“ЭТО БЫЛ КАКОЙ-ТО ИМПУЛЬС...”

У каждого времени свои герои.
Они и творят историю...
Давайте вернемся на 50 лет назад. Прошло три года после смерти Сталина. 14 февраля 1956 года начал работу XX съезд КПСС. Одиннадцать дней он шел по сложившемуся стандарту: отчетный доклад, директивы на пятилетку, грандиозные планы “мощного подъема”. И вот наступил двенадцатый день. Закрытого заседания 25 февраля никто из делегатов не ожидал. В повестке дня оно не значилось. Вроде все обсудили. А тут выступление Первого секретаря ЦК Никиты Хрущева, да еще как бы вынесенное за рамки съезда. Кстати, именно это дало потом повод «верным сталинцам» считать доклад “О культе личности и его последствиях” незаконным. Его подготовка велась в строгой секретности. Хотя уже вовсю работала комиссия по реабилитации, которую возглавлял Петр Поспелов. Тот самый, который был одним из инициаторов создания «Краткого курса» истории ВКП(б). Но это уже другая история.
После речи Первого секретаря вместо обязательных бурных аплодисментов в зале воцарилась гробовая тишина. Прений решили не открывать. Постановление съезда по докладу состояло из одной фразы: “Одобрить... Осуществить мероприятия, обеспечивающие полное преодоление культа личности ... Не публиковать в настоящее время». Это “настоящее” время растянулось на 33 года. В первый (и последний) раз текст доклада в СССР появился в печати в 1989 году – на страницах журнала “Известия ЦК КПСС”. Впрочем, и сегодня познакомиться с докладом весьма непросто. Россия – страна уникальная. Царь-колокол там ни разу не звонил, а Царь-пушка ни разу не стреляла. При одном царе пишут доклады, при другом их запрещают.
Охоту за докладом сразу же начали все крупнейшие западные разведки. Нет, их не интересовали преступления сталинского режима, о которых и так было хорошо известно. Доклад давал ключ к пониманию, какую политику намерен строить Советский Союз, отказавшись от своего кровавого наследия. Ради этого не жалко было никаких денег. Американские посольства в странах так называемого социалистического лагеря получили указания выплатить в качестве премии сначала миллион, а потом и полтора миллиона долларов тому, кто сумеет достать полный текст выступления Никиты Хрущева. День шел за днем, неделя за неделей, а результата никакого.
Все, как это часто бывает, решил случай. Польский журналист Виктор Граевский, работавший в национальном агентстве печати ПАП, заглянул по обыкновению в приемную тогдашнего генсека ПОРП Эдварда Охаба. У журналиста такого калибра везде были свои «глаза и уши» - люди, которые могли сообщить важную и ценную информацию. Был такой человек и в окружении Охаба - старший референт Люция Барановская. С ней он иногда ходил в обеденный перерыв на чашечку кофе. Нынешняя пишущая братия называет ее чуть ли не любовницей Граевского. Сам он лишь посмеивается, не говоря ни да, ни нет.
Почти не сомневаюсь, что между ними ничего не было. Во-первых, Люция отличалась необыкновенной красотой, и проблем с поклонниками у нее не было. А зная нравы партийных бонз, трудно даже представить себе, чтобы они отдали кому-то такую «ягодку». Во-вторых, не стоит забывать, что это было за время. Каждый следил за каждым, и каждый стучал на каждого. Ну а уж за сотрудниками аппарата компартии слежка велась чуть ли не круглосуточно. И не будь Граевский партийным журналистом, его и на порог бы не пустили. «Новости», которые сообщала ему Люция, никакой ценности не представляли – с кем и когда встретился Охаб, что сказал и о чем надо написать. Самоцензура уже тогда была основным пропуском в профессию. А «пятый пункт» Граевского еще определяющей роли не играл.
И вот, зайдя чуть раньше обеденного перерыва к Люции, чтобы, как обычно, пригласить ее на чашку кофе, Граевский коротал время, рассматривая журналы. Люцию вызвали к Охабу. Она вернулась минут через десять и развела руками: дескать, с кофе ничего не получится. Но Граевскому было уже не до кофе. Он увидел на столе Люции красную брошюрку. Сверху на обложке стоял гриф «Секретно». Граевский сразу понял, что это закрытый доклад Никиты Хрущева. В Варшаве, как и всюду, ходили противоречивые слухи. Но никто толком не знал, о чем идет речь. Граевского, естественно, разобрало профессиональное любопытство. Прощаясь с Люцией, он как бы ненароком спросил: можно ли взять доклад на часик-другой. Она кивнула, но тут же предупредила – до 4 часов и ни минутой позже.
Что было дальше, вспоминает сам Граевский. «Я сунул брошюру в пиджак, поехал домой и стал читать. И вдруг почувствовал, что у меня в руках что-то вроде атомной бомбы. Я был членом партии, верил в социализм и коммунизм - все верили в то время. И вдруг такие злодеяния, Сталин - такой разбойник, такой убийца. Трудно было в это поверить...».
В последнее время о Граевском пишут чуть ли не как о профессиональном разведчике. Это, мягко говоря, заблуждение. Да, его родители жили в то время в Израиле. Когда тяжело заболел отец, Граевскому разрешили съездить навестить его. И у него не было даже мысли остаться. Хотя потом он скажет, что уже тогда почувствовал, что его место здесь.
Уже по пути в Дом правительства Граевского осенило, что этот доклад может представлять интерес для израильского посольства. У него еще был запас времени. И он круто изменил маршрут. Иногда, чтобы попасть в историю, достаточно одного безрассудного поступка. «Это был какой-то импульс, - вспоминает Граевский. - Я был молод и, наверное, глуп. Меня могли арестовать, по крайней мере, раза четыре - когда я выходил из Центрального комитета, когда возвращался, когда шел в израильское посольство и выходил из него. Если бы я тогда подумал об этом, то наверняка не сделал бы этого». Но все прошло без сучка и задоринки. В посольстве сразу поняли, что это за документ.
Все его 58 страниц были немедленно сфотографированы и в тот же день микропленку доставили в Вену, куда за ней прилетел начальник израильской контрразведки Шин-Бет Амос Манор. Говорят, когда он показал текст Давиду Бен-Гуриону, тот, прочтя, сказал: “Если это правда, то через 20 лет о Советском Союзе можно будет забыть”.
Самое смешное, что Израилю этот доклад был и даром не нужен. Конечно, самолюбие тешила сама мысль, что молодая израильская разведка оказалась расторопнее ведущих разведок мира. Бен-Гурион решил не публиковать сенсационный текст, а передать его ЦРУ, убив тем самым двух зайцев: не портить отношений с СССР и укрепить связи с Соединенными Штатами.Граевский тоже не стал испытывать судьбу и репатриировался в Израиль.
В Москве быстро вычислили, что утечка произошла из Варшавы. Сделать это было нетрудно, поскольку Кремль передавал “братским коммунистическим партиям” только по одному экземпляру закрытого доклада, строго-настрого запретив их копировать. Но в Варшаве этот запрет нарушили и раздали копии всем членам политбюро. Подозревали Романа Замборовского, работавшего в секретариате Польской объединенной рабочей партии. О Граевском мир узнал только в марте 1994 года, когда газета “The Washington Post” впервые взяла у него интервью.
Но на этом приключения Виктора Граевского не закончились. Как сообщила совсем недавно газета “Едиот Ахронот”, уже в Израиле он на протяжении 15 лет работал на КГБ, но с ведома Службы общей безопасности (ШАБАК). И даже удостоился советского ордена.
А дело было так. После того, как новый репатриант выучил иврит, его пригласили работать в Министерстве иностранных дел. Не забыли так сказать старых заслуг. Не забыли его и спецслужбы. Вскоре на связь с ним вышли сотрудники КГБ. Граевский сообщил об этом в ШАБАК и стал “двойным агентом”. Вся информация, вернее дезинформация, которую он передавал, готовилась в недрах израильских спецслужб.
Но вернемся к докладу Хрущева. 4 июня 1956 года его полностью опубликовала газета The New York Times, а через два дня - французская “Le Mond”. По «мировому коммунизму» был нанесен сокрушительный удар. Но не смертельный, как полагали на Западе. Не произошло и существенных изменений как во внутренней, так и во внешней политике Советского Союза.
23 октября в Венгрии вспыхнуло народное восстание, а уже 4 ноября советские войска начали наступление на Будапешт. Расстрел венгерской революции санкционировал сам Хрущев. В 1959 году были подавлены народные волнения в Восточном Берлине. А два года спустя появилась печально известная Берлинская стена. Пообещав «закопать» американский империализм, Хрущев едва не поставил мир на грань ядерной войны.
Мы сейчас почти не задумываемся, что во время «оттепели» усилились гонения на инакомыслящих и интеллигенцию. В мае 1961 года был издан указ о применении смертной казни за хищения в особо крупных размерах, а в июле - за нарушение правил о валютных сделках. Венцом стал в 1962 году расстрел рабочих в Новочеркасске.
Хрущев был продуктом своего времени. Он вырос из сталинской шинели. При нем только в 1938 году на Украине было арестовано 106119 человек. И все-таки именно он первым убедил нас, что «социализма с человеческим лицом» нет и быть не может.
Историю не перепишешь. Видимо, так уж мы устроены, что беремся за ум только после того, как пройдемся по граблям. Жернова истории перемалывают лишь пыль. Но лучше зажечь маленькую свечу, чем блуждать в темноте, как говорят на Востоке. Хрущев сделал свое дело и ушел. Граевский тоже сделал свое дело. И стал тенью Хрущева.