КОНЕЦ ВЕЛИЧИЯ

История как злоба дня
По причине президентских выборов високосные годы – самые политизированные в жизни (и в истории) Америки. Отсюда - обращение к прошлому. При всей имперской самодостаточности США - не только к собственному прошлому, но и прошлому сопредельных в политическом смысле стран. То есть более-менее развитых демократий. Россия с ее предсказуемыми выборами сюда, понятно, не входит. Зато Великобритания, Франция, даже Германия вызывают живейший интерес – по крайней мере, на интеллектуально-политическом уровне. Как еще, к примеру, объяснить, что до сих пор актуальной темой остается генерал Шарль де Голль? Будто у нас своих генералов мало – от генерала Эйзенхауэра до генерала Кларка, который, кто знает, может еще станет кандидатом в вице-президенты от демократов ввиду идеологической несовместимости двух Джонов – Керри и Эдвардса? Чем не dream team - два вьетнамских ветерана против war time президента, который сам лично не воевал и пороху не нюхал! Что же касается генерала де Голля, то обсуждаются не только его военные и государственные дела, но и роль личности в истории. В частности - не прошло ли уже время великих людей в политике, не кажутся ли они в современном мире реликтами, а то и вовсе динозаврами?
Заодно поминают недобрым словом и другого французского генерала, чьим протеже и поклонником был де Голль, - Петена, который позднее как глава коллаборационистского правительства Виши объявил де Голля изменником, а когда война закончилась и генерал Петен был приговорен к смертной казни, генерал де Голль заменил приговор на пожизненное заключение. В недавно переизданной книге американского историка Джина Смита “Конец величия”, генерал Петен - один из четырех героев. Трое других - полевой маршал сэр Дуглас Хейг, еще один англичанин и еще один сэр Энтони Иден и знаменитый германский политик Вальтер Ратенау. А что если развитым демократиям вообще противопоказаны великие люди?
Напомню о словах Гельвеция: “Каждый период имеет великих людей, а если их нет, он их выдумывает”. А что если, добавим от себя, великими людьми не рождаются, их нет в природе в чистом виде, их создает время, они являются по его требовательному зову? Может быть, сейчас просто нет необходимости в великих людях? Время не для великих, а для честных, добросовестных и ответственных политиков? Помните Креонта в пьесе Ануя “Антигона” - он противопоставлен царю Эдипу, чье трагическое величие принесло столько бедствий всем вокруг: простого работягу, каковым, по его убеждению, и должен быть политик.
Джин Смит относится ко всем четырем своим героям отрицательно. Чтобы не сказать - насмешливо. Он показывает их на фоне меняющейся истории, демонстрируя несоответствие их высокопарной жестикуляции тем трезвым временам, когда кончалась их политическая карьера.. Люди XIX века, они были вышколены на военных церемониалах и помпе дипломатических приемов, а жить и работать им пришлось в век крушения всех прежних не только идеалов, но также правил и этикетов. К примеру, ведение войны в традициях XIX века - то есть с лобовыми атаками пехоты и активным применением кавалерии - превратило поля сражений Первой мировой войны в бойни и стёрло с лица земли целое поколение молодых людей обеих воюющих сторон. Недаром так эту войну и воспринимали писатели разных стран - Хемингуэй в “Прощай, оружие!” и Ремарк в “На западном фронте без перемен”.
Но одно - литература, а другое - история. К примеру, маршал Дуглас Хейг, слывший блестящим игроком в поло и великим полководцем - последнюю репутацию он заработал, служа на далеких аванпостах Британской империи - послал английских солдат на верную смерть во Францию только потому, что следовал устарелой военной доктрине. Представьте, британский маршал, оказывается, полагал, что роль кавалерии с каждой войной будет расширяться, что артиллерия эффективна только против новобранцев и что винтовки предпочтительнее пулеметов. У высшего немецкого командования были все основания считать, что британские солдаты сражаются, как львы, предводительствуемые ослом.. Другой американский историк Ален Кларк так и назвал свою книгу о военных руководителях Великобритании - “Ослы”. Грубовато, но учитывая то, с какой легкостью британские - и не только британские - полководцы превращали своих сограждан в пушечное мясо - исторически оправдано.
И вот что любопытно. Хотя всю жизнь Дуглас Хейг вел подробный дневник, он стыдливо обходит молчанием свою роль в Первой мировой войне. Он бы мог повторить вослед римскому всаднику Лаберию: “Я жил на день дольше, чем мне следовало жить”. В самом деле, если бы не военный позор 1915 года, маршал Дуглас Хейг умер бы прославленным полководцем..
Тем более относится это к генералу Петену, знаменитому герою Вердена, сумевшему отбить атаку немцев в районе этого французского города, но спустя четверть века вступившему в активное сотрудничество с бывшим врагом, несмотря на то, что в это время Германией управляли нацисты. «Если мы оставим Францию, мы ее потеряем навсегда», - говорил руководитель режима Виши в свое оправдание. Человек XIX века, он вообще обожал громкие и эффектные фразы. “Маршал Франции не просит пощады”, - заявил он о себе в третьем лице на суде, который приговорил его к смерти. Но и смягчивший ему наказание генерал де Голль тоже любил щеголять словами: “Франция и я...” - было любимым его присловьем.. Его, конечно, нельзя сравнивать с Петеном, но и он несколько снизил свой образ “спасителя отечества”, придя второй раз к власти в конце 50-х годов и не сумев справиться ни с кризисом французской империи, ни даже со студенческими беспорядками, которые взял фоном для своего аполитичного фильма «Мечтатели» политизированный Бертолуччи.
Смерть империй сопровождается погребальным звоном идеям, их породившим. Имперские претензии, уместные в ХIХ веке, уже в ХХ (а тем более теперь) выглядят старомодными и кончаются поражением и позором для их незадачливых адептов. Иными словами, за старомодной жестикуляцией обнаруживается старомодная идеология.. Того же Энтони Идена взять. Галантный офицер в Первую мировую войну и человек высоких принципов в канун Второй, когда он ушел с поста в министерстве иностранных дел, чтобы не участвовать в позорном Мюнхенском соглашении и не ублажать Гитлера. Однако верный имперской философии - а время империй было на исходе - Иден, уже будучи премьр-министром, вверг свою страну в Суэцкую авантюру 56-го года, когда Великобритания и Франция, с помощью Израиля, пытались сохранить контроль над каналом.
Трагикомический пример несоответствия политической жестикуляции и окрестной реальности - судьба и карьера Вальтера Ратенау, хотя. с психологической точки зрения, это также и история неразделенной любви. Один из. самых блестящих говорунов и один из самых богатых людей своего времени, Ратенау был беззаветно предан традиционным немецким идеалам, он буквально молился на Германию и немцев. В его речах то и дело мелькали Зигфрид, немецкая прямота, германская мощь, нордические боги, “этот изумительный светловолосый народ, каждое движение которого становится победой” - чем не предтеча нацистской пропаганды? В качестве финансиста, промышленника и политического деятеля Ратенау был одним из создателей германской военной машины и даже вынашивал планы захвата России.
Однако немецкие националисты относились к нему резко отрицательно: “Если этот человек нам помогает, это скандал и позор”,- сказал о нем один из офицеров генштаба. Все дело в том, что этот адепт германского империализма был евреем, за что и был в конце концов - в 1922 году - убит террористами из националистической организации “Консул”.
Надо сказать, что в трезвой и прагматичной Америке отношение к политической жестикуляции и стоящей за ней высокомерной философии скорее насмешливое. По крайней мере, у журналистов и историков. Особенно после Вьетнамской войны. Одна из самых популярных здесь книг - “Марш Глупости” покойной Барбары Тухман: в ней досталось многим политикам за красивые слова, которые дорого обошлись их согражданам.
Сейчас, в разгар бойни в Ираке и предвыборных баталий в США, история становится злобой дня и преподает нам наглядные уроки. И дело даже не в том, что время великих людей прошло, а скорее в том, что установка на величие к добру не приводит. И теперь это очевиднее, чем во времена Александра Македонского либо Наполеона.