть немного остыл.
- Ну конечно, - говорит Илья. - И кто ее возглавит? Ты да я, да мы с тобой?
- Вот из-за того, что таким, как ты, право голоса дают, все и произошло, - говорит Алик.
- Что произошло? - говорю я.
- Много чего, - говорит Алик. - Пока ты тут дрых весь день, вся власть в стране перешла в руки республиканцев. Они сегодня все выиграли. Весь конгресс теперь у них в полном распоряжении.
- А Джеб Буш сохранил пост губернатора? - говорю я.
- Да, это вообще цирк, - говорит Алик. - За два дня до выборов он от своего соперника процентов на десять отставал, а теперь, говорят, на те же самые десять процентов его и обошел. Ну, не прикол?
- А что особенного? - говорю я.
- Как, что? - говорит Алик. - Как ты считаешь, могло такое количество людей за два дня вверх ногами перевернуться? К тому же там теперь больше ста тысяч неучтенных бюллетеней нашли. Но на результат это, говорят, никак не повлияет - нормально? И главное - это опять Флорида. Они там сначала сам знаешь что на президентских выборах устроили, а теперь снова его протолкнули, чтобы он и в следующий раз своему братцу помог в Белом доме остаться. Промежуточные выборы в Америке всегда оппозиционная партия выигрывала. Это традиция такая. Основа основ американской демократии. Чтобы, значит, власть в одних руках не концентрировалась. А тут что? Полная победа партии нефти и войны на всех фронтах. Ну, кто в здравом уме может поверить, что это все честно было?
- Никто не доказал, что выборы во Флориде сфальсифицировали, - говорю я. - По разным подсчетам по-разному получается. И вообще, что плохого в Буше? Республиканцы всегда более решительные, чем демократы, а это в такое время, как сейчас, очень даже пригодиться может. Вот народ их и выбрал. А для экономики они вообще - супер.
- Ну да, - говорит Алик. - Супер-дупер. Рейган чуть всю Америку не разорил своими бредовыми идеями. Ну, сам прикинь, если налоги снижать, а расходы на вооружение повышать, что с бюджетом будет?
- Ничего, - говорю я. - Не разорил же. Значит - ничего.
- Не разорил, только потому, что дурак Горбачев его баек про «звездные войны» испугался и весь Союз сдал, - говорит Алик.
- Глупости это все, - говорю я. - Рейган гениальный человек был. Он ведь совершенно правильно говорил, что, если снизить налоги для богатых, то у них больше денег будет. Они начнут заморочки разные покупать, яхты там, «Ламборгини», «Шато-Марго» ящиками, а это означает, что производство оживится, новые рабочие места появятся. И таким образом всем от этого богатства накапает.
- И много тебе накапало? - говорит Алик, оглядывая нашу убогую кухню. - При Клинтоне только баланс бюджета из отрицательного в положительный превратился. А сейчас опять дефицит.
- Ну и что? - говорю я. - Трудности в экономике еще при демократах начались. Биржа при них ведь вниз пошла. Это же все мыльный пузырь был. Лохотрон. Пирамида. Ты сам мне говорил.
- Говорил, - говорит Алик. - И что, в такой ситуации, когда люди разоряются, работу теряют, надо социальную помощь сокращать? Чтобы богатым налоги скинуть и военные расходы почти в два раза поднять, да? А теперь вообще звездец полный будет. Теперь Бушу никто не сможет помешать его идеи в жизнь проводить.
- Какие у него идеи? – говорю я.
- Не у него, конечно, - говорит Алик. - А у тех взрослых дядек, которые за ним стоят и его за веревочки дергают. Чейни, Эшкрофт, Рамсфелд - это те, кого мы знаем. А за ними еще Бейкер, Пойндекстер, папа Буш, мама Буш. Ты только посмотри на них - сразу все понятно станет.
- Ничего мне не понятно, - говорю я.
- Вот и хорошо, - неожиданно встревает в наш разговор Татьяна. - Лучше бульончика попей. А то остынет.
- А мне понятно, - говорит Алик. - У них грандиозные планы. Они всю страну перевернут. Во всех областях революция будет.
- В каких, например? - говорю я.
- Во всех, - говорит Алик. - Налоги самым крупным буржуинам снизят, социальные программы сократят, в школах введут молитвы, аборты запретят, оружие огнестрельное в аптеках продавать будут. А еще с несогласными разберутся. Всех, кто генеральную линию республиканской партии не поддерживает, террористами объявят. Все винтики-гаечки намертво прикрутят - мало не покажется.
- Чего это ты так про аборты волнуешься? - говорю я. - Тебя это с какой стороны вообще колышет? И что плохого, если в школах молитвы введут? Я-то теперь знаю, что там творится. Молитвы этим раздолбаям не помешают.
- Это же не настоящие молитвы, миленький. Они не помогут, - говорит Татьяна, а Алик продолжает перечислять, что еще, по его мнению, натворят республиканцы:
- Они же теперь во все федеральные суды консерваторов поставят, а это пожизненная должность. Там такие упыри сидеть будут, что они все, чего Америка в последние годы добилась, поотменяют на хрен. Они же считают, что этнические меньшинства только на бензоколонках работать должны и в тюрьмах сидеть, а место женщины - дома. Хозяйством заниматься и детками сопливыми.
- Ну, и что в этом плохого? - говорю я.
- Ничего, - говорит Алик. - Только к этническим меньшинствам они ведь и евреев тоже причисляют.
- Неправда это, - говорю я. - Клинтон Шарона к миру с палестинцами принуждал, а республиканцы ему руки полностью развязали. Буш Иерусалим столицей Израиля признал. И в правительстве у него евреев полно. А госдепартаментом вообще Колин Пауэлл рулит.
- Не говоря уже о том, - не обращает никакого внимания на мои слова Алик, - что теперь война перманентная будет. Как у Троцкого революция. У Рейгана только одна «империя зла» была, а теперь вон целую ось где-то откопали и нанизывают на нее одну страну за другой.
- Войну во Вьетнаме демократ Кеннеди начал, а республиканец Никсон закончил, - говорит Илья. - Картер Бжезинского с Киссинджером во всем слушался. Это при них в Афганистане, еще до ввода туда советских войск, начали отряды моджахедов создавать и исламский фундаментализм культивировать, чтобы его в Среднюю Азию потом двигать. А Клинтон вообще - Югославию разбомбил. В центре Европы. На глазах у всего изумленного человечества.
- Что ты хочешь этим сказать? - говорит Алик.
- Ничего, - говорит Илья. - Удивляете вы меня, мужики. Большие, вроде, мальчики уже, а простых вещей не понимаете.
- Ну вот, сейчас ты нам все объяснишь, - говорит Алик.
- Дай сказать человеку, - говорит Татьяна. - Тебя же мы слушали.
- Да нечего тут говорить-то, - говорит Илья. - Спектакль это все. Цирковое представление для особо доверчивых и впечатлительных. Театр юного зрителя.
- В каком смысле, спектакль? - говорю я.
- В прямом, - говорит Илья. - Вы же сами знаете, какой я раньше был. Сколько за демократию эту в России боролся. Противно иногда было, но все равно боролся, потому что верил, что принцип-то правильный.
- Почему противно? - говорит Алик. - Когда это тебе было противно?
- В 1993 году, например, когда законно избранный парламент из танков раздолбали, - говорит Илья. - Да и в 1996 году тоже, когда Ельцин с рейтингом в шесть процентов и после инфаркта очередного полупарализованный президентом стал.
- Так это в России всегда так, - говорю я.
- Вот и я тоже думал, что это у нас только уродство такое бывает. - говорит Илья. - Потому что Россия - дикая и к цивилизации пока не приобщенная. Вот, когда приобщится, будет и нас все кучеряво, как на западе. А теперь я вижу, что и здесь все то же самое по сути происходит, только более закамуфлированно, приглаженно.
- Как это, то же самое? - говорю я. - Здесь же две партии всегда борются. И то одна к власти приходит, то другая.
- Наивный ты, - говорит Илья. - Неужели ты не видишь, что здесь однопартийная система, как в Союзе когда-то была? Одна и та же партия все время у власти. Только у партии этой есть два крыла, и они перед народом представление разыгрывают. Чтобы видимость демократии поддерживать. А на самом деле никакой разницы между ними нет. Так, по мелочам разногласия бывают, конечно. Но в главном во всем - полное единодушие. Да и договариваются они заранее, как им что поделить. И не голоса тут решают, а деньги большого бизнеса. Ну, неужели ты в самом деле думаешь, что владелец какого-нибудь «Боинга» или «Дженерал моторс» будет сидеть и ждать: как это там фермеры в Индиане или в Оклахоме проголосуют? Сидит, прямо ногти от волнения кусает - вдруг не тому кандидату голоса свои отдадут, и тю-тю его миллиарды правительственных контрактов и налоговых льгот. Нет, конечно. Ему по барабану, кто как голосовать будет, потому что он заранее пожертвования в предвыборные фонды обеих партий сделал, и при любом раскладе ничего не потеряет. Впрочем, по-другому и не может тут быть, если по большому счету.
- Почему это? - говорю я.
- Потому что вся система такая, - говорит Илья.
- Какая такая? - говорю я.
- Демократия называется, - говорит Илья. - Но демократия - это что? Власть народа? А где ты ее видел. Миф это все, сказка. Нигде ее никогда не было, разве что в древних Афинах, где, кстати, правом голоса одни только свободные мужчины пользовались, а их всего-то несколько тысяч было. Ни женщинам, ни рабам, ни приезжим никаких таких прав отродясь не давали. Вот там действительно, может, демократия была. Собирались все вместе и любые вопросы общественные прямым голосованием решали.
- А сейчас у всех право голоса есть, - говорю я. - Кто здесь легально находится, конечно, и совершеннолетия достиг. Вот все и решают теперь.
- Ничего подобного, - говорит Илья. - Никто твоего мнения не спрашивает, повышать налоги или понижать, бомбить иракцев или пущай еще поживут, защищать окружающую среду или, как говорится, болт с ней, с родимой. В лучшем случае, когда не фальсифицируется ничего, народ выбирает представителей, а они уже все за него решают.
- Ну и что с того? - говорю я. - У всех кандидатов свои предвыборные программы. Если они соответствуют взглядам большинства, то эти кандидаты и выигрывают.
- Большинством голосов в 1933 году немцы Гитлера выбрали, - говорит Илья. - Совершенно демократическим, кстати, образом. Да и с Христом знаешь, как было? Большинством голосов решили: «Распни! Кровь его на нас и на детях наших!» Вот она - демократия в действии.
- Поэтому у нас и представительская демократия, а не прямое народовластие, - говорит Алик.
- Был в России когда-то умный человек, Победоносцев звали, - говорит Илья. - Так вот, он еще в 1896 году написал статью «Великая ложь нашего времени», в которой доказал, что сходство между этими двумя принципами государственного устройства носит чисто формальный характер, потому что народные представители - это далеко не сам народ. Парламентская демократия, писал он, могла бы быть эффективна, если бы представители народа отбросили всякие личные амбиции и интересы, то есть, современным языком говоря, превратились бы в роботов и добросовестно выполняли данные им народом наказы. Правда, тут еще нужно, чтобы большинство народа было в состоянии разработать грамотную программу, заботясь не о сиюминутных своих целях, а о долгосрочной пользе всего общества, что совсем уж нереально.
Еще один великий русский философ Иван Ильин писал, что парламентарская демократия, идеями которой вдохновлялось Новое время, привела лишь к тому, что люди, оставаясь при слабостях и пороках своей натуры, перенесли на новую форму все свои прежние привычки и склонности. И в условиях большей свободы в светском обществе люди стали больше проявлять не добрые начала - их-то отсутствие политической свободы и раньше не ограничивало - а склонности порочные. Угождение этим склонностям стало главным условием отбора политиков во власть, к чему были способны не лучшие, а наоборот, только наиболее лживые и наглые.
- По памяти цитируешь? - говорит Алик.
- Ага, - говорит Илья. - Вот и получается, что выбирают вовсе не самых достойных или самых знающих, а только тех, кто сумел правильно предвыборную кампанию построить. Кто умно народу голову морочит. Кто правильные вещи обещает, под вкусы обывателя подстраивается, потакает его интересам и наиболее нагло себя рекламирует. И к этому еще надо все современные выборные технологии прибавить. Финансирование кандидатов. Манипуляцию общественным мнением через средства массовой информации. Постоянное перекраивание округов, как они сейчас, например, в Бруклине сделали, чтобы русским ни при каком раскладе не удалось своего человека даже на городском уровне провести. Ну, и конечно, сколько случаев, когда предвыборные обещания с реальными делами вообще ничего общего не имеют? Выбирали человека на одной платформе, а он, как только в кресло сенатское уселся, только о том и думает, чтобы своих сродников и друганов потеплее пристроить, да спонсоров отблагодарить.
- Это издержки, - говорю я. - Скорее, исключение из правила. В основном все-таки народ выбирает тех, кто ему нравится.
- Не знаю, - говорит Алик. - Теперь говорят, что избирательных бюллетеней вообще больше не будет. Всю систему выборов полностью компьютеризируют. То есть, мы будем приходить на участки, на кнопочки разноцветные нажимать, а дяди взрослые сами потом за нас посчитают, кто там выиграл, а кто проиграл. Но, если бюллетеней нет, как ты проверишь? Программу ведь любую написать можно - это я тебе как, хоть и безработный, но профессиональный программист с двадцатилетним стажем говорю.
- Все равно, - говорю я, - альтернативы-то демократии не придумали еще. Остальные системы еще хуже. А эта хотя бы на солидном философском фундаменте построена.
- Ну да, - говорит Илья. - В основе современных демократических систем лежат работы английских политологов Гоббса и Локка, но идеологическое обоснование им дал Жан-Жак Руссо, который утверждал, что человек от природы добр и разумен (а портит его, якобы, только цивилизация), и поэтому в состоянии самостоятельно выбирать и уклад своего жизнеустройства, и политический порядок, и даже своих правителей. Ты что, согласен с этим?
- Не знаю, - говорю я неуверенно.
- Спор о том, насколько верны эти, мягко говоря, несколько идеализированные представления Руссо о человечестве, идет уже более 200 лет, - говорит Илья. - Но ты вот сам прикинь: если непредвзято оглянуться вокруг, много мы найдем людей действительно способных к самостоятельному мышлению и ответственным выбору? И потом: ты бы согласился, чтобы тебя оперировал выбранный путем демократического голосования врач? А лететь на самолете, пилота которого выбрали пассажиры, хочешь? Так почему же решать важнейшие политические и экономические вопросы, которые ничуть не менее серьезно сказываются на нашей жизни, чем хирургическая операция или перелет из одного города в другой, мы легко поручаем выбранным обычным арифметическим большинством представителям?
- Это еще тоже когда как, - говорит Алик. - Буша никакое большинство не выбирало. Большинство все-таки, как ни крути, проголосовало за Гора.
- Совершенно верно, - говорит Илья. - Это наиболее вопиющий случай, но о большинстве речь вообще никогда не идет. Тут я поправиться должен. Давайте вот простую арифметику возьмем. Сегодня в называющих себя цивилизованными странах в выборах принимает участие не более 60% всех имеющих право голоса. Поскольку в подавляющем большинстве этих стран, в том числе и в Америке, реальные шансы на победу имеют кандидаты только двух ведущих партий, то голоса чаще всего разделяются примерно поровну - скажем, 55% на 45%. Но ведь такой расклад означает, что даже без подтасовок президент избирается всего 33% от общего количества избирателей - так? Какое же это большинство? Выходит, что на самом деле около трети населения выбрали власть, которую остальные две трети не хотят - вот и все. За редчайшими исключениями то же самое происходит и на всех остальных уровнях самоуправления. В сегодняшних выборах, например, вообще принимало участие 39% граждан США - то есть за новый республиканский состав конгресса и сената проголосовало порядка 20% американцев. Разве это власть большинства?
- Ну, хорошо, - говорю я. - В Совке выборов вообще не было. Одного кандидата назначали, и все за него голосовали. Что, лучше было?
- А здесь двух кандидатов назначают - вот и вся разница, - говорит Илья. - От одной и той же партии. Партия власти называется. Только две фракции у нее - вот из них и выбирай, кого твоей душеньке угодно.
- Вот именно, - говорит Алик. - И поэтому у меня есть предложение. Давайте выпьем за то, чтобы нас куда-нибудь ненароком не выбрали.
Мне этот тост не очень нравится, но спорить надоело. Да и не в форме я сегодня, из-за простуды температурной. И поэтому мы дружно чокаемся - Илья и Алик фужерами с водкой «Красная Армия», а я - большой кружкой с безнадежно остывшим бульончиком.
(продолжение следует)