Чисто конкретное кино

На первый взгляд, фильмы Константина Мурзенко о бандитах. О разборках-распальцовках, стрелках-перестрелках, братве и ботве. Но если приглядеться повнимательнее, то окажется, что это весьма философские произведения о любви и смысле жизни. О правде и спасении. О том, что каждый последний бандит в глубине души мечтает быть моряком или на худой конец космонавтом. В детстве по крайней мере мечтал, и для Мурзенко этого вполне достаточно.
Бандиты и разбойники всегда были окружены в искусстве романтическим ореолом. От полумифического Робина Гуда до реального Пугачева (а тут сегодня не только Пушкин, но уже и «Любэ» с «заячьим тулупчиком») - все они рисовались народному воображению людьми хоть и лихими, но по-своему честными, живущими пусть не по закону, но зато «по понятиям». Само по себе это явление несомненно негативное, потому что романтика у бандитов есть только в песнях жалобных, да в книжках придуманных, а в реальности все неизмеримо прозаичнее. Поэтому при Советской власти тема эта была под запретом, а, прорываясь (допустим, в «Калине красной» Шукшина или песнях Высоцкого), окрашивалась чуть ли не диссидентским флёром. С наступлением «перестройки» плотину прорвало. Книжные прилавки, теле- и киноэкраны, радиоэфир и студии грамзаписи заполонила одна тема - криминал. Отчасти это отражало новую российскую действительность, а отчасти и насаждалось умышленно - с целью, как сейчас принято говорить, «легитимизировать» уголовный образ жизни и мышления, из маргинального и «неприличного» превратить его в общепринятый и даже естественный. Долгие годы все это в России текло мутным потоком дешевых подделок под голливудские боевики и французский «нуар» (то есть те же самые боевики, но с экзистенциалистским подтекстом), пока наконец не обрело свое, неповторимое лицо.
Лицом этим, естественно, стал Данила Багров из «Брата». В полном соответствии с традициями «блатной романтики» Алексей Балабанов вывел в его образе мифологического героя, народного заступника и искателя правды. Но примерно в одно время с самым первым «Братом» появился и совершенно удивительный по своей свежести и необычности фильм «Мама, не горюй». Сценарий его написал Константин Мурзенко, а поставил Максим Пежемский. Недавно уже сам Мурзенко выступил в качестве режиссера своего нового сценария «Апрель», и при всем видимом сходстве с Балабановым (у них на определенном этапе даже продюсер был один и тот же - Сергей Сельянов, а в «Брате 2» Мурзенко сыграл роль Фашиста), подход к теме у него обозначился несколько иной.
Его «Мама, не горюй» (а после «Апреля», уже совершенно понятно, что все хорошее там было от него, а все неудачное от полулюбительской работы Пежемского) - это настоящее эпическое полотно, отразившее все слои современного российского общества, со всеми его коллизиями - уродливыми и трагическими одновременно. При этом герои картины изъясняются на совершенно изумительном по своей выразительности языке, в основе которого лежит поэтизированная до высочайшего уровня блатная феня.
В фильме была вся обязательная «бандитская» лексика, присутствующая во всех сегодняшних «Ментах» и «Бандитских Петербургах». Все эти «чисто», «конкретно», «типа», «забиться», «разводить», «по жизни». Но при этом диалог картины был настолько красочен и своеобычен, что некоторые критики увидели в ней очень хитроумное произведение вовсе не о жизни братвы, а о самом языке, на котором она якобы говорит. Этакую филологическую диссертацию в лицах и с фонограммой. Чтобы стало понятно, о каком-таком языке идет речь и насколько он действительно оригинален, надо, наверное, привести хотя бы один пример.
Сюжет фильма довольно прост. На свадьбе некоего Морячка некий авторитет по кличке Турист назвал его невесту нехорошим словом, за что Морячок, не долго думая, огрел Туриста стулом по голове. За это воровской общак постановил его посадить, а заодно с ним и еще несколько человек, чтобы милиции было интереснее, да и чтобы с конкурентами заодно расправиться. Вот как эта завязка изложена на «языке Мурзенко» (цитирую по сценарию, а не по фильму, где это было сделано хуже):
- Ну они тут последнее время совсем распоясались... То есть отмороз пошел уже такой, что земля всколыхнулась... у них под ногами... Да тут еще - у них там какой-то был морячок - так они еще ему свадьбу затеяли. С куклами, с бубенцами, веселую - разгулялись, короче говоря... И так разгулялись, что морячок этот запечатал, на радостях... короче говоря - ломанул там в кабаке стулом по голове такого человека, что лучше и вовсе не знать, что такие люди бывают... Решили их (делает жест - в сторону земли)... совсем, но потом как-то утрамбовалось все... Зубека деньгами папа так накормил, я думаю, что он на зоне есть ничего не станет... Да он туда и не доедет - его так, по Крестам потаскают, чтобы другим страшнее было, а срок ему накрутить - нет судьи такого, на Страшном Суде только - накрутят ему теперь... А остальные там - один молодой совсем - первая ходка будет - трюльник свой получит, за соучастие, зато заматереет, Гитлеру - ему давно поотдыхать пора пришла - он и сам знает... А Морячок - вообще не жилец в любом случае, он по жизни сам себя съел... Вот, на двоих последних все и повесят... Гитлер сразу в отрицалово пойдет, а Морячка - как до суда еще затрамбуют - так сразу и дело и закроется - будем знать, что Морячок такой был - весь город в страхе держал... Знаешь Морячка? И я не знаю... А вот - будем знать...
И так полтора часа экранного времени - сплошная поэма в прозе, с речевыми характеристиками - как «Мертвые души». Чтобы закончить сейчас разговор о «языке Мурзенко», можно сказать, что он в какой-то степени повторил литературный эксперимент Андрея Платонова. Тот придумал язык, на котором должны были изъясняться сильные и чистые люди, мечтавшие о всеобщем счастье для целого мира, а Мурзенко создал жаргон, на котором могли бы говорить жители полностью криминализированной страны, где вместо всеобщего счастья построили всеобщий лохотрон. Но так же, как и у Платонова (и, кстати, в отличие от Гоголя), у Мурзенко за стилистическими изысками скрывается настоящая неподдельная любовь ко всем своим героям. Кому-то они могут показаться смешными, кому-то - устрашающими, но оба писателя видят в них в первую очередь несчастных, запутавшихся в житейских обстоятельствах людей. Без этого, к слову сказать, настоящего искусства - будь то кино или литература - все равно не бывает.
Но вернемся к нашим фильмам. Вся «Мама, не горюй» построена на поисках Морячка, которого разные бандиты периодически ловят, а потом отпускают. Отпускают потому, что видят в нем настоящего человека, к которому «понятия» не применимы, то есть такого человека, которым каждый из них в глубине души мечтает быть. Отпускает его ставший после Афгана уголовником Зубек, отпускает киллер-чеченец Ринат, и даже главный преследователь - Артур - в финале картины встречаясь с Морячком, не «объявляет» его, как он там с Туристом «забился», а, наоборот, подвозит в порт на уходящий в дальнее плаванье корабль. Сами герои все про себя понимают («Мы плохие люди, Артур, - говорит Ринат. - Я плохой человек.»), но тем не менее ведут себя так, как и положено себя вести настоящим мужчинам.
Тема «настоящего человека в гнилом мире» еще более отчетливо проводится Мурзенко в «Апреле». Главный герой картины Петр, получивший в детдоме «погоняло» «Апрель», - мелкий, но весьма искусный жулик, преуспевший в искусстве «парить», говоря на языке фильма, лохов. Когда банду, к которой он принадлежит, накрывает милиция, ему удается уйти, что наводит братву на мысль о том, что Апрель (замечательный актер Евгений Стычкин) корешей своих просто заложил. Отмыться от такого обвинения сложно, если не сказать невозможно, но все тот же Турист (его весьма выразительно играет знаменитый исполнитель шансона Михаил Круг) предлагает Апрелю выход: если он убьет мешающих Туристу Артура (тот же, что и в «Маме» актер Юрий Куценко) и запутавшегося в своих делах мелкого бизнесмена Володю, то таким образом «оправдается» перед братвой, да и Турист потом поможет ему устроиться. Апрель соглашается - иного выхода у него нет. «Кровью надо заплатить, скажи спасибо, что не своей», - популярно объясняет ему Турист.
Володя (актер Денис Бургазлиев), со своей стороны, тоже попал в жестокий переплет. Он вместе со своей то ли любовницей, то ли женой Катериной «крутил по фонарям» деньги коломенской группировки (сам я, честно признаться, не очень понимаю, что это означает, но из общего контекста понятно, что ничего хорошего) . Один «фонарь» у них «завис», и теперь, как говорит Володе Артур, «у тебя просто моечная контора в плотной разработке у ментов». В переводе на русский это означает, что коломенские деньги надо отдавать, а бывшие партнеры стали «респектабельными бизнесменами» и помогать не хотят. Правда, они готовы спрятать Володю на время, если он согласится провернуть одно дельце - вывезти за границу четверых детей из больницы для брошенных новорожденных. «За бугром» их то ли используют для каких-то экспериментов, то ли просто расчленяют на органы. Володя долго ломается. Ему и противно, и страшно, но в конце концов он соглашается. У него, как и у Апреля, тоже нет другого выхода.
Весь дальнейший фильм построен на противопоставлении этих двух параллельных, но постоянно пересекающихся линий. Два человека, оказавшиеся примерно в одинаковых ситуациях, делают в конечном итоге полярно противоположный выбор. Апрель убивать ради спасения собственной шкуры не в состоянии. Причем не может он убить даже тех, кто по всей земной логике достоин самой лютой смерти. То же самое, кстати, относится и к самому Мурзенко. Интересно отметить, что, вопреки всей специфике жанра, в его фильме, хоть и есть перестрелки, но нет ни одного трупа. Он так же, как и его герой, никого не убил, потому что хочет спасти всех - даже самых, казалось бы, безнадежных. Именно поэтому его творчество не о разбойниках, и не о придуманном для них языке, а о любви. (То есть и о разбойниках, конечно, тоже, но о таких, как атаман Кудеяр из знаменитой песни, а если еще точнее, то таких, как Благоразумный Разбойник из Евангелия.) Есть там, естественно, и традиционная любовная линия, да и Апрель сам в какой-то момент говорит, что он «любовь ищет», но у Мурзенко речь идет о любви другой - столь же всеобщей, как и то счастье, которое строили для неблагодарного человечества платоновские герои.
Традиционную канву криминального сюжета режиссер использует для того, чтобы выразить простейшую и давно известную, но от этого нисколько не теряющую актуальности мысль: не надо быть гнидой - и все будет хорошо. Падлой не надо быть, мерзостей по жизни делать не надо, и тогда не только сам человеком станешь, но и других еще спасешь. Выражена эта мысль у него, правда, не самым «высоким штилем», но зато доступно и вполне в соответствии с духом времени. Кинематографический же язык Мурзенко мне лично показался очень и очень интересным. Он тоже современен (в смысле постмодернистского цитирования и обыгрывания лучших образцов сегодняшнего авторского кино от Вендерса до Джармуша и Карвая), но при этом еще и задушевно-лиричен, что в нынешнем эстетическом климате довольно рискованно.
Часто бывает, что настоящее искусство вынуждено балансировать на грани банальности и даже пошлости. Происходит это из-за того, что вечные темы уже миллионы раз обговорены, и возвращение к ним всегда чревато обвинениями во вторичности. Поэтому сегодняшние художники вынуждены прятать свою лиричность под маской циничности, стёба и иронии. Поэтому и Балабанов с Мурзенко могут на первый взгляд показаться самыми обыкновенными «прикольщиками». Но в отличие от Квентина Тарантино, у них за остроумными диалогами и сюжетными ходами стоит не пустота и не желание просто поразить зрителя своей изобретательностью, а все те же вечные темы. Любовь. Правда. Счастье и спасение для всех. Потому что без этих тем никак нельзя. Ни настоящему искусству, ни настоящему человеку. Это я вам как кинокритик по жизни говорю. И за базар я конкретно отвечаю.