Он, она, любовь и искусство

Они были очень разными. Он – огромный, тучный, когда он приближался, казалось, что движется стена. Она – крохотная, легкая, птичка-хромоножка, с лицом особенным, ясным и суровым, из-под сросшихся бровей глядели умные, недобрые глаза, в которых полыхала страсть. Разные, непохожие... Настолько, что удивительно было, как могут они быть вместе. Да и разница в возрасте впечатляющая – 21 год. Но было нечто, что соединило их накрепко, намертво. Любовь. Сразившая их, объединившая их, измучившая их и вознесшая их. Как в - соломоновой Песне Песней: «... ибо сильна, словно смерть, любовь, стрелы ее – стрелы огненные».
Но была еще одна ипостась любви, бросившей их друг к другу, – любовь к искусству. И талант, принесший им славу, каждому – свою, и одну на двоих - тоже. Потому что, хоть и были они художниками самобытными, каждый со своей, ярко выраженной индивидуальностью и творческой манерой, но в памяти людской остались как пара – талантливейших художников, чьи имена спаяны, неразделимы.
Он Диего.Ривера, великий мексиканец, монументалист, провозвестник революционного искусства XX века, бунтарь и новатор. Она – Фрида Кало, сумевшая в своей абсолютно оригинальной живописи отразить гамму глубоко скрытых переживаний так, что личное было поднято до вершин общечеловеческого, и потому многосложный ее живописный язык, насыщенный к тому же символикой, и испанской, и очень специфической – ацтекской, понятен и тому, кто воспитан совсем иной культурой, понятен всем.
И вот теперь работы Кало и Риверы мы можем увидеть (и оценить – ведь это не единичные полотна, а продуманное собрание) в музее тоже особенном, знакомящем ньюйоркцев с латинской культурой обеих Америк – в Мюзео дель Баррио. Что означает это звучное название, какова история музея?
Основанный в 1969 году группой пуэрториканских иммигрантов – художников, учителей, врачей, просто жителей Восточного Гарлема, испано-язычного района (а район по-английски, эрия,- а по-испански именно так – эль баррио), он мыслился отцам–основателям неким районным культурным центром, предназначение которого – помочь приехавшим в пугающе новую страну сохранить свои корни, свой язык, свою культуру. Но уже тогда «Нью-Йорк таймс» назвала центр «институтом в процессе восхождения». Слова оказались вещими. Очень быстро новый музей завоевал в Нью-Йорке известность как серьезнейшее культурное учреждение отнюдь не районного масштаба, задача которого разнопланова: это исследование современного искусства латиноамериканских стран, места латинской культуры в таком многонациональном мегаполисе, как Нью-Йорк, столица мира и искусства, и ее место в мировом культурном пространстве. Причем словосочетание «латинская культура» подразумевает культуру латинос – выходцев из Центральной и Южной Америки, а это такой невообразимый коктейль крови, рас, традиций, нравов, обычаев, культурных посылов, преданий, символов, что и представить невозможно. Эль Мюзео дель Баррио – добрый в этом деле помощник. Он расположен на углу Пятой Авеню и 104 улицы (добраться до него проще всего поездом метро 6 до остановки 103 Street) и как бы замыкает Музейную Милю, на равных соседствуя с прославленными ее музеями. Интересные, всегда чрезвычайно любопытные выставки сменяют друг друга, и вот сейчас, наверно, коронная: «Фрида Кало, Диего Ривера и мексиканское искусство XX века».
А искусство мексиканское в молодом сминающем и ломающем все и всяческие каноны и представления об искусстве прошлого столетия занимает особое место. Именно потому, что становление нового искусства в Мексике по времени совпало с годами революционных бурь, что роднит это искусство с русским авангардом. Десять лет кровавой гражданской войны: крестьянские армии, возглавляемые Сапатой и Вильей, боролись против помещичьей камарильи и жестокого диктатора Порфирио Диаса, по прозвищу Кровосос. Лозунгами восставших стали «Земля и свобода!» и «Образование для всех!» – Это в нищей, почти сплошь безграмотной стране, что симптоматично: интеллигенты принимали в революции деятельнейшее участие, а потом сменили в руководстве крестьянских вождей. Но самое интересное – это то, что, когда в 1919 году была создана мексиканская коммунистическая партия, в числе ее лидеров оказались ведущие художники страны, с мировым, кстати, именем, три гранда мексиканского искусства, как их называли, - Диего Ривера, Хосе Клементе Орозко и Давид Альфаро Сикейрос.
А это, согласитесь, - явление уникальное. Их работы, естественно, представлены на выставке, чья экспозиция охватывает период в 50 послереволюционных лет культурного развития Мексики.
Сикейрос. Да, да, тот самый, кто принимал участие в организации убийства Троцкого. Фанатично исповедовавший коммунистические идеи. Ярый сталинист. И талантливейший живописец-монуменаталист тоже. Какие только парадоксы не преподносит нам жизнь...
О нем, как о личности, не стоит рассказывать,потому, что добавить хоть слово к его собственному рассказу о себе уже не приходится. Кто знает человека так глубоко, оценивает так беспощадно, как это может сделать он сам, а уж особенно, если это художник с его аналитическим мышлением, способностью к самокопанию и самоедству и вечным недовольством собой. Взгляните на автопортрет, который мастер назвал со всей определенностью: «Сикейрос о Сикейросе».
Исповедь. Обличение. Приговор. Тяжелое властное лицо. Жестокость и непримиримость. И эти увесистые кулаки скрещенных на груди рук... А ведь верил в идеалы коммунизма истово, на баррикады бросался – кидался, все пытался на сияющие вершины взойти. Во всех тогдашних горячих точках повоевал – и в Испании, и на Кубе, и в Чили. Но был не профессиональным революционером, а профессиональным художником, замечательным притом, его фрески в Мексике, Соединенных Штатах, Аргентине, Уругвае, его картины (особая пластика, особые выразительные средства) в ведущих музеях мира. Вот уж точно – темна вода в облацех.
Еще один исповедальный автопортрет, в котором расставлены все точки над i: неуемный бунтарь, готовый на крайности, фанатик, талант. Орозко. Хосе Орозко. Снова живописец, снова монументалист, чьи росписи высоко ценимы по сию пору. Снова не отступивший от марксизма коммунист. Чудны дела твои, Господи... Превосходная мощная живопись и графика. Говорит обо всем грубо и прямолинейно.
Замечательные полотна Роберто Монтенегро – архитектора, символиста, сюрреалиста. В этой же стилистике картины Марии Изкуиэрдо и Леоноры Каррингтон. Весьма интересны работы мастеров мексиканского модернизма постреволюционного, а потом промышленного периода Хесуса Ферейры, Мануэля Браво, ритмические абстракции Карлоса Мериды.
Мигель Коварубас. Ему было четырнадцать, когда прогремела его первая выставка рисунков. Тогда же примкнул он к революционерам. Это с него писал Джек Лондон своего мексиканца, который мыл полы для революции, «Гвозди бы делать из этих людей...». Гвозди получились бы замечательные. Метаморфозы почему-то случаются, когда такие люди дорываются до власти. Мигель, слава Богу, остался художником. И как писал! Прошел путь от кубизма к артдеко. Создал чудесные фрески и живопись такие, например, вещи, как знаменитый «Малыш», ряд интереснейших книжных и газетных иллюстраций, карикатурных портретов. В том числе портрет Диего Риверы.
Ну, конечно же, Ривера не был таким, каким изобразил его в явно шаржированном портрете Коварубас. Да, был он велик и грузен и выступал именно так, будто гордо нес себя. Но были в этом толстяке море обаяния, такой заряд энергии, столь ярко выраженное мужское начало, красноречие и дерзость, и такие блестки таланта, что женщины – во множестве – покорялись ему сразу и бесповоротно. И какие женщины! Его первой женой была русская художница Ангелина Белова, славившаяся в Париже, где долго жил Ривера, не столько своей живописью, сколько красотой и экстравагантностью. Следом за ней почетное место супруги рядом с Риверой заняла (уже в Мехико) тоже прославленная красавица Гвадалупе Марин. В обойме дам, с которыми был Ривера в отношениях не столь отдаленных, оказалась и Александра Коллонтай, бывшая в Мексике послом Советского Союза и вращавшаяся в кругу революционно настроенной творческой интеллигенции.
По Европе, в юности, Ривера, не столько путешествовал, сколько учился и совершенствовал свое мастерство. Мадрид,- город предков, а в Мадриде, в Прадо, Веласкес и Гойя произвели на него огромное впечатление и оказали немалое влияние. После посещения старой столицы испанских королей Толедо Ривера написал свою первую снискавшую широкую известность работу – «Эль Греко», в которой безусловно ощущалось дыхание и кубофутуризма, и итальянского футуризма, но и его собственное неповторимое художническое «я». В Париже он примкнул и стал своим в кругу тех блистательных художников, которые «делали» современное искусство: Пикассо, Брак, Модильяни, Матисс, Метцинже... Вместе с ними многократно выставлялся, в том числе в Салоне Независимых. А в 1916 году полотна Риверы вместе с работами Сезанна, ван Гога, Пикассо, Пикабия демонстрировались в Нью-Йорке. Это было его первое свидание с Северной Америкой.
Увлечение росписями, ставшее делом жизни, пришло к Ривере в Италии, где изучал он фрески Ренессанса. Именно он открыл в потрясенной революциями Мексике эру монументализма, сделав его частью искусства модерна, особого мексиканского, не перерезавшего пуповину, связывавшую его с традициями ацтеков и майя.
Фрески Риверы украшают не только стены зданий в его стране, они повсюду, а мы можем их увидеть в центральном небоскребе Рокфеллер центра.
1927-й, когда Ривере был 41, оказался знаковым в его жизни. Он встретил Фриду Кало. Маленькая, хрупкая, искалеченная девушка обладала такой могучей, колдовской даже силой женского очарования, что устоять он не смог. Бешеная страсть, взрыв желаний, сгусток чувств... Немедленный развод и два года, как говорил он сам, «ползания у ног» и, наконец, вожделенная женитьба. Нет, это не был умилительно-розовый брак. Оба они были людьми самодостаточными, гордыми, нетерпимыми, к тому же увлекающимися. В хроменькую дурнушку влюблялись (и подчас вызывали ответную влюбленность) такие значительные люди, как знаменитые фотохудожник Николас Мюрей, живописец Игнасио Агупре, скульптор Исаму Ногучи, приобщивший ее к сюрреализму писатель Андрэ Бретон... Очарован Фридой был и живший в Мексике Лев Троцкий, которого супруги Ривера в первые месяцы его пребывания в Мексике приютили у себя в доме, что было актом мужества: их возненавидели сталинисты, которых в Мехико было немало. Фрида была из семьи, носившей звучное имя чистопородных испанских идальго Кало – и – Кальдерон, но имевшей еврейские корни: ее отец был еврейским фотографом, приехавшим в Мексику из Венгрии. Еще в детстве Фриду сразил полиомиелит, отсюда и хромота.
Но этого судьбе показалось мало, и в 18 лет Кало попала в катастрофу. У нее были раздроблены тазовые кости, она превратилась в инвалида, жестоко страдала всю жизнь, никогда не могла иметь детей и очень рано, в 47, умерла. Какую же нужно было иметь силу воли и духа, какой темперамент, чтобы в таком состоянии творить, любить, увлекаться и увлекать, не потерять себя! Живописцем она была замечательным, ярким, особенным, трудно, невозможно даже дать определение ее стилистике. Это был бесконечный самоанализ. Потому, наверное, столько (55!) автопортретов. Впрочем, и в жанровых ее картинах вы снова и снова видите Фриду Кало, перевоплощающуюся в своих героинь, как, например, в ее предельно натуралистических «Родах». Они часто ссорились, расходились, один раз даже официально, но Диего всегда был в ее мыслях, что и запечатлела она в одном из автопортретов, так же, как и она была предметом вечной муки и вечного вожделения Риверы. А оттого они не могли быть друг без друга. Жили в разных, рядом построенных, голубом и розовом домах, между которыми переброшен был ажурный мостик. Как символ их неразделимости. Их взаимодействия и взаимовлияния – во всем: в жизни, в пристрастиях, в отношении к людям, в искусстве.
Их дом (а это все-таки был единый дом) всегда полон. В сороковых и начале пятидесятых у них часто бывала пара гринго, немексиканцев то есть. Это были ставшие большими друзьями Диего и Фриды Жак и Наташа Гельман. Жак, беглец из сталинского Союза, после нескольких парижских лет осел в Мексике, где основал быстро развивщуюся, крупную по тем временам успешную дистрибьюторскую компанию. Наташа эмигрировала из Чехословакии. Их общей страстью было коллекционирование, и огромная собранная ими сначала в Мексике, а потом в Нью-Йорке, куда они перебрались и где прожили несколько десятилетий, коллекция – одна из интереснейших в истории искусства. Собственно, коллекций три – сокровищница предметов искусства доколумбовых американских цивилизаций; богатейшее собрание французской живописи первой половины XX века, завещанное нью-йоркскому Метрополитен-музей и представленное теперь в его залах; замечательная, объемнейшая, профессионально составленная коллекция лучших произведений мастеров мексиканского модернизма, прибывшая из Мехико в наш город и экспонируемая сейчас в Эль Мюзео дель Барио. О ней-то мы и рассказывали.
В числе других интереснейших работ есть в экспозиции и портреты Жака Гельмана и Наташи кисти Диего Риверы. Художник подчеркнул не столько внешнюю привлекательность, но, главным образом, значительность, самоценность личности своих друзей. Совсем по-иному высветила характер Наташи, ее душевную хрупкость, ее способность к полной самоотдаче в любви и в избранном деле Фрида Кало. А вот и третья Наташа – Давида Сикейроса – вся в глазах, а там боль, ожидание, сомнения, сомнения...
Но пора расставаться с чудной выставкой. Снова подхожу к картинам Риверы, особо близко мне: его «Лилии», его «Одиночество» и гениальный его «Последний час» – нужно долго всматриваться, вслушиваться, чтобы понять. Потом – удар! Но это каждому увидеть должно самому. Время еще есть – выставка продлится до середины сентября. Не пожалеете.
Каждый четверг вечером в музее демонстрируются мексиканские фильмы с английскими субтитрами, а в саду у музея играют лучшие ансамбли латинос.