“Овеянная Черноморским ветром...”

Валентина ТЫРМОС, Яков ВЕРХОВСКИЙ

 

Продолжение.

Начало в №847, №848

 

Вернемся на тридцать лет назад, в 1760 год.

 

Цесаревичу Павлу исполнилось 6 лет. Вместо мамок и бабок, к нему приставлен воспитатель - блестящий российский дипломат граф Никита Иванович Панин. Человек исключительно умный и образованный, большой знаток литературы, истории, философии, Панин был, как и многие просвещенные люди того времени, масоном. И так уж случилось, что цесаревич с самого раннего возраста жил в атмосфере мистики, легенд о Святой земле, древнем граде Иерусалиме, Крестовых походах и благородных рыцарях - духовной предтече масонов.

 

Один из младших воспитателей Павла однажды сделал в своем дневнике такую запись: “Читал Его Высочеству историю ордена Мальтийских кавалеров. Изволили потом забавляться... представляя себя кавалерами Мальтийскими...”.

 

Цесаревичу было в те дни уже 11 лет и, играя “в рыцарей”, он даже прилаживал себе на грудь сделанный из бумаги восьмиконечный Мальтийский Крест. А книга, о которой шла речь - это “История ордена Святого Иоанна Иерусалимского”, изданная в 1724 году аббатом Верто.

 

С течением времени детское увлечение Павла не прошло, как это часто бывает, а только усилилось. Он окружал себя атрибутами Мальтийского ордена и даже приказал построить в парке Гатчинского дворца на Длинном острове некое подобие храма - круглую беседку, названную им “Темпл” и содержащую набор странных архитектурных элементов, понятный только посвященным. И можно представить себе, как бесил его Мальтийский Крест, подаренный Екатериной, не ему, мечтавшему об этом кресте с детства, а Дерибасу.

 

Однако, в те дни, когда униженный императором Дерибас прибыл в Петербург и занялся организацией заговора, сам император уже не думал ни о старых обидах на мать, ни о мести ее любовнику. Он был близок, как никогда, к осуществлению своей детской мечты: он сам был недавно посвящен в рыцари, и со дня на день должен был стать протектором Мальтийского ордена.

 

Это знаковое событие произошло 29 ноября 1797 года, когда в Петербург прибыл, собственной персоной, чрезвычайный посол ордена граф Джулио де Лита. Парадный экипаж посла, окруженный гвардейцами, торжественно проследовал по запруженным народом улицам столицы в Зимний дворец. В тронном зале дворца на золоченном троне Екатерины восседал император Павел I, с древней российской короной на голове. У ног его стояли придворные и высшее православное духовенство во главе с митрополитом Гавриилом.

 

Граф де Лита вошел в зал в сопровождении трех уважаемых кавалеров ордена. Они несли на парчовых подушках часть десницы Святого Иоанна, Большой Мальтийский Крест на золотой цепи и рыцарскую кольчугу. Сделав три глубоких поклона, граф произнес приветственную речь на французском и передал императору просьбу Главного капитула стать покровителем ордена. Павел поблагодарил посла за оказанную ему честь и... взяв дрожащими руками с парчовой подушки цепь с Мальтийским Крестом, надел ее на себя.

 

Свершилось! Теперь у него на груди будет вечно сиять вожделенный восьмиконечный Мальтийский Крест.

 

Павел с радостью включился в необычайно притягательную для него игру Мальтийских рыцарей и часто участвовал в их средневековых ритуалах в бывшем дворце графа Воронцова на Садовой. А в ноябре 1798-го, после того, как по пути в Египет Наполеон высадился на Мальте и выгнал рыцарей с острова, Главный капитул нашел прибежище в России, и российский император был провозглашен 70-м Великим Магистром ордена.

 

Теперь Павел часто встречался с Рыцарем Справедливости Дерибасом. Теперь он видел в Дерибасе не чужестранца - любовника своей матери, не юношу, отнимавшего у него когда-то материнскую любовь, но благородного рыцаря Мальтийского ордена, овеянного славой боев с неверными. Он мог часами слушать его рассказы о морских сражениях, об осаде вражеских крепостей, о блистательных победах и непереносимых поражениях, о жизни и смерти. Он осыпал своего нового друга милостями и, в конце концов, 8 мая 1799-го, пожаловал ему чин полного адмирала.

 

А как же заговор? Как же подготовка к убийству? Подготовка к убийству продвигалась медленно, или, можно сказать, совсем не продвигалась. И, самое удивительное, что именно Дерибас делал все возможное, чтобы запущенная им самим машина убийства застопорилась.

 

А, впрочем, что же здесь удивительного? Ведь Дерибас был Рыцарем Справедливости, одним из главных обетов которого, кроме “безбрачия” и “бедности”, был обет “послушания и подчинения”. Мог ли Дерибас нарушить этот обет? Мог ли он поднять руку на Великого Магистра?

 

Нет, и еще раз, нет! Убийство императора нужно было предотвратить. Великого Магистра нужно было спасти! И это должен был сделать он - Рыцарь Справедливости...

 

Но это никак не устраивало заговорщиков, особенно молодых амбициозных генералов Панина и Палена. Дело осложнялось тем, что в заговоре был замешен английский посол сэр Уайтворт: в Лондоне не только знали о готовящемся убийстве, но и способствовали ему, снабжая заговорщиков золотом. И это еще не все: в убийстве императора, как оказалось, были заинтересованы масоны, давние друзья, возлагавшие на Павла большие надежды и разочарованные в своих ожиданиях.

 

Убийство императора давно бы произошло, если бы...

 

Если бы заговорщикам не мешал Дерибас.

 

Между тем, император, как видно, узнал о заговоре. Но, будучи уверен, что все его нити в руках Рыцаря Справедливости, не опасался и даже позволял себе шутить. Известно, что 2 ноября 1800 года Павел, забавляясь, поинтересовался у Палена на утреннем докладе, известно ли ему, губернатору Петербурга, о существовании “заговора”. Пален побелел, но, не утратив самообладания, отшутился. Однако дело явно шло к развязке - заговорщики были преданы, и преданы, скорее всего, Дерибасом. К тому же, 12 ноября 1800 года Дерибас назначен был личным докладчиком императора по делам Адмиралтейства и мог входить к нему кабинет любое время. Так что судьба Дерибаса была решена.

 

30 ноября 1800 года Дерибас внезапно... заболел. Вроде, ничего серьезного, так легкое недомогание, но...

 

Но, через два дня, 2 декабря 1800 года в пятом часу утра этот 49-летний, полный сил человек скончался.

 

Сегодня можно с уверенностью сказать - Дерибаса убили. Скорее всего, отравили: присланный Паленым его личный лекарь потчевал Дерибаса всякими микстурами, а сам граф двое суток не отходил от постели “больного друга”.

 

Итак, смертельная игра, затеянная Дерибасом, закончилась для него самого смертью.

 

ОДЕССА СТАНОВИТСЯ ОДЕССОЙ

 

Дерибаса не стало. Одесса осиротела. И кто знает, как сложилась бы судьба нашего города, и наша собственная судьба, если бы 9 марта 1803 года в Одессу неожиданно не прибыл... градоначальник. Вот тебе раз! Но давайте уж все по порядку...

 

Дерибаса не стало. И теперь ничто не мешало заговорщикам осуществить то, чудовищное, что было задумано когда-то оскорбленным Рыцарем Справедливости, и им же впоследствии с риском для собственной жизни, приостановлено. Около трех месяцев ушло на подготовку, и в темную ночь, с 11 на 12 марта 1801 года, российский император Павел I был убит. Часы пробили двенадцать, и с их последним ударом несколько самых близких Павлу людей вошли в его спальню в Михайловском замке и просто забили императора насмерть. По одной из версий, последний смертельный удар был нанесен ему тяжелой золотой табакеркой в висок, по другой - его придушили подушкой.

 

Весть о кончине Павла принес его сыну и наследнику цесаревичу Александру под утро Никита Петрович Панин. В этот ранний час 23-летний наследник, знавший (или не знавший!) о готовящемся убийстве, почему-то не спал, и даже не готовился ко сну - сидел в одиночестве в своем кабинете и горько плакал. Панин не ожидал, видимо, увидеть такую картину, и позволил себе повысить голос на наследника: “Извольте править!”, - выкрикнул он фальцетом.

 

Александр вытер слезы и стал “править”. И правил в течение следующих 25 лет совсем неплохо. Воспитанный своей великой бабкой Александр I возобновил многие ее начинания, и в частности, принял решение ускорить строительство Одессы. С этой благой целью он назначил градоначальника - своего давнего знакомца, французского эмигранта, графа де Ришелье*.

 

Что так? Неужели перевелись все российские сановники (сегодня сказали бы “функционеры”), алчущие высоких назначений?

 

Нет, конечно. Но Одесса - две тысячи километров от Петербурга, глухомань, бескультурье, ни балов, ни “маскератов”, да и жалование не ахти...

 

Кому захочется? Желающих не было...

 

А Ришелье? Ну, это сегодня он выглядит таким блистательным и хрестоматийным - еще бы глава величайшего государства Европы - премьер-министр правительства короля Людовика XVIII!

 

А тогда, в 1803-м? Безвестный камергер погибшего на эшафоте Людовика XVI, бежавший из истекающей кровью Франции.

 

Да, конечно, аристократ, из очень древнего и знатного рода, потомок легендарного кардинала де Ришелье. Да, конечно, владелец огромного родового поместья и, наверное, очень богатый человек. Но все это там - во Франции.

 

А здесь, в России? Ни родственников, ни друзей, ни крыши над головой - гол, как сокол. Хорошо еще, что молодой император Александр I, товарищ по службе в Кирасирском лейб-гвардии полку в Гатчине, предложил ему пост градоначальника.

 

Он, конечно, слышал об этом городе-порте на Черном море. И с основателем его, покойным адмиралом Дерибасом, был знаком - служил под его началом в 1790-м под Измаилом. Так что, возможность стать градоначальником Одессы, в каком-то смысле, наследником Дерибаса, таила в себе некоторую привлекательность. И Ришелье поехал в Одессу.

 

Нет, конечно, не так, как когда-то путешествовал Дерибас - в удобном спальном возке императрицы Екатерины, на собственных отличных лошадях, с огромным багажом, многочисленными слугами и преданными адъютантами. У Ришелье в те дни не было ни собственного экипажа, ни слуг, ни адъютантов. Он поехал один, с одним потрепанным чемоданчиком, на почтовых.

 

Итак, 9 марта 1803 года, после долгого изнурительного пути, первый градоначальник города - Арман Эммануэль де Виньеро дю Плесси, граф де Шиньон, герцог де Ришелье - прибыл в Одессу.

 

Непокорная каштановая шевелюра, черные, немного печальные глаза, благородный овал смуглого лица, нос с горбинкой, своенравный изгиб губ - он был красив, этот высокий 37-летний француз, в удивительно чистом русском языке которого так неожиданно звучало грассирующее “эр-р”.

 

В тот мартовский день, когда почтовая карета привезла Ришелье в Одессу и остановилась на покрытом толстым слоем грязи пустыре, считавшемся центральной площадью города, картина, представшая его глазам, поразила герцога. Круто сбегающий к морю голый скалистый обрыв, несколько сот жалких жилых строений и сооруженная наспех “от монарших щедрот” маленькая деревянная церквушка Николая Мирликийского... а дальше, на север, до самого горизонта - бескрайняя степь. Нет, не такой Ришелье представлял себе Одессу. Не такой она виделась ему в мечтах, в полудреме изнурительного пути под скрип колес раздолбанной почтовой кареты. Герцог был потрясен. Куда занесла его судьба?

 

И тут, наверное, произошло чудо! В ту самую первую минуту, когда Ришелье, распахнув дверцу кареты, спрыгнул в жидкую грязь пустыря, это гиблое, на первый взгляд, место, покорило герцога. В ту самую первую минуту, когда глазам его явилась необозримая бирюзовая даль моря, а обласканного весенним солнцем лица коснулся ветер, напоенный ароматом степных трав, Ришелье полюбил это гиблое место. И, кажется, что именно в ту, самую первую, минуту он принял решение сделать это гиблое место “жемчужиной”.

 

Итак, 9 марта 1803 года герцог де Ришелье прибыл в Одессу. Пришлось начинать все с нуля, и, прежде всего, позаботиться о крыше над головой. Дюк, как фамильярно стали звать его одесситы (да и мы с детства привыкли так его называть), с большим трудом нашел себе хиленький одноэтажный домишко, который станет “дворцом градоначальника”.

 

Во “дворце”, несмотря на малые его размеры, Ришелье жил не один. Здесь в пяти тесных комнатах разместились (не очень, правда, понятно, как?) несколько прибывших вскоре в Одессу иностранных послов, три адъютанта и выживший из ума глухой старик аббат Лабдан - воспитатель герцога, которого, Ришелье любил, как отца.

 

Женщин не было в этом странном доме, точно так же, как не было их некогда в доме Дерибаса. Жена Ришелье, уродливая горбунья Розалина-Сабина де Рошешуар, с которой когда-то в 16 неполных лет он был обвенчан, жила в Париже, а связей с другими дамами (света и полусвета) у него, видимо, не было.

 

Почему? История об этом деликатно умалчивает. Промолчим и мы.

 

Все свое время Дюк отдавал городу, его жителям и многочисленным гостям - купцам и вояжерам, которые со всех концов стали стекаться в Одессу, когда слава об этом городе и его необыкновенном градоначальнике облетела Европу.

 

Дюк был действительно необыкновенным человеком. День его был расписан до мелочей - по утрам он принимал посетителей, объезжал город и порт, заглядывал в острог, заходил в мелочные лавки, останавливал на улице прохожих и расспрашивал их о житье-бытье, а по вечерам сиживал в “кофейном заведении” и посещал вечеринки в частных домах. Иногда он и сам “давал балы и маскераты”. В этом ему помогал неистощимый на выдумки один из его адъютантов, брат горбуньи-жены - граф Луи де Рошешуар.

 

Но, самым главным делом его было, конечно, строительство города и порта. И вот уже по плану, начертанному мастерской рукой соратника Дерибаса военного инженера полковника Франца де Волана, проложены первые прямые широкие, открытые всем ветрам улицы - Дворянская и Гимназическая, та, которая будет названа Дерибасовской, и станет, по меткому выражению Жаботинского, “королевой всех улиц мира”. И вот уже Тираспольская застроена зерновыми складами и хлебными магазинами, на Ремесленной поселились приглашенные из Германии немцы-ремесленники, а в окрестностях города, на землях, купленных Дюком у графа Потоцкого, основаны первые поселения немцев-колонистов - Гросс и Кляйн Либенталь.

 

И вот уже на месте того самого пустыря, на котором когда-то остановилась привезшая Дюка в Одессу почтовая карета, красуется Соборная площадь - “Соборка” нашего детства. А вместо маленькой деревянной церквушки Николая Мирликийского, радует глаз красавец Преображенский собор. Насажены сады, устроена набережная (которая станет сначала Николаевским, а затем и нашим Приморским бульваром), построена гостиница, больница, коммерческая гимназия, “биржевая зала”, благородный институт (который станет сначала Ришельевским лицеем, а впоследствии - Новороссийским университетом).

 

И вот уже более 500 иностранных судов ежегодно бросают якоря в новом одесском порту. Они привозят в город невиданные заморские ткани, диковинные фрукты - апельсины, бананы, привозят кофе, табак, халву и рахат-лукум. И уходят нагруженные пшеницей, кожей и костью, мясом и рыбой, шерстью и солью.

 

А в 1808-м из Парижа, Неаполя, Афин и Стамбула в Одессу прибыли иностранные послы. Как видно, те самые, которых Ришелье по доброте приютил в своем “роскошном дворце”. А в 1809-м, в те дни, когда в городе еще не было ни приличных мостовых, ни фонарей, ни водопровода, Дюк выстроил для своих одесситов... театр. И не просто театр, а настоящий храм искусств - по проекту знаменитого петербургского архитектора - швейцарца Жана Тома де Томона. Певцов для этого храма, так же, как саженцы белой акации, Дюк выписал из Италии.

 

С тех пор по весне весь город наш напоен ароматом белой акации, придающим особую прелесть звукам моцартовского “Дон Жуана”, льющимися вечерами из оперного театра, как память об “устроителе города” байроновском Дон Жуане - Хосе де Рибасе.

 

И под эти волшебные звуки Одесса становится Одессой.

 

Той Одессой, в которой когда-нибудь родимся и мы. Той Одессой, которую мы любили и которую не в силах забыть.

 

Прошло одиннадцать лет.

 

И 27 сентября 1814 года Дюк покинул Одессу. По легенде более десяти тысяч одесситов “со слезами и воплями” провожали его экипаж до заставы.

 

Одесситы любили Дюка. И было за что. Стоит только вспомнить, как в 1812-м он спасал жителей города от внезапно начавшейся чумы. Рискуя жизнью, он, вместе с выжившим из ума стариком аббатом Лабданом, появлялся в самых опасных местах, ухаживал за больными, помогал хоронить умерших, сжигал зараженные чумой дома. Вот как рассказывает об этом книга “Настоящее и прошлое Одессы”, выпущенная к столетию города в 1894 году: “Герцог бывал всюду и везде. Страх был чужд ему. Он причастился и исповедался. Для него существовал теперь один только долг, и он исполнял его без колебаний... Ежедневно, ежечасно он клал душу “за други своя”...”**.

 

Дюк де Ришелье покинул Одессу и... остался в ней навсегда. Остался в легендах, остался в душах людей.

 

На Приморском бульваре, у начала Бульварной лестницы, стоит бронзовый памятник Дюку, воздвигнутый на деньги, собранные одесситами. Лицо первого градоначальника обращено к морю, к гавани, в которую со всего света заходят корабли.

 

Одесситы не забывают Дюка. И немалую роль играет в этом память о его благородстве, его толерантности к одесситам - людям особой “нации” - конгломерату различных национальностей и различных вероисповеданий. Сам Ришелье был набожным католиком, но никому не мешал жить по своей вере и по своим обычаям - ни православным, ни мусульманам, ни иудеям...

 

 

 

* Анатолий Горбатюк, Владимир Глазырин “Юная Одесса”, Optimum, Одесса, 2002

 

** “Прошлое и настоящее Одессы”. Издание Одесской городской аудитории Народного чтения ко дню столетия г. Одессы 1794-1894, Одесса, 1894

 

 Продолжение следует

“Секрет”