Дима Н. Встает в шесть часов утра. Наспех одевается, чистит зубы, запихивает в рот бублик из цельного зерна с маложирным «крим-чизом», залпом осушает стакан апельсинового сока с мякотью, приготовленный заботливой мамой, и, на бегу застегивая куртку, мчится на остановку автобуса, который доставит его в престижную «джуниор-хай», одну из лучших школ в нашем городе...
Домой Дима приходит часам к четырем. Опять наспех проглатывает обед, приготовленный заботливой бабушкой, и садится за уроки. Спать ложится не раньше полуночи (если работает над «праджектом» - далеко за полночь). Два раза в неделю ходит к репетитору по математике; два раза – к «француженке» (русскоязычной); два раза – на теннис. А еще у него есть список художественной литературы (составленный заботливым отцом), которую нужно одолеть за определенный срок. Уроки рисования с маминой подругой -художницей; уроки русского языка -с другой заботливой бабушкой... И ни тебе компьютерных игр, футбольных матчей с соседскими мальчишками, болтовни со сверстниками в киберпространстве, уютных вечеров у телевизора, утренних прогулок с любимой собакой.
Впрочем, у Димы нет ни собаки, ни кошки, ни морской свинки, ни даже рыбок в аквариуме. Нет и близких друзей, потому что родители и бабушка тщательно изучают «досье» каждого его одноклассника (и тем более одноклассницы), прежде чем позволят ему с ними «водиться». И даже меню мальчика строго контролируется всей его заботливой семьей – ни пиццы, ни кока-колы, ни чипсов, ни прочего «джанк-фуда». Завтрак и ужин – по-американски здоровые (сфера влияния мамы и папы), обед – по-советски сытный (сфера влияния бабушек). Единственный доступный Диме «фан» – это перешучивание с приятелем в автобусе (по дороге в школу и обратно) и большая перемена, когда он успевает не только перебежать из одной классной комнаты в другую, но и перемолвиться словом с одноклассниками...
«Мама говорит, что надо много заниматься, и тогда я смогу стать богатым и знаменитым, а папа говорит, что надо много читать, и тогда я стану умным, добрым, хорошим человеком, - докладывает Дима. – Мадмуазель Софи (Соня Н., «француженка») говорит, что через год я уже смогу поехать в Париж и свободно болтать с французами. А Владимир Ефимович (математик) дает мне задачи, какие решают в “хай-скул”...» За словами Димы не угадывается ирония. Наоборот, в его тоне чувствуются гордость и энтузиазм. Он еще не в том возрасте, когда старших осуждают, когда над их идеалами насмехаются. Он пока безгранично доверяет родителям и учителям, хочет им угодить, сделать все, чтобы они были им довольны. Но лицо у мальчика бледное и осунувшееся, в глазах – усталость и печаль, а в его энтузиазме есть что-то неестественное, «автоматическое», как у человека, которому промыли мозги...
О сверхзагруженности современных американских школьников не раз писали в магистральной, местной, этнической прессе. Писали и о печальных последствиях этой сверхзагруженности. Не далее как две недели назад в нашей газете появилась заметка о проведенном в университете штата Мичиган исследовании, согласно которому американские старшеклассники гораздо больше занимаются (в классе и вне класса) и гораздо меньше развлекаются, чем их сверстники десять лет назад. В придачу эти несчастные дети недосыпают, недоедают (и это в то время, когда в их организме происходят радикальные перемены!), страдают от различных психологических расстройств и нередко кончают жизнь самоубийством.
Каковы же причины сверхзанятости американских школьников, отнимающей у детей детство, а у подростков – «пору надежд и грусти нежной»? Главная причина, конечно, - контраст между государственными школами, с их некачественным обучением, и вузами, с их завышенными (и все завышающимися) требованиями. Чтобы попасть в приличный колледж, недостаточно прилежно учить уроки – надо еще ходить к репетиторам, “натаскивающим” подростков к экзаменам Regents и SAT. Но в определенной степени вину за перегруженность детей и подростков несут родители, которые поощряют их участие в школьно-внешкольных гонках и даже подталкивают их к этим марафонам. Особенно это касается родителей-иммигрантов, жаждущих поскорее превратить своих детей в стопроцентных и к тому же преуспевающих американцев. Димины мама и папа в этом плане не составляют исключения.
«Я все это уже проходила, - говорит старшая сестра Димы Ирина, студентка Нью-Йоркского университета. – И знаю, как ему трудно. Мне тоже было очень трудно. Мы как раз только-только приехали в Америку, когда я была в его возрасте и я ходила не к «француженке», а к «англичанке» (тоже русскоязычной). Ходила на плавание в соседний еврейский центр. Ходила на танцы. А еще мы по воскресеньям ездили на набережную, чтобы там побегать трусцой. Мама с папой были тогда моложе, худее, легче на подъем и были помешаны на хорошей спортивной форме. Но они еще не были помешаны на здоровом питании, и я могла есть шоколад или пить «спрайт». К тому же я училась не в приличной, а в рядовой паблик-скул, и за мной следили еще бдительнее. Тем более что я – девочка...»
И точно так же мама говорила: «Надо заниматься, чтобы выбиться в люди». Папа говорил: «Надо много читать, чтобы стать человеком». Бабушка говорила: «Не надо водиться с черными (китайскими, итальянскими) девчонками (и тем более мальчишками), ничему хорошему от них не научишься...» А мисс Энн (Аня К., «англичанка») предсказывала, что через год Ирина не только сравняется с одноклассниками-американцами в знании их родного языка, но и сможет поехать в Лондон и там свободно болтать с королевой.
«Все это – сплошное лицемерие, – говорит Ирина. - Мама сама никуда не пробивается, работает без всякого энтузиазма и стонет, когда босс просит ее задержаться на час. А папа устроит скандал, если Дима отвлечется от уроков, чтобы сбегать в магазин и купить хлеба или молока для старенькой соседки. Они загружают ребенка, чтобы держать его под контролем, а еще – чтобы хвастаться его успехами, чтобы родственники и друзья завидовали. Для них главное, чтобы Дима стал таким, каким они хотят его видеть. Никто не интересуется, чего он сам хочет...»
«А каким же они хотят его видеть?»– спрашиваю я.
«Лощеным адвокатом или доктором, у которого шикарный дом, дача во Флориде, красивая жена, несколько машин и сотня костюмов...»
Ирина, в отличие от Димы, как раз в том бунтарском возрасте, когда старших критикуют и осуждают, а юношеский максимализм еще не смягчен жизненным опытом и умением видеть две стороны медали. Ей легко спутать родительскую заботу о ребенке со стремлением его контролировать, желание обеспечить ему хорошее будущее – с желанием вылепить его по образу и подобию некоего (пусть дешевого) идеала... Но все же в словах девушки есть немалая доля истины.
Четверь века назад родители - бэби-бумеры стремились не давить на детей, не отливать их по одной форме, а, напротив, полностью раскрывать их потенциал, выявлять таланты, воспитывать из них ярких, неординарных мужчин и женщин, которые найдут свое призвание, обретут счастье в любви, принесут радость окружающим и пользу обществу. Детей учили доброте, терпимости, любви к ближнему... Сейчас детей муштруют, подгоняют под стандарты, прививают им бешеное честолюбие и хищнические устремления. Попасть в престижный университет, выбрать доходную профессию, вступить в брак с человеком из «нашего круга» и мчаться вверх по социальной лестнице - всех обгонять, никого не щадить, не оглядываться назад...
Что тут поделаешь! Америка за последнее время резко накренилась вправо, и на смену нонконформизму снова пришел культ успеха и богатства: если лет тридцать назад люди стремились быть не такими, как все, то сейчас они хотят быть не хуже других, то есть пресловутых Джонсов.
Парадоксально, что возродившийся культ успеха совпал с явлением, которое называют «исчезновением среднего класса». Если в недалеком прошлом средняя семья с умеренными доходами могла осуществить свою маленькую американскую мечту (купить дом, послать детей в хороший колледж), то сейчас это по плечу лишь людям с шестизначными зарплатами. Во всяком случае, в больших городах. Потому и толкают родители детей вперед и выше, потому и лепят из них «лощеных адвокатов или докторов».
У выходцев из СССР-СНГ к культу успеха и погоне за Джонсами добавляется совершенно мне непонятное желание доказать, что мы – не такие, как все остальные иммигранты (испаноязычные, «азиаты», африканцы). Мы – умнее, образованнее, перспективнее, «румяней и белее», поэтому нас и особенно наших детей должны с распростертыми объятиями принять в высшее общество, в «лучшие дома Филадельфии»...
«Единственные дети, которые в школах учатся, - это наши и китайцы, - сказала мне как-то знакомая, страстная последовательница теории об особых умственных и душевных качествах «русских». - Но наши берут головой, а китайцы - задницей». А некий известный русскоязычный деятель ничтоже сумняшеся заявил в газетном интервью, что наши дети станут элитой (не войдут в элиту, не станут частью элиты) американского общества.
Пока что будущей элите (в том числе Диме Н.) приходится несладко. Сумеют ли наши девочки и мальчики с честью выдержать весенний марафон и прийти к финишу целыми и невредимыми? На этот вопрос я предлагаю ответить вам, дорогие читатели.