Парадоксы Владимира Соловьева
Заранее догадываюсь, что эта моя статья вызовет не рукоплеск, а совсем напротив - хор несогласных. Мне не привыкать – ни к полемике, ни к брани. Тем более на такую острую, горячую, актуальную тему, как ругачая, ненормативная лексика в современной культуре – от кинематографа до военного дела (представьте себе!). Или как теперь принято говорить, обсценная лексика. От латинского obscenus или английского obscenity – непристойное, зазорное слово или выражение.
Но я не претендую на истину в последней инстанции, а высказываю свою личную, субъективную, ни для кого не обязательную точку зрения, будучи сам не только читателем, слушателем, зрителем и вуайеристом, но и автором: может ли современный язык, все равно какой, обойтись без сквернословия?
Отвечу с ходу: может, хоть это и требует некоторого напряжения при подборе эвфемизмов. Вот забавный пример. Когда мы с Алексадром Грантом делали теле- и радиопередачу на тему ругательств, заранее договорились избегать их. Как в той детской игре, белого и черного не называть. Конечно, это искусство высокого пилотажа. Помню, мой любимый шотландец Стивенсон говорил, что самое трудное искусство - описать пение соловья, не называя его по имени. Тут, правда, не о руладах и трелях, а совсем наоборот. Ну что ж – попробуем.
Заранее предупреждаю, что порнухи и чернухи не касаюсь – там свои законы. Точнее полное беззаконие. Меня же интересует похабель, повсеместно распространенная в литературе, в кино, на театре, в обиходе вроде бы культурных и интеллигентных людей. Помните, что говорит полковник Пикеринг в «Пигмалионе» Бернарда Шоу? «Я несколько лет прожил в Индии, и за это время понятия о приличии так изменились, что я не знаю, где нахожусь – в светской гостиной или в пароходном кубрике».
Взять того же Рама Эмануэля, который еще недавно был всесильным визирем у Барака Обамы, занимая пост начальника белодомовской канцелярии, а сейчас мэр родного Чикаго. На редкость ругачий человек. Ни одной фразы без известного английского слова, которое начинается на “F”. Даже в присутствии президента, который сам вполне комильфо и никогда – по крайней мере, на людях – не сквернословит. Причем, Барак Обама не только не делал своему другу и помощнику замечаний, но и оправдывал его: «Что делать, если у человека такая привычка?»
Или такой вот белодомовский эпизод, о котором читатели узнали из недавно вышедшей книги «Супруги Обамы» ньюйорктаймсовской журналистки Джоди Кантор. Во время визита в Вашингтон французского президента Мишель Обама пожаловалась Карле Бруни-Саркози, что ее жизнь в Белом доме – сущий ад. К ужасу советников президента, произошла утечка информации, слова его супруги попали в печать, и тогдашний пресс-секретарь Роберт Гиббс обрушился с обсценной бранью, а говоря по-русски, обматерил Валери Джарретт, подружку Мишель и первую помощницу президента, а когда та пригрозила пожаловаться Мишель, обрушил ненормативную ругань и на Первую леди, о чем та, конечно, в тот же день узнала от своей товарки. Что говорить, атмосфера склочная, ругачая, и всё с помощью одного волшебного слова на букву “F”.
Это же главное, если не единственное, американское ругательство повсеместно встречается в здешнем кино. Особенно в фильмах про войну или о гангстерах и полицейских, когда без крепкого словца, ну, никак не обойтись. И, если честно, никаких претензий у меня не возникает: героям необходимо, что называется, выпустить пары. Зато в печати и в эфире все эти словосочетания на букву “F” запрещены: заменены отточиями или звуковым сигналом. Есть, оказывается, федеральная комиссия по широковещанию, которая определяет, что такое хорошо и что такое плохо, то есть пределы допустимого сквернословия в массовых средствах информации и развлечения.
Иное дело в России – сейчас. Там теперь ругачей лексике раздолье, запретов фактически никаких. Не скажу про все мировые языки, но ни в одном европейском нет такого изобилия и разнообразия ругательных конструкций. Стендаль, прикомандированный к армии Наполеона в качестве интенданта и побывавший в Москве во время его русского похода, дал высокую оценку русскому мату. Он был не только великий писатель, но и полиглот и ловелас. Так вот, он считал, что ни в одном языке, кроме русского, нет таких крепких, сочных и смачных ругательств, как в русском.
Уж как русскоязычники отводят душу с помощью мата-перемата, и говорить нечего. Чтo там, чтo здесь. Помню, ехал по Москве в такси и шофер мне что-то пылко, страстно рассказывал, но с помощью одного-единственного пятибуквенного слова, начинающегося на «б». И хотя собственный рассказ очень волновал таксиста, я не понял ровным счетом ничего. И вот спустя много лет, уже тут, в Нью-Йорке, иду у себя в Квинсе по улице, а позади два молодых человека, мои бывшие соотечественники, о чем-то горячо спорят. Опять-таки с помощью того же слова – одного-единственного. Как будто других слов в русском языке не существует. Но со мной та же история, что в Москве: хоть я подслушивал, но опять ничегошеньки не понял.
Я не пурист и не ханжа. Тем более названное слово по строгой классификации к ругательствам не относится и широко употребляется в классической русской литературе. Иногда в спокойном контексте, как у Алексея Толстого, либо для эпатажа и культурного шока читателей, как у раннего Маяковского:
Вам ли, любящим баб да блюда,
Жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре б....м буду
Подавать ананасную воду!
Вот видите, из уважения к читателям «РБ» поставил внутри этого слова точки, хотя в собрание сочинений и в сборниках Маяковского оно печатается полностью.
Строго говоря, это слово и не относится к ругательствам. Ненормативной лексикой считаются только нецензурные обозначения мужских и женских половых и их взаимоотношение в различных конструкциях. Множество смешных примеров, как переводчики становились в тупик, переводя иностранцам знаменитые русские идиомы, особенно «по матушке», и использовали буквальные эвфемизмы. Типа, «Он сказал, что у него были близкие отношения с вашей матушкой». Есть, наконец, всякие «хрен», «здец» - синонимы понятно каких слов. Одна моя знакомая-долгожительница, которая работала на питерском заводе начальником производства, запретила мастеру в разговоре с ней матюгаться. И вот он однажды приходит к ней в кабинет, стоит и молчит. «Ну, что тебе?» А он слова не может вымолвить, у него язык прилип к нёбу – материться нельзя, а иначе говорить он не может. «Я его даже пожалела», - рассказывала мне моя знакомая.
В России вышло множество словарей ненормативной лексики, где все эти слова на месте. Открываю книжку «Стихи для взрослых» Пушкина - уж как наш родоначальник изощрялся в таких своих знаменитых непристойных виршах, как «Царь Никита и сорок его дочерей» или «Вишня», которые в наше совковое время печатались в сильных сокращениях. Но там как раз всё честь честью – скорее двусмысленные ситуации, минуя похабные слова. Однако по соседству, в той же книге, стихи и письма, где Александр Сергеевич давал себе волю и выражался скабрезно, непотребно. Кто бросит в него за это камень? Тем более, такие же «непечатные» стихи мы находим у других наших классиков – у Лермонтова или у Некрасова. Баловство?
А вот Солженицын вовсе не балуется, когда в своей лагерной прозе и публицистике употребляет слова и выражения, которые он слышал и записал. Как же иначе? Таков был лагерный лексикон. Нормалек. Но вот я открываю гламурный московский журнал «Сноб», где обсценизмы чуть ли не на каждой странице – по художественной нужде и без оной. В этом, я думаю, и состоит зыбкий критерий употребления или злоупотребления ненормативной лексики. Если она позарез – сколько угодно, но если без нее можно обойтись, почему не заменить ругательства альтернативными синонимами? Та же, к примеру, упомянутая «б...ь», пусть слово и не является в строгом смысле ругательством. Но вот вполне пристойные этому слову анaлоги: шлюха, лярва, курва, жмура, тына, шалава, шкварка. Да хоть «проститутка», на крайний случай!
Сошлюсь на собственный литературный опыт. В моей дневниковой книге, которая многократно издавалась в Нью-Йорке, Петербурге и Москве – сначала под названием «Роман с эпиграфами», а потом, как «Три еврея» - речь в том числе о попытках гэбухи завербовать меня: в Ленинграде, где мне удалось отбояриться, а после моего переезда в первопрестольную - в Москве. Мне ничего не оставалось, как приписать к моей книге постскриптум, который кончается такой вот импульсивной фразой: «Отберите у меня к чертовой матери этот роман – мне его никак не закончить!» Во всех изданиях вместо прилагательного «чертовой» стоит куда более выразительное слово из ненормативной лексики – читатель легко догадается, какое, и, надеюсь, оправдает автора.
Что говорить, «великий, могучий, правдивый и свободный русский язык» богат ненормативными словечками и выражениями. Нельзя это явление рассматривать в одностороннем порядке – как отрицательное или положительное, негативное или позитивное. Когда как. Русскому языку это в плюс и в минус. Вот напоследок обещанный военный пример. С ссылкой на сына американского военно-морского атташе в СССР, который прожил 12 детских лет в Москве и по-русски говорил лучше, чем по-английски. Его знания были востребованы американской разведкой, где он служил с 1979 по 1984 год и занимался прослушкой с наушниками «живого» эфира советских военных между собой, а те не стеснялись в выражениях. Краткость и выразительность этих разговоров прямо-таки поразительна. Их надо было сначала перевести с ненормативного русского на нормативный, а потом уже на английский.
Военными лингвистами был учтен сравнительный анализ японских и американских военных разговоров во время Второй мировой войны. При внезапном столкновении между ними американцы принимали решение гораздо быстрее, чем японцы, что решало исход сражения. Оказывается, средняя длина слова у американцев в два раза короче, чем у японцев: 5.2 к 10.8. А у русских? Длина слова у них составляет в среднем 7.2 символа, но в критических ситуациях, при переходе на ненормативную лексику, - всего 3.2 символа в слове. Вот более-менее пристойный пример – сначала прямой русский перевод с английского смыслового перевода, а потом русский оригинал.
- Станция оптического наблюдения докладывает, что американский самолет-заправщик выпустил топливный шланг.
В оригинале: «Звездочет видит пузырь уже с соплями».
А вот не очень пристойный пример.
32-ой – приказываю немедленно уничтожить вражеский танк, ведущий огонь по нашим позициям!
В оригинале (с вынужденными отточиями):
32-ой – Ё... по этому х..!
Вывод военного лингвиста: русские непобедимы именно ввиду краткости их ненормативного языка.
Комментарии (Всего: 6)
"Letni dom wampirów" Bogdan Loebl). Начинается скандальная повесть на берегу водоема, где отдыхает молодая мать с восьмилетним сыном и девушка. На них нападает банда подвыпивших насильников. Девушку раздевают догола и насилуют, уложив ее в муравейник; та пытается вырваться. Воспользовавшись случаем, мать с сыном бегут опрометью через заросли кустарника. Оторвавшись от погони, они останавливаются передохнуть. «Мама, --- вспоминает ребенок. --- Мои ботинки на пляже остались». И далее, на языке оригинала, мальчик слышит в ответ: Chuj z nimi z butami!». Мат как тяжелое наследие советского колониализма? Круглые патриоты могут успокоиться. И мужской орган, и женский у нас и поляков называются одинаково, поскольку восходят к общему праславянскому лингвистическому корню, к тем временам, когда и мата как такового не существовало, поскольку все слова считались общедопустимыми к употреблению. То есть, были словесные табу (например, медведя нельзя было называть медведем. Потому мы теперь говорим про «ведающего мед», знающего толк в меде», про мишку косолапого, про генерала Топтыгина./// На раннем этапе развития человечества половым органам повсеместно поклонялись как символам жизни и плодородия. По мере усложнения структуры общежития отошел в прошлое матриархат, во многом исчезла или изменила облик полигамия, шли другие социальные изменения и матерщина уходила вместе с первобытными обычаями, типа каннибализма или инцеста. Боролась небезуспешно с матами церковь, но победа не была окончательной, тем более, что матерщинников можно было встретить на самой вершине властной пирамиды, в бомонде, элите и пр. Мой любимый Марк Твен во время путешествия по Европе, колыбели мировой цивилизации, был потрясен, посетив Венскую порнографическую коллекцию, которую ВЕКАМИ с любовью собирали монархи и чистопородные аристократы. Коли коллекционировали похабщину, стало быть, и пользовались теми же самыми терминами, которые без труда можно найти на стенах общественных туалетов во всем мире./// Миф о девственном неведении наших предков легко опровергается при знакомстве с перепиской запорожских казаков с турецким султаном. Иван Васильевич Грозный в полемическом задоре прибегал к заветным словам в переписке с диссидентом Курбским, а тот из своего забугорья отвечал матом на мат. Великолепный протопоп Аввакум прибегал к мату с той же полемической целью, хотя за некоторые уж больно крутые обороты протопопу не миновать было подвергнуться штрафу или осуждению на 15 суток, перенесись он в советские времена./// Ну да, поэт и переводчик Иван Барков с его «Лукой Мудищевым» (цитату «На утро там нашли три трупа…» в разных контекстах доводилось слышать десятки раз на всем пространстве от Берингова пролива до Балтики). Подростковые шалости Пушкина. Его автоэпиграмы: «Вот перейдя чрез мост Кокушкин, опершись … о гранит, сам Александр Сергеич Пушкин с мосье Онегиным стоит»). Анекдоты пушкинской же эпохи (Барышни в лесу играли с Пушкиным в прятки, а он так ловко спрятался, что барышни заволновались: «Пушкин, Пушкин, где вы?» А Пушкин отвечает: «Во мху я по колено!». И не спешите кидать в меня табуретки за использование анекдотов с бородой длиннее, чем у волшебника Чурова. А то начну петь легендарное приветствие воспитанниц Смольного института благородных девиц навестившему их императору Александру Второму Освободителю: «Вам пук, вам пук, вам пук цветов нарвали. Нас ра-, нас ра-, нас радует весна. На сса, на сса-, на самом солнцепеке --- лежит, лежит, лежит кусок гумна». ///Или вот смотритель училищ инспектировал лучшую гимназию столицы и преподававший в ней профессор Чебышев принялся в деталях разъяснять высокому гостю методику преподавания высшей математики в старших классах. Инспектор после тридцати минут лекции заерзал на месте, зашмыгал ногами и почти зло поинтересовался: «Но где ж тут суть, милсдарь? И в чем тут суть?». «ССуть у нас в писсуаре, господин инспектор», --- крикнул какой-то озорник с «камчатки» (как называли самые дальние места в классе./// История сохранила имена настоящих виртуозов мата, к коим относился и мореплаватель, и плотник, и герой Полтавы, строитель Петербурга император Петр Первый. Современники с откровенной завистью шептались, что Сережка Есенин, на манер царя Петра, знает наизусть не только малый, но и большой матерный загиб.