В мире
В недавнем ожесточенном споре на «Фейсбук» кто победит, кит или слон – то бишь, какой иностранный фильм возьмет в этом году Оскара, русский «Левиафан» или польская «Ида» – у меня оказалась на редкость выгодная позиция, о чем я и поспешил сообщить: что словлю кайф от любого решения американской Академии, поскольку сам, если честно, не знаю, какому фильму отдать предпочтение. Балдею от обоих. «Левиафан» вышел в прокат на полгода позже и, под свежим впечатлением и под влиянием моего сына, взял, было, сторону нашего фильма, но посмотрел еще раз «Иду» - и снова по нулям. Черно-белая эстетика этого польского кино такая полисемичная, многозначная - тут и отсыл к хронике 50—60-х, и к серым, убогим будням социалистической Польши тех лет, и одновременно к взлету черно-белого польского кино, знаковое имя которого Анджей Вайда, и намек на его возможный Ренессанс в лице Павла Павликовского, режиссера «Иды», хотя лавры должны по заслугам разделить с ним операторы и . Недаром «Ида» номинирована на «Оскар» сразу в двух категориях – как лучший фильм на иностранном языке и за лучшие съемки. Фильм скадрирован и смонтирован отлично.
Психологический и визуальный эффекты этого кино идут в параллель, иногда даже в ущерб драме, потому как сопереживание трагической фабуле смягчается либо нейтрализуется эстетическим, даже эстетским удовольствием от черно-белых, с грязнотцой, зимних пейзажей, а те из фона выдвигаются на передний план, заслоняя главных фигурантов и самый драйв киносюжета.
Не так чтобы всегда, но порою. Говорю это не в минус фильму, а для его характеристики. Тем более, сам по себе сюжет вовсе и отнюдь не тривиален. Да и то сказать, холокостное кино давно уже отошло от клишированного прямоговорения, кульминацией которого явился, понятно, спилберговский «Список Шиндлера», не худший у этого режиссера фильм, но далеко не лучший в Холокосткиане. Куда интереснее, сложнее, сильнее «Пианист», «Фальшивомонетчики», «Черная книга», «Жизнь прекрасна» да хоть холокостные фильмы Агнешки Холланд, соотечественницы Павла Павликовского.
Конечно, есть некие моральные препоны сюжетного усложнения этой тематики. Роман между еврейкой-выживаго и немецким офицером, или еврейские фальшивомонетчики, которые работают на Третий Рейх, чтобы ослабить валюту союзников – куда ни шло, но сочувственный фильм о лагерной надсмотрщице («Чтец») вызывает у меня сопротивление.
Еще хуже с «Мальчиком в полосатой пижаме», чей насквозь вымышленный и абсолютно неправдоподобный сюжет перенаправляет мои симпатии от еврейских узников к арийскому мальчику, гибнущему по ошибке в газовой камере. Мы как-то свыклись с печатью трагедии на этом народе, а вот немецкий мальчик здесь при чем? Этакий переброс симпатий. Или прав Шекспир: «Средь собственного горя мне краем сердца жалко и тебя»? Или смысл этой кинопритчи: весь мир – потенциальные евреи? Не знаю, не знаю... Когда-то, года три назад, я уже писал об эмоциональном, а значит нравственном перекосе этого фильма.
Сюжетное усложнение в «Иде» - иное: сдвоенное, строенное, учетверенное.
Юная послушница узнает перед постригом о своем еврейском происхождении и вместе со своей теткой, прокуроршей в сталинской Польше, отправляется на поиски своего прошлого, чтобы узнать, что ее спаситель (когда она была младенцем) – убийца ее родителей. Тетка под тяжестью вины и раскаяния (не только за свои прокурорские грехи, но еще и как выжившая еврейка перед убитыми соплеменниками) кончает жизнь самоубийством, а еврейская монахиня пускается во все тяжкие плотского греха и возвращается в монастырь. Предельно упрощаю пересказом, а что мне остается? Режиссер – католик не только по вероисповеданию, но и по вере, а потому мне, скорее агностику, допускающему существование Бога, чем истинно верующему и, по любому, невоцерковленному, такая религиозная нацеленность показалась натяжкой, давлением на меня как на зрителя авторским императивом, но я не настаиваю на своем восприятии. Художественно фильм более убедителен, чем идейно, а это я полагаю главным в искусстве.
Стоп! Не в смысле стоп-кадр, а стоп-текст! Я хотел было сказать, что «Левиафан» и «Иду» сравнивать так трудно, ну типа «волна и камень, стихи и проза, лед и пламень не столь различны меж собой» либо, если взять поэта, который хотел сбросить Пушкина с корабля современности, а пришел к аналогичной мысли: «И знал лишь бог седобородый, что эти животные - разной породы».
Ан нет! Точку схода я таки между ними обнаружил. Не сам, а с помощью патриотических зоилов обоих фильмов.
Ну, ладно, «Левиафан» - с ним все ясно даже дикобразу: фильм антинациональный, русофобский. Я думал, что итог всем этим диатрибам и филиппикам подвел мелькнувший сначала среди комментов к моей предыдущей статье, а потом взорвавший Интернет пародийный стишок Олега Ломового «Мне не до смеха, не до фана… Сижу угрюмый и бухой – я не смотрел Левиафана, но фильм, естественно, плохой...» - вровень со стихами на злобу дня Орлуши и Димы Быкова.
К слову, чем меня всегда поражали патриоты всех времен и народов, так это своей безюморностью, несмешливостью, отсутствием самоиронии – патриоты-агеласты!
Вот почему меня так порадовал и посмешил рассказ Виктора Шендеровича о встрече в кафешке на Никитском с Андреем Звягинцевым, а тот «даже не прячется от народного гнева, гад. Со своим лицом сидит, как ни в чем не бывало. Звягинцев – начинающий предатель Родины, и находится, надо вам сказать, в некотором недоумении по поводу происходящего.
Прочитал где-то в комментах, что его надо пристрелить, как собаку, и не очень пока понимает, за что. Молодой ишшо. Как человек, начавший свое нравственное падение гораздо раньше, я рассказал Андрею, как надо правильно стоять на коленях на Красной площади, извиняясь перед народом. Мы обсудили этапы покаяния. Сошлись на том, что если он получит “”, то ему вообще не жить... В общем, вы давайте там, наверху, не останавливайтесь. Не слезайте со Звягинцева. Помогите Андрею не оторваться от Родины и ее запахов».
Смешно, да? И вот представьте теперь, что польские патриоты пусть отстают – куда им! – но пошли той же дорогой, что русские. Польская антидиффамационная лига выступила с петицией против «Иды» как антинационального и очерняющего историю страны фильма. Дословно: «Фильм ни разу не упоминает оккупацию Польши Германией, в результате чего у зрителей, незнакомых с историей страны, может сложиться ложное впечатление, будто в Холокосте виноваты поляки».
Бедные, без вины виноватые! А кто за мешок картошки сдавал еврея немцам? А кто присваивал их дома и имущество? А кто участвовал в их истреблении? А кто продолжал правое дело немцев уже после победы над наци, устраивая погромы и убивая невинных?
Ладно, замнем для ясности.
Что меня больше всего поражает во всей этой патриотической вакханалии округ «Левиафана», а теперь вот хоть и не в таком масштабе - в связи с «Идой», что и ответная кампания в защиту этих фильмов центрирует свое внимание на эпохальных социально-политических проблемах в урон индивидуальным психологическим драмам, которые являются, что ни говори, главным предметом искусства.
Да, конечно, все гнило в королевстве Датском, но кому до этого королевства теперь дело, гори оно голубым пламенем, зато нас глубоко волнует все, что происходит с Гамлетом, Офелией, Гертрудой, да хоть с Лаэртом, не говоря уже о Призраке, полноценном фигуранте «драмы шекспировой».
Помимо комментов к моей статье о «Левиафане», получаю письма от единомышленников с разных концов нашей «глобал виллидж» - вот, к примеру, от человека скорее научного склада, но искусству и литературе не чуждого, отнюдь:
«Смотреть фильм не хочу (но когда-нибудь - пусть отстоится! - сподоблюсь): я обитал в тонком слое российского городского нерелигиозного еврейства и примкнувших, а остальная Россия была для меня чужача, пугача и страхача. Я и пил с ними (в меру моей печени), одалживал трехи-пятеры, жил в коммуналках, добирался до самых до окраин, служил военным, подчинялся, командовал, любил, но - ни я им не свой, ни они мне родственники. Я не понимал их, удивлялся, как они могут так жить, не принимал их жизнь. Я стоял в стороне и защищал мое личное пространство. И всё же - по факту рождения - это мое, хоть и от противного. Мне надо настроиться на отстранённость, чтобы посмотреть без трепки моих жалких нервов эту - с твоих слов - эпохальную трагедь, к которой я не имею никакого личного отношения кроме как глубокого сожаления о вредоносности российского пространства и времени».
Так вот ведь, дорогой мой ситный, помимо эпохальной трагедии, в «Левиафане» - как и в «Иде» - показана трагедия индивидуального человека, и в этом художественная сила обеих картин. Потому как трещина мира проходит сквозь сердце человека и раскалывает его – нет, нет, не пополам, а на мелкие кусочки. Как Валдайский колокол – на валдайские колокольчики. Вот почему меня так радуют редкие отходы от этой эпохальной скособоченности в восприятии искусства, даже когда, по сути, я не согласен с отзовистами, как они со мной:
«Все интересно, со всем согласна, кроме одного пункта. Почему треугольник, который мне показался давним и полным драматизма для давно и глубоко влюбленных лучшего друга и жены героя, Володя называет случайной случкой, а героиню - падшей женщиной?.. Все останется, как прежде».
Увы и увы, не останется: избитый и чуть не убитый друг-предатель чудом спасается и бежит в Москву, а жена-изменница (и предательница) гибнет. Здесь тонкий моральный расчет авторов фильма: внешнее и все-таки меньшее зло – мэр-бандюга – остается безнаказанным, зато наказуемо зло бoльшее - внутреннее, нутряное, имманентное, изначальное.
Вот в чем сходятся два этих классных фильма – польский и русский, религиозный и безверный - исследуя человеческую трагедию не вширь, а вглубь, как и дoлжно истинному искусству. Вот почему, хоть и профи-синефил, но, положа руку на сердце, не знаю, какой из этих фильмов заслужил «Оскара» больше. По мне – так оба.
Комментарии (Всего: 1)
С точки зрения христианской морали зло тождественно греху, и за первородный грех человечество будет вечно расплачиваться и вечно в нём прибывать на земле.
Вот известное утверждение из Ф. М. Достоевского, что "красота спасёт мир", а в нём-то "красота" как понятие - и в прямом и переносном смысле. Но для того, чтобы это "спасение"... произошло человек должен сначала узреть эту "красоту". А увидеть её он сможет только через отделение всего доброго от всего злого (хотя бы на уровне своего сознания). И я не думаю, что "тонкий" замысел авторов двух фильмов был именно в том, чтобы показать - вот, смотрите люди добрые, как наказуется ваш первородный (внутренний) грех (зло)...и это вам в вечное назидание.
Вспомните известную притчу про блудницу, когда Христос сказал - "кто из вас без греха, первый брось на неё камень". А что произошло далее: "... услышавши то и будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних..." Так вот имеем ли мы право бросать камень в другого человека, который первородно греховен как и мы (я) ??? Но, тем не менее, мы должны видеть именно тех, и знать их в лицо, кто... потерял совесть! Потому что они-то и забьют нас, меня, тебя, его, любого... за наш грех...камнями... ради своей бессовестной выгоды. Так вот, оба фильма как раз об этом.
Всего хорошего.