Певческий турнир

Подпись к фото: Фёдор Шаляпин

 

Ехали они поездом из Ашхабада в Чарджой, гастролировали с концертами то в одном захолустье, то в другом. Пел Фёдор пару песен в этих концертах, а о том, что голос какой-никакой у него есть, он знал ещё с тех времён, как с детства и подростком был певчим в церкви. Не было ему ещё и 16 лет, а образование - только начальное. Но ничего не умеющий и не знающий, Фёдор с группой нищих бродячих артистов хоть какие-то копейки зарабатывал.

 

Антрепренёр Георгий Любимов, этот пьяница и жмот, раздал артистам перед поездкой по двугривенному, и велел запастись продуктами на всю дорогу. Вот и купил Фёдор свежей колбаски, да в поезде от жары она протухла. И где в дороге, когда денег - в обрез, да ещё в степи, где достанешь другую? А Фёдор ничего, ел её, даже нос не затыкал. Нипочём это было парню из крестьянской семьи. Так этот пьяный паук Любимов вместо того, чтоб хороший кусок колбасы предложить, орать стал - не смей при мне тухлую и начесноченную колбасу есть. Фёдор сначала оробел и хотел воняющую колбасу спрятать, но вдруг, рассердившись, он голову вскинул и так ядовито спросил у Любимова:

 

- Это на ваши-то деньги, что ли, свежую колбасу можно купить?

 

А тот кричал, как оглашенный:

 

- Брось, сию минуту брось, босяк ты ничтожный! - и руку тянул, чтоб схватить колбасу и выкинуть.

 

И с криком так ткнул Фёдора кулаком в грудь, что тот, потеряв равновесие, размахивая руками, вывалился с открытой площадки вагона, где они стояли и разговаривали, и упал на землю. Благо, что Федя упал на песок, поэтому не разбился. Был он молодой, худой, длинный как жираф, но ноги хорошо бегали. Вскочил он с земли, помчался, вцепился в поручень последнего вагона и... сорвался. А поезд ушёл.

 

И вот надо же вообразить себе такое - солнце низко над горизонтом, темнело быстро, а он один в степи. Кругом песчаные барханы, даже воздух какой-то жёлтый, нигде - ни деревца, ни лужи, ни пня, ни птицы, одни только рельсы посреди этой пустыни. Оглядел Фёдор свою нищую одёжку, изодранные башмаки на босых ногах, да и пошёл вперёд. Где-то же на этом пути станция стоять будет, а то вдруг стрелочник встретится. Шел Фёдор быстро, пот градом с лица катился, уже и рукав, которым его вытирал, стал мокрый.

 

И надо же было ему через какое-то время обернуться назад. Повернулся и увидал: дом стоит на бархане, хорошо построенный дом, которого раньше Федя не видал. Что такое, откуда взялся? Протёр глаза, повернулся ещё раз и ещё раз... и дом исчез. Тогда вспомнил Федя про миражи в пустыне и понял, что это не дом был, а мираж.

 

Но... пока несколько раз поворачивался туда-сюда и вокруг себя - потерял ориентировку, в какую сторону теперь вдоль путей идти: вперед или назад. И вот тут-то, в этих сумерках и напала на Фёдора такая жуть, самый настоящий ужас, что ноги подкосились, сел он с размаху на горячий песок и заплакал горько.

 

Время шло. И вдруг... он услышал протяжный вой, в момент испугался ужасно, мурашки побежали по телу и страшный вопль вырвался у него: “Тигр!”. И снова вой повторился, Фёдор закричал и бросился бежать. Он мчался вдоль путей с немыслимой скоростью, сердце страшно колотилось, в висках стучало, но вой тигра слышался всё ближе. Воздуха уже не хватало, горло пересохло, в левом боку стало сильно болеть, эту пытку выдержать он больше не мог, и хотя чувствовал, что тигр его догоняет, что он слышит сзади его дыхание... он оглянулся... увидал огненные, зловещие глаза, а это... А это были фонари приближающегося поезда. С перепуга Фёдору на мгновение стало нехорошо, но он быстро очнулся, встал между рельсами и начал размахивать шляпой. Паровоз дал свисток, поезд замедлил ход и Фёдор схватился за первый же поручень. Остальную дорогу он просидел на горе угля в паровозном тендере.

 

Когда он немного пришёл в себя после всего пережитого, когда начал перебирать в памяти все события прошедшего дня, то стало постепенно закипать в его душе горечь, отчаяние, злость на Любимова, на эту гнусную жизнь, а главное - на самого себя, на свою никчемность и нищету, на подневольное существование провинциального актёришки, которого можно так унижать, так издеваться над ним. Сильное возмущение бушевало в нём. Этот случай будет ему большим уроком, запомнится навсегда. Нет, так прожить жизнь он не хочет! И не будет! Нет, не будет. Уж он очень для этого постарается. И это был важнейший день в его жизни, когда было принято твёрдое решение и когда началось его восхождение.

 

В 16 лет поступил он на должность статиста в труппу В.Б.Серебрякова. И тут случайная удача - произошло его первое сольное выступление, когда заменил заболевшего артиста в опере Манюшко “Галька”, а потом в партии Зарецкого в опере “Евгений Онегин”. Во время гастролей этой труппы в Тифлисе оперный певец Д.А.Усатов поразился диапазону и силе высокого баса Фёдора, звучавшего без всякого напряжения, как труба иерихонская, рассчитанного как будто на всю вселенную, поразился подвижностью его лица и выразительностью глаз, обнаружил его природный артистизм. Да и внешность его была артистичной: высокий, статный, красивый. Поэтому Усатов принял большое участие в судьбе Фёдора, серьёзно занялся его голосом, бесплатно обучая его классическому вокалу, элементам сольфеджио в течение двух лет.

 

В своих воспоминаниях Фёдор Иванович так писал об этом периоде своей жизни: “Я не был в консерватории. Пел с бродячими певчими. Я никогда и не думал, что буду артистом, это как-то само собой вышло. Не зайди певчие к отцу на праздник, с которыми я убежал, то я никогда бы и не пел... Усатов мне помог, он учил меня... Задаром учил. Я ему за это самовар ставил, чистил сапоги, в лавочку бегал за папиросами”.

 

После Усатова занимался с Федей, хотя и недолгое время, композитор С.Рахманинов, ставил звук на верхних нотах, учил правильному дыханию во время пения, требовал ясной и выразительной дикции и главное, чему он учил - полному перевоплощению в образ. С этими учителями разучил Фёдор многие басовые оперные арии, целые партии классического репертуара, множество романсов и хорошо понял все нюансы искусства вокала и актёрской игры.

 

С 20-ти лет, переехав в Москву, выступая в разных труппах, обратил на себя внимание публики и критиков. Затем был приглашён Саввой Мамонтовым в его Русскую частную оперу, и в течение 4 лет у Фёдора, как солиста, произошёл блистательный взлёт его артистической карьеры. Через много лет он написал в автобиографической книге “Маска и душа”: “С.И.Мамонтов сказал мне - Феденька, вы можете делать в этом театре всё, что хотите! Если вам нужны костюмы, скажите и будут костюмы. Если нужно поставить новую оперу, поставим оперу! Всё это одело душу мою в одежды праздничные, и впервые в жизни я почувствовал себя свободным, сильным, способным побеждать все препятствия”.

 

* * *

 

Но мы с вами отвлечёмся ненадолго от рассказа о Шаляпине, так как я хочу представить вам второго персонажа этого повествования, очень знаменитого когда-то в России - певца-баритона и драматического актёра Жюля Девойода.

 

Сердце красавиц склонно к измене

 

И к перемене, как ветер мая...

 

Ласки их любим мы, хотя они ложны

 

Жить невозможно без наслаждений.

 

Пусть же смеются, пусть увлекают,

 

Но изменяю сам раньше я.

 

Это поёт в четвертом действии свою знаменитую арию пустой, развратный, подлый герцог Мантуанский в опере “Риголетто” итальянского композитора Джузеппе Верди. Одна из самых лучших опер Верди, с чудесными мелодиями, с закрученным сюжетом, опера, которую до сих пор чаще других ставят на мировых оперных сценах!

 

В конце 19 века очень известный певец, француз Жюль Девойод (1841 - 1901) лучше всех исполнял в этой опере партию придворного шута Риголетто, развлекавшего герцога Мантуанского. Девойод выступал в Ковент-Гардене, в Ла Скала, но большая часть его оперной карьеры, в течение 25 лет, прошла в Петербурге. Известный русский художник М.В.Нестеров, большой поклонник певца Жюля Девойода, так писал о нём:

 

“Стремительный, сухощавый, с пластической, упругой, как сталь, походкой, со сверкающим и открытым взором, с тонко сжатыми губами, весь страстный, он был неотразимо прекрасен в трагические моменты своей игры. Да это и не была игра, а была жизнь во всей реальной полноте, потрясавшая, казалось, как его, так и тех, кто видел, слышал его”.

 

М.В.Нестеров “Давние дни”, стр.241.

 

Девойод был женат на русской женщине и имел с ней 12 детей. В 1901 году, выступая в спектакле “Риголетто”, внезапно умер на сцене в возрасте 60 лет.

 

Так почему же Жюль Девойод был так знаменит и зачем я уже несколько абзацев пишу о нём?

 

Это был актёр и певец-баритон французского театрального стиля, с проявлениями очень бурных, даже преувеличенных эмоций гнева, ужаса или восторга. Всё это можно было наблюдать в его исполнении роли шута Риголетто: то он любящий, ласковый и нежный отец, то злобный горбун, который мстит всем подряд за свои унижения, то суеверный, мнительный человек, испуганный проклятием графа Монтероне, а то грозный мститель за свою поруганную дочь. В третьем акте оперы, когда придворные герцога Мантуанского похищают для этого развратника красавицу-дочь Риголетто, то Девойод играл сцену страданий несчастного отца, кричащего в отчаянии на подлых придворных: “Куртизаны, исчадья порока!”, так взволнованно и ярко, что потрясал зрительный зал. И публика требовала повторения всей этой сцены во второй раз.

 

А пишу я о Жюле Девойоде, более 100 лет тому назад знаменитом актёре и певце потому, что однажды между ним и певцом с мировой известностью - Фёдором Ивановичем Шаляпиным состоялся своего рода благородный, артистический и певческий турнир на сцене Мариинского придворного оперного театра в Санкт-Петербурге, в опере Шарля Гуно “Фауст”. Коротким повествованием о Девойоде я хотела показать, насколько достойный “соперник” был у Шаляпина в этом турнире. И это творческое состязание оставило такое неизгладимое впечатление у зрителей, что отзывы о нём можно прочесть во многих мемуарах того времени.

 

Как необыкновенно красив зрительный зал Мариинского придворного театра в Санкт-Петербурге!

 

Обивка кресел и драпировки - в голубых тонах. Над зрительным залом вверху, на куполе живописный плафон “Часы с амурами” в тех же тонах. Часы на плафоне - это 24 нимфы, непохожие друг на друга и по кругу танцующие с милыми амурами. Белоснежные скульптуры кариатид не просто обрамляют сцену театра, а как будто держат её на поднятых руках. Такие же красавицы-кариатиды с обеих сторон заинтересованно вглядываются вовнутрь центральной императорской ложи. А красивейшие ложи бельэтажа по обе стороны сцены со скульптурами, колоннадой и под золочёным балдахином! Под куполом огромная бронзовая люстра в три яруса сверкает разноцветным каскадом хрустальных подвесок, освещённых горящим в специальных свечах газом, вместе с бронзовыми шестисвечниками по карнизам лож дают они все вместе так много света, что от него щурятся глаза. И, наконец, занавес...Но он после реконструкции Мариинского театра в 1896 году был, хотя и роскошен, оригинален, но не в голубых тонах, а во всех оттенках алого и тёмно-красного цвета. Изображались на нём различные восточные занавеси.

 

Так выглядел зал Мариинского придворного театра в декабре 1898 году, в тот памятный день артистического и певческого турнира между Фёдором Шаляпиным и Жюлем Девойодом. Театр был набит битком, люди даже стояли в проходах партера и за креслами в ложах. В партере перемежались сюртуки, смокинги и мундиры вперемешку с пышными причёсками, кружевами, ожерельями, меховыми горжетками и палантинами. Ложи бельэтажа сверкали бриллиантами, декольтированными женскими плечами, перьями шляп и вееров.

 

В ложах третьего яруса было так много народу, что они напоминали переполненный трамвай. Из оркестровой ямы взлетали в зал хаотические звуки настраиваемых инструментов: они визжали, ухали, свистели.

 

Но вот взмахнул палочкой дирижёр и зазвучала увертюра к опере французского композитора Шарля Гуно “Фауст”.

 

Вначале её тревожные мотивы исполняются первой трубой и первым тромбоном, затем вступают все медные инструменты, присоединяются фагот и литавры, драматизм звучания оркестра нарастает, звучит тема “проклятия”, пронизывающая всю оперу.

 

В многоярусной, раззолоченной громадине погружённого в чуткую тишину зала слышится внезапный звук в нижних тонах, как мучительный стон - это одновременно вступают деревянные духовые: флейта-пикколо, флейта, гобой, кларнет. Скрипки и альты с необыкновенной трагической силой звучания заканчивают вступление к опере.

 

Занавес поднимается. Звучит медленная тихая музыка в минорной тональности. На сцене - кабинет средневекового учёного. В углах комнаты скопился мрак, высоко, под сводами - еле видна библиотека, куда добираются по переносной лесенке. На нижних полках стоят научные приборы. Всё уныло, таинственно, мрачно. Единственное освещённое место - стол у большого сводчатого окна, заваленный книгами, рукописями, перьями для письма, кусками горных кристаллических пород вперемежку со стеклянными колбами, наполненными разноцветными жидкостями.

 

Старый, сгорбленный учёный с трясущимися руками, доктор философии Фауст сидит за столом, он в полной меланхолии и в своей арии “В душе с печалью глубокой” горько жалуется, что жизнь пролетела, а ничего не достигнуто, он бесплоден, все знания ничего ему не дали. Он не смог получить “философский камень”, превращающий неблагородные металлы в золото и серебро, не смог создать эликсира молодости и долголетия. Длинная жизнь прожита зря... Все его многотрудные опыты были ошибочны... Всё напрасно... Тогда зачем жить, зачем это никчемное существование? А тут ещё звучит за окном хор молодых и прекрасных женских голосов, славящих Господа... И он решает... идти к Нему... Придётся принять яд, чтобы покончить с этой жизнью. В последние минуты, с помутившимся от отчаяния рассудком, он поминает дьявола, называет его виновником всех своих неудач.

 

- Ко мне, злой дух, ко мне! Я с тобою посчитаюсь! - стонет он. И каково его изумление, даже испуг, когда в ту же секунду медленно открывается дверь и тихо переступает порог Некто.

 

- Я здесь...

 

К нему является сатана - Мефистофель, необычайно высокая фигура с демоническими чертами лица и пронзительным взглядом, озарённая молниеносными красными отблесками, закутанная в чёрный плащ с огненной, оранжево-красной подкладкой, со странной остроконечной шляпой с пером. Так это злой дух, искуситель рода человеческого? Перед зрителями появляется совсем не оперный дьявол, он движется тяжёлой поступью грешника, стопы его как будто впиваются в землю и Мефисто с усилием отрывает их от земли - каждое его движение несёт грех, беду, проклятие, гибель. Сатана!.. Свят! Свят!.. Страшная минута... Грозный час настал... Испуг, а то и ужас пронизывает весь зрительный зал. Некоторые зрители крестятся. Тишина мёртвая. Мистически выглядит выход злого духа на сцену, светятся его фосфорические глазницы (из-за приклеенного к векам блестящего станиоля), слышен его зловещий голос - так начинает свою роль Фёдор Шаляпин.

 

В первый момент Фауст с испугом отворачивается от него, но когда Мефисто обещает Фаусту исполнить любое его желание, то Фауст выкрикивает, что хочет вернуться в свою счастливую молодость. Для Мефисто - нет ничего проще, нет никаких проблем!

 

Фауст своей кровью подписывает договор, быстро выпивает магическое зелье и... преображается в цветущего юношу в модном костюме. В договоре написано, что Мефисто будет здесь, на Земле, выполнять всё, что захочет Фауст, а на том свете, в преисподней хозяином станет сатана, и учёного будут ждать адские муки.

 

Когда Шаляпин высоким “фа” блестяще закончил музыкальные фразы первого появления Мефистофеля в этой сцене, в зале буквально поднялся стон. Крики “бис” были так настойчивы, что дирижёр остановил оркестр, и пришлось повторить весь выход сначала. Далее - зазвучал их совместный дуэт и они отправились на поиски весёлых и, может быть, любовных приключений. Такова сцена 1.

 

В следующей сцене действие разворачивается на небольшой ярмарочной площади у входа в винный погребок. Солдаты, студенты, горожане весело пируют, но Валентин, брат Маргариты, очень серьёзен, он уходит на войну и поэтому сильно обеспокоен будущей судьбой сестры, ведь о ней больше некому позаботиться.

 

Кто защитит её? И Валентин - Жюль Девойод (баритон) - взволнованно поёт знаменитую арию “Бог всесильный, бог любви”, которая звучит гимном Творцу, ведь только на него у Валентина все надежды. Тут в толпе появляется Мефистофель, говоря, что знает песню получше. Это знаменитые куплеты “На земле весь род людской...”, они так ритмичны, что толпа подхватывает их хором.

 

Куплеты Мефистофеля (Перевод П.И.Калашникова):

 

На земле весь род людской

 

Чтит один кумир священный,

 

Он царит над всей вселенной,

 

Тот кумир - телец златой!

 

В умилении сердечном,

 

Прославляя истукан,

 

Люди разных каст и стран

 

Пляшут в круге бесконечном

 

Окружая пьедестал!

 

Окружая пьедестал!

 

Сатана там правит бал,

 

Там правит бал! (2 раза)

 

Этот идол золотой

 

Волю неба презирает,

 

Насмехаясь, изменяет

 

Он небес закон святой!

 

В угожденье богу злата

 

Край на край встаёт войной;

 

И людская кровь рекой

 

По клинку течёт булата!

 

Люди гибнут за металл,

 

Люди гибнут за металл!

 

Сатана там правит бал!

 

Там правит бал! (3 раза)

 

Певец исполнял эти куплеты такими форте и виваче (громко, в темпе и выразительно), что у слушателей тревожно трепетали сердца, будто они слышали тяжёлую поступь грозной Фортуны. В словах текста “священный”, “вселенной”, “презирает”, “изменяет” Шаляпин раскатисто повторял звуки “е” и “а” и превращал их в сатанинский, издевательский хохот: “презира-ха-ха-ха-ет”. А там, где это возможно - он грассировал, рокотал звуком “р”, например, в словосочетаниях “там пр-р-р-авит бал”, “кр-р-р-овь р-р-р-екой”, и это было похоже на то, как будто сатана злобно каркал вороном.

 

Шаляпинский бас без всякого напряжения и натуги, на свободном дыхании, разворачивался с такой широтой и мощью, так громоподобно, что весь слой воздуха в театре дрожал под его напором, гудел и колебался так, что зрители в ложах слышали перезвон хрустальных подвесок у шестисвечников, а их самих пронизывала нервная дрожь.

 

А тембровые краски его баса, эти небывало низкие звуки! Они не имели себе равных! А его игра, самое натуральное, полное артистическое перевоплощение во врага рода человеческого - сатану! А высочайшая вокальная техника! Видя и слыша такого дикого, неистового дьявола, некоторые зрители, особенно глубоко верующие, забывая самих себя, где они и что вокруг происходило, втягивали от страха головы в плечи, глаза их расширялись и рука сама собой двигалась - перекреститься.

 

А ведь он, этот Шаляпин, был рождён в нищей крестьянской семье, в деревне вблизи Казани! И это при шаляпинском всего лишь начальном образовании и без консерваторского обучения?! Откуда он взял всё это? Самоучка из народа! Восторг! Что-то небывалое! Родился гений!

 

Это было, наверно, массовое сумасшествие, так как после исполненных Шаляпиным куплетов в театре начался вой, крики, топот. Сцена превратилась в цветочный магазин, его засыпали подарками, а ладони зрителей распухли от бесконечных оваций.

 

А вот отзыв о Жюле Девойоде в этом спектакле по воспоминаниям режиссёра Большого и Мариинского театров В.П.Шкафера:

 

“...вспоминается весьма интересный спектакль, в котором французский знаменитый артист значительно потускнел и поблек, не выдержав сравнения с Ф.И.Шаляпиным. Давалась опера “Фауст”. Девойод пел Валентина, Шаляпин - Мефистофеля. Настроение приподнятое и у зрителей, и у актёров. Своего рода благородный турнир - кто кого. В тот памятный спектакль Шаляпин превзошёл себя, был на редкость в голосе, в ударе, некоторые номера покрывались бурной овацией, успех ошеломляющий. Успех, конечно, имел и Девойод, он был на эффектной позе, на темпераментной, но строго рассчитанной пластике французской школы. Пафос и аффектация, он весь был нашпигован виртуозным французским мастерством, но без всякого чувства.

 

Он как будто всю роль проплясал на ходулях, на шарнирах, старается, напряжение огромное, играет во всю мочь, а не трогает, не волнует, не убеждает”. (В.П.Шкафер “Сорок лет на сцене русской оперы”).

 

Певческая карьера Фёдора Ивановича Шаляпина была выдающейся, его голос звучал на всех континентах Земли. Восторг и даже изумление у зрителей во множестве стран мира вызывал не только его полётный бас, который без всяких микрофонов был слышен в самых дальних местах театров, но и его необыкновенное мастерство перевоплощения в образ. Кроме всего этого, природа дала ему еще и замечательную артистическую внешность: очень высокий, статный, с пронзительным взглядом, с демоническими чертами лица. Упорство, воля, постоянное, глубокое самообразование и развитие, общение и дружба со знаменитыми артистами, художниками, композиторами, писателями того времени сделали из Шаляпина интеллигента в самом высоком понимании этого слова.

 

Ф.М.Шаляпин выполнил полностью тот зарок, который дал сам себе в юности. Он был дважды женат, имел девятерых детей. Во время гастролей во Франции в 1927 году был Советским правительством лишен гражданства за то, что дал деньги для голодающих детей белогвардейцев-эмигрантов. Прожив 65 лет, умер в Париже в 1938 году, а в 1984 году его прах был перенесён из Парижа в Москву, на Новодевичье кладбище.

 

* * *

 

Когда читала воспоминания П.Н.Мамонтова “Ф.Шаляпин и С.Мамонтов”, то в конце книги, под заголовком “Примечания” я нашла в нескольких строках комментария, написанных очень мелким шрифтом, упоминание о певческом турнире между Шаляпиным и Девойодом. Я начала поиски рассказов о Девойоде и об этом турнире в мемуарах разных людей той эпохи. Это было моё небольшое, но увлекательное, интересное исследование, которое, при описании в этом эссе, по мере моих скромных способностей, я беллетризировала.

 

“Секрет”