История далекая и близкая
Тридцать пять лет назад в СССР напечатали треть знаменитого романа Фредерика Форсайта “День Шакала”.
Сделал это главный редактор казахстанского литературного журнала “Простор” Иван Шухов. Упомянул же я известного всем Форсайта больше для привлечения внимания, чтобы заинтересовать читателя кратким рассказом об Иване Петровиче. (Хотя Форсайт и сыграл непонятную до сих пор роковую роль в той истории.) Три года назад Казахстан отметил 100-летний юбилей Шухова, а в России его забыли, даже не включили в современный Большой энциклопедический словарь. По сему поводу сын писателя, Илья, написал в редакцию письмо с характерным названием “Как русские бросают русских”, но это отдельная тема.
В начале тридцатых годов прошлого века имя Ивана Шухова ставилось даже впереди имени Шолохова. Максим Горький отмечал появление в советской литературе трех талантливейших прозаиков и трех талантливейших произведений – “Горькая линия” Ивана Шухова, “Тихий Дон” Михаила Шолохова и “Бруски” Федора Панферова. Он писал, что Шухов рисует действительность “с беспощадной, правдивой суровостью... Вот это и есть подлинное, настоящее искусство изображения жизни силою слова”. Горький сам редактировал книги молодого литератора, давал их на переводы за границу, включил Шухова в Оргкомитет по организации Союза писателей СССР.
О прозаике Шухове можно составить мнение по его книгам. Я же скажу о малоизвестной широким кругам деятельности Шухова - главного редактора казахстанского журнала “Простор”.
Существует легенда, что после разгрома “Нового мира”, перед смертью, Твардовский говорил: “Ничего... есть еще Иван Шухов, есть еще журнал “Простор”.
На страницах “Простора” публиковались ныне классические стихи Анны Ахматовой, Марины Цветаевой, Осипа Мандельштама, неизвестные произведения Андрея Платонова и Бориса Пастернака, “Простор” вернул из забвения имена Павла Васильева и Антона Сорокина.
В Москве и Ленинграде на “Простор” записывались в библиотеках на месяц вперед. После выхода в 1966 году документальной повести о замученном в НКВД гениальном ученом Николае Вавилове на имя Шухова пришло такое письмо:
“Два номера Вашего “Простора” пользуются в Ленинграде необыкновенным, истерическим успехом... Получил два номера на одну ночь - с 11 часов вечера до 10 часов утра”. Далее следует просьба выслать какие-нибудь бракованные экземпляры. А если нет, то “вдруг да в редакции завалялась какая-нибудь верстка этих номеров. Вдруг да судьба мне улыбнется”. И подпись: Юрий Герман.
Каково было Шухову выдерживать давление цензуры - доподлинно знал только он да его родные. Хотя в литературном мире, конечно, представляли. Так, первый помощник Твардовского по “Новому миру” Владимир Лакшин писал в 1972 году, после смерти Твардовского: “Понимаю положение “Простора”. Вы засветили свой огонь. Да не всем нравится, когда в степи что-то светит и греет”.
Вроде бы личное письмо, но трудно понять, то ли это обыкновенная писательская образность, то ли уже привычка, выработанная десятилетиями подцензурной жизни.
А сам Шухов в письме к близкому другу высказался со всей резкостью: “Может, не следует сказывать нашему народу правды? А отчего не следует - вот этого нам никто не говорит. Кое-кто пытается принудить меня не к службе - к прислуживанию. А я служил, служу и буду служить великой русской литературе”.
О том, что Шухов напечатал, нет-нет да и вспомнят с благодарностью, а ненапечатанное оставалось зарубками на сердце главного редактора. Так, не удалось опубликовать роман Всеволода Иванова “Кремль”, несмотря на поддержку председателя Союза писателей СССР Константина Федина. Шухову строго указали.
Легко представить, какие докладные писались на Ивана Петровича во все инстанции за его попытки дать свет платоновским “Чевенгуру” и “Котловану”. К примеру, за одну только платоновскую фразу “люди скопились где-нибудь в овраге, скрытом от ветра и государства, и живут, довольные своей дружбой” в те времена любого редактора могли изничтожить: “И Вы, коммунист и руководитель, хотели это напечатать?!”
Но Шухов был неуязвим. В литературных кругах Алма-Аты шептались, что ему покровительствует член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК КП Казахстана Д.А. Кунаев. Известно, что главный идеолог государства и партии М.А. Суслов говорил Кунаеву: “Хватит с нас одного “Нового мира”, не нужен нам в Казахстане еще один “Новый мир”.
Однако защиту Кунаева пробить не мог. Пока будто бы не представился повод, связанный с именем самого Брежнева. История смутная, до сих пор до конца не ясная. Отдает абсурдом, но потому, возможно, и достоверная.
В январском номере 1974 года журнал “Простор” начал печатать роман Фредерика Форсайта “День Шакала”. Сразу же прошел слух, что цензура приказала его конфисковать. Но Шухов упрямо выпустил второй, февральский номер. На нем печатание Форсайта закончилось... и участь Шухова была решена.
При чем тут Форсайт и Шухов? Вопрос о переводе с английского решался не в Алма-Ате, а в Москве. “Простору” лишь предложили его напечатать. Московская газета - орган ЦК КПСС, между прочим, - уже вполне положительно писала о зарубежных изданиях “Дня Шакала” (в стиле “правда об их нравах”), наконец, журнал задолго анонсировал печатание романа – и никто слова не сказал. И тут как гром среди ясного неба – заседание Бюро ЦК Компартии Казахстана и немедленное увольнение Шухова.
Роман “День Шакала” – история вымышленного покушения на французского президента Де Голля. Покойный Юрий Михайлович Герт, заведующий отделом прозы в редакции Шухова, рассказывал: “Ивана Петровича вызвали в ЦК и зачитали телеграмму Суслова: в тот момент, когда товарищ Леонид Ильич Брежнев собирается приехать в Казахстан, в казахстанском журнале “Простор” печатается подробная инструкция по политическому убийству...”
Абсурд как норма.
А заведующий отделом культуры ЦК Михаил Иванович Исиналиев (тоже ушедший уже из жизни) вспоминал, что его вызвал Кунаев и дал прочитать протокол заседания Секретариата ЦК КПСС за подписью Суслова. Один из пунктов повестки такой: “О публикации в журнале “Простор” романа Фредерика Форсайта “День Шакала”... Принять соответствующие меры”. Кунаев был раздражен: “Нам никогда еще Секретариат ЦК КПСС официально не указывал на наши ошибки!”
В любом случае фигурируют Фредерик Форсайт и “День Шакала”. И в любом случае очевидно, что они только повод. Вот уж здесь сомневаться не приходится.
Твардовский умер через два года после изгнания из “Нового мира”, в 1971-м. Шухов - через три года после изгнания из “Простора”, в 1977-м.
После них осталось литературное время. Время “Нового мира” и время “Простора”.
Москва
Комментарии (Всего: 3)