ТЯЖЕЛОЕ НАСЛЕДИЕ ОКТЯБРЯ - или всей истории?

Двадцать лет прошло, как Россия официально стала страной частной собственности, но абсолютное большинство населения капитализм так и не признаёт. По опросам Левада-Центра, россияне считают, что крупные предприятия “должны принадлежать государству” и государство должно занимать главенствующее положение в экономике.

Как и двадцать лет назад, народное мнение склонно “прощать” некоторый достаток мелким предпринимателям - в сфере услуг, торговли, сельского хозяйства. Все, что выше видимого глазу упорного и тяжелого труда, уважаемого нашими согражданами, считается приХватизированным, полученным жульническим путем в результате сговора просто жуликов с жуликами на государственных должностях.

Рана 90-х годов не заживает, память не стирается, передается новому поколению. В основе этой прочной памяти - оскорбленное чувство справедливости.

Оно постоянно растравливается сегодняшним днем - пропастью между богатыми и бедными, которая углубляется. За год количество россиян, официально признаваемых бедными, увеличилось на 2 миллиона и сейчас составляет 21,1 миллиона. Их ежемесячный доход ниже прожиточного минимума в 6473 рубля (206 долларов) К бедным НЕ относятся 40 миллионов пенсионеров. Средняя пенсия выше прожиточного минимума - 8400 рублей. 

Итого - 21,1 миллиона живут в официальной нищете, 40 миллионов - у границы официальной нищеты. 

Откуда взяться позитивным ответам на вопросы Левады-Центра о частной собственности, о признании или непризнании частной собственности?

В одном ядовитом растворе вместе с оскорбленным чувством справедливости разъедает души россиян попранное чувство равенства. Наверно, тут огромную роль сыграла Октябрьская революция и 75 лет советской власти. Они пустили под откос тысячелетия истории человечества.

Человечество трудно привыкало к неравенству на протяжении всего своего существования на планете. Пусть и не к полному, но частичному осознанию, что частная собственность священна и неприкосновенна. История знала немало революций, но ни одна из них не проводила тотальной национализации. Во времена Великой французской революции, которая и провозгласила свободу, Равенство и братство, конфисковывали церковные земли, но они и не считались частной собственностью. Национализировали земли аристократов - тех, кто эмигрировал или был казнен. Их продавали другим дворянам, богатым землевладельцам. Частная собственность была - табу.

Переворот 1917 года и советская власть отменили это табу, стерли его из сознания россиян.

Итог 75 лет советской власти в том, что она действительно сделала нас равными в имуществе. У среднего комбайнера в совхозе или заводского токаря-фрезеровщика на сберкнижке денег было поболе, чем у секретаря горкома партии. 

Сейчас рабочий, помнящий то время, с горькой усмешкой рассказывает внукам, как возмущались в цеховых курилках тем, что у секретаря горкома трехкомнатная, а то и четырехкомнатная квартира на семью из трех-четырех человек. В пору перестройки называлось - привилегии! И с ними боролись... 

Даже при абсолютно справедливом (теоретически) разделе советского государственного имущества среди граждан СССР (что было практически неосуществимо) наши люди не смирились бы с неизбежно возникающим неравенством при капитализме. Снова понадобились бы века и века. 

Общую, вопиющую, экономическую неспособность советской системы сейчас не вспоминают. Хотя о ней (“кругом бардак”) только ленивый не говорил, начиная с тех самых рабочих в курилках. Общее - оно и есть общее, оно затушевано воспоминаниями о более или менее сытой жизни каждого в отдельности, о гарантированном и равном для всех заработке. 

А вот когда общее нездоровье соединяется с личным, возникает если не гремучая смесь, то активный протест, обсуждение. В котором участвуют уже люди другого поколения, поскольку материал черпается, да и сами дискуссии идут на открытых площадках Интернета. 

Исходный материал тот же, что и при советской власти - природные богатства страны. Они те же, что и 50, и 20 лет назад.

Россия имеет 10 процентов мировой пашни, четверть мировых запасов леса, пятую часть мировых запасов пресной воды, одну треть мировых запасов энергоносителей.

Вот и обсуждается повсюду: чего мы “достигли” при таких богатствах. В России 4 миллиона бомжей, 3 миллиона нищих, около 5 миллионов беспризорных детей, 6 миллионов душевнобольных, 6 миллионов ВИЧ-инфицированных, 5 миллионов наркоманов. Средняя продолжительность жизни мужчин балансирует на грани 60 лет - выхода на пенсию. За абсолютную точность цифр ручаться нельзя, но общая достоверность, увы, не вызывает сомнений.

Какую статистику ни возьми, приходит на ум определение: апокалиптическая. Только что обнародовали окончательные итоги переписи населения 2010 года. С 2002 года население России сократилось на 2,3 миллиона человек. С 2002 года фиксируется массовое вымирания целых деревень - за это время их стало меньше на 8,5 тысячи. Еще 19,4 тысячи сел юридически существуют, но де-факто в них никто не живет.

Какие выводы может сделать некий сторонний наблюдатель? К примеру, гуманоид, ученый с другой планеты? Кто их знает, инопланетян. 

Впрочем, нас могут удивить и свои, доморощенные, земляне. Недавно российско-американский (руководитель Центра творческого развития русского языка в Москве, профессор университета Эмори в США) философ и филолог Михаил Эпштейн выдвинул теорию, как бы это сказать помягче, своеобычности российского человека. В статье под названием “О России с надеждой”. Своеобычной с первых же фраз: “В генетике и теории эволюции есть такое понятие - “обнадеживающий урод”. Или - “многообещающий урод”.

По теории американского генетика Гольдшмидта, обнадеживающие уроды появляются в результате макромутации организмов, ибо “мелкими вариациями” нельзя объяснить образование новых видов. “Поэтому в теории эволюции следует допустить большой скачок, макромутацию, которая может оказаться благоприятной и “видообразующей”, если такой мутант находит для себя новую экологическую нишу”.

Прикладывая теорию большого эволюционного скачка к социально-исторической области, Эпштейн предполагает такие мутации в российском этносе. Поскольку он выдержал немало катаклизмов на своем историческом пути. Они стали для него нормой. (Где-то мы уже слышали это: “Что русскому здорово - то немцу смерть?” - С.Б.) В результате в нем могли развиться качества некоего нового вида гомо сапиенс. Более мощного, сильного, умелого, способного найти выход в тяжких испытаниях, ждущих человечество в опасном будущем... 

Будучи молодым литературным критиком, Михаил Эпштейн одним из первых вводил в оборот слово, понятие “парадигма”. Оно стало модным. В 90-е и 2000-е годы без него не обходилась, пожалуй, ни одна статья философско-социологического плана: о нашей истории, менталитете, народном сознании и самосознании. 

Если вынести за скобки современную терминологию (эволюция, генетика, макромутация и пр.), то социально-генетические положения и предположения Эпштейна укладываются всё в те же стародавние, интеллигентские, народные и псевдонародные мифы, печатные и непечатные. Вроде хрестоматийного: “Жизнь людей в России - это воспоминания о бедах минувших и подготовка к бедам грядущим...” И непечатного, солдатского: “Нас ... , а мы крепнем”. А спасение и надежда - всё то же чудо, царевна-лягушка, щука, пойманная в проруби, исполняющая любое желание Емели. То бишь - генетика, макромутация, эволюционный скачок. 

Такая вот получается парадигма менталитета, извините за выражение. Но пора уже из нее выходить. Сколько можно доказывать себе и другим, что мы - не как все люди! Эдак ведь можно и уговорить себя, и сидеть всю жизнь на печи - ждать чуда.

Москва