сила жизни

Shore Promenade вытянулся узкой полоской вдоль океанского побережья Бруклинского района Бэй Ридж. Я шел там прохладным и ясным утром по асфальтированной дорожке среди еще спящих зимним сном деревьев. Все их болезни и секреты, все то, что летом они прятали в густой листве, было выставлено на всеобщее обозрение: обломанные ветви, большие и маленькие дупла, заброшенные прошлогодние птичьи гнезда, одеревеневшие грибы-трутовики.
Силуэты голых деревьев четко выделялись на фоне голубого неба, где контуры всех, даже самых маленьких веточек, были тщательно прорисованы многочисленными оттенками серого и коричневого цветов.
Абрис каждого дерева был своеобразен и по-своему красив.
Силуэт каждого вида древесных пород отличается своей особостью, характерными признаками и чертами, он очень важная часть характеристики дерева или большого куста, по которому можно определить вид растения. Но если, например, опытный специалист-орнитолог обычно способен распознать вид птицы только по ее силуэту, то к деревьям это правило можно отнести далеко не всегда. Дело в том, что, допустим, ворона всегда выглядит как ворона, а чайка как чайка. Деревья же не отличаются таким постоянством. И хотя каждый вид обладает рядом характерных признаков, тем не менее молодое дерево может сильно отличаться своим силуэтом от старого, а выросшее в густом лесу от того, что выросло на открытом месте. Однако, несмотря на это, силуэты целого ряда деревьев имеют некоторые настолько типичные черты, что их нельзя спутать ни с каким другим представителем этих гигантов растительного мира. Например, пирамидальный тополь своими очертаниями совсем не похож на ясень, вяз или дуб той же величины. В свою очередь, эти деревья тоже имеют особенности в строении кроны.
Вспоминая все это, я шел по дорожке и пытался угадать, в какую листву вскоре оденутся высящиеся вокруг деревья. И вдруг среди стройных великанов с прямыми стволами и раскидистыми ветвями я увидел некое воплощение многоголовой Лернейской гидры, с которой согласно одному из древнегреческих мифов сражался знаменитый Геракл. Это было большое старое дерево с совершенно необычным силуэтом, резко отличающимся от всех других его соседей. Его ветви, включая самые толстые, казались извивающимися змеями. Лернейская гидра, у которой вместо каждой отсеченной со змееподобной шеи головы вырастали две новые, жила в зловонном болоте. Было такое впечатление, что и дерево, которое я увидел, тоже выросло в водной стихии. Или просто вспомнило то очень далекое время, когда его предки были водорослями, и каждая ветка, подобно какой-нибудь ламинарии, плавая в морской глубине, могла изгибаться под влиянием течений самым причудливым образом. А потом море, неожиданно и мгновенно испарившись, исчезло, а ветви, застигнутые врасплох, тут же затвердели, да так и остались причудливо изогнутыми, будто все еще плавали в воде.
Я поднялся по довольно крутому откосу к самому дереву. Некоторые из его ветвей давно засохли, но далеко не все. Определить род дерева я не смог, так как оно стояло голым, а живые веточки располагались очень высоко, так что и почки, чтобы хоть как-то сориентироваться, были мне недоступны.
К толстым сухим ветвям старого великана прилепилось множество трутовиков. Одно из многих плодовых тел гриба было похоже на небрежно вылепленное из грязно-коричневой глины большое керамическое блюдо, прикрепленное дном к толстой ветке. Споры из него могли высыпаться прямо вниз, подхватываться и разноситься ветром.
И тут я подумал, что это вовсе не генетическая память и не какой-то своеобразный атавизм заставили ветви дерева извиваться, подобно змеям. Может, пораженное в молодости, оно всю жизнь корчилось от боли, с ужасом ощущая, как под корой расползаются черные жгуты гифов гриба-паразита.
Борясь с напастью, несчастное дерево годами искало какое-то удобное положение для своих ветвей, чтобы не было так больно. Однако, несмотря на болезнь, оно выросло огромным, в два обхвата, хоть часть его ветвей и засохла. Как же велика была в нем сила жизни!