НАПОЛЕОН ФРАНЦУЗСКОГО ШАНСОНА

ШАРЛЬ АЗНАВУР ГОТОВИТСЯ ОТМЕТИТЬ НА СЦЕНЕ СВОЕ 80-ЛЕТИЕ
Париж обклеен яркими поздравительными афишами, на которых начертано «С днем рождения, Шарль!» Они извещают о том, что Азнавур отметит свое 80-летие, которое приходится на 22 мая 2004 года, фейерверком концертов в столичном Дворце съездов. К юбилею певец начал готовиться исподволь. Только что он издал мемуары «Время идущих впереди», выпустил новый диск «Я путешествую», собирается в начале января в Румынию на съемки телефильма «Отец Горио», в котором исполняет заглавную роль.
«Наполеон французского шансона» - как его порой называют журналисты за талант, непомерное тщеславие и маленький рост - с бухгалтерской дотошностью подводит предварительные итоги своей почти 70-летней карьеры: сочинил 740 песен, из которых 350 записал на французском, 140 - на английском; выпустил 8 пластинок на испанском, 7 - на итальянском и на немецком и проч., и проч. Продал более 100 миллионов пластинок, причем в Англии - по собственным подсчетам - больше, чем Поль Маккартни. Пел с Лучиано Паваротти и выступал дуэтом с Мстиславом Ростроповичем. Журнал «Тайм» однажды назвал его «эстрадным артистом столетия». Но славы для людей амбициозных да еще выбившихся из самых социальных низов никогда не бывает слишком много. Поэтому Азнавур, который находится в прекрасной форме, намерен и дальше с песней шагать по жизни и перестанет выступать только тогда, когда не сможет больше подниматься на сцену. «Я не могу выйти из моды хотя бы потому, что все время делаю одно и то же, - утверждает певец. - Внешне я состарился, но голос не изменился, мой жест по-прежнему точен, и у меня еще есть силы».
ЭДИТОВ КОМПЛЕКС
В своих воспоминаниях Азнавур возвращается к своему детству. Его мать - Кнар Багдасарян, родом из Турции, единственная уцелевшая после геноцида в их деревне, и отец - Миша Азнавурян, родившийся в Грузии, временно обосновавшись в Париже, оба артиста, намеревались попытать счастья за океаном. Визы долго не было, и семейство решило остаться во Франции. «Мы были бедными, но никогда не испытывали нищеты, - вспоминает Шарль. - Нас было пятеро в одной комнате, но жили весело. Отец обожал цыган, любил приглашать соседей на самовар и пел им «Эх раз, еще раз...». Чтобы сводить концы с концами, родители открыли ресторанчик в центре Латинского квартала на улице Юшетт, а затем небольшое кафе.
Его отец был коммунистом, и в 30-е годы, вспоминает Шарль, он с удовольствием ходил в кинотеатр «Пигаль», в котором крутили популярные в ту пору советские ленты. Он даже помнит их названия - «Максим», «Юность Максима», «Броненосец «Потемкин», «Ленин в Октябре». В войну Шарль торговал вразнос газетами, а потом вместе с отцом что-то продавал на рынке. Семья укрывала евреев, бойцов Сопротивления, русских и армян, которые были силой призваны в вермахт и дезертировали. Родители дружили с поэтом Мисаком Манушьяном, который был расстрелян фашистами во Франции в феврале 1944 года.
Артистические способности Шарля проявились уже в трехлетнем возрасте, когда он читал парижским армянам армянские стихи, которым его научила мать. В 9 лет мальчик вышел на сцену в спектакле «Эмиль и детективы». Затем играл в театре в пьесах «Много шума из ничего» и в «Марго» - роль мальчика, будущего Генриха IV.
«Мои недостатки - мой голос, рост, жесты, отсутствие культуры и образования, равно как и всякой личности» - эту отчаянную фразу о своей не складывавшейся тогда карьере 26-летний Шарль Азнавур написал, как утверждают его биографы, в состоянии сильного опьянения и глубокой тоски. Листочек с ней сохранился в его бумагах и поныне, но сегодня он никогда в него не заглядывает. Кому приятно вспоминать о минутной слабости, которая нахлынула на тебя полвека назад? Самоучка, он писал песни, предлагая их другим певцам, и вскоре рискнул сам выйти на сцену с первым сочинением «Я выпил» («Я выпил, я играл, я все поставил на рулетку жизни. Ты выиграл, я проиграл, и тогда я выпил»). Песня обратила на себя внимание. Но его маленький рост - 150 см, невзрачные внешние данные, отсутствие манеры, да и голос - все на первых порах раздражало публику.
На самоутверждение ушло несколько лет, в течение которых Шарлю пришлось терпеть язвительные рецензии, насмешки или равнодушие публики, предпочитавшей в ту эпоху других кумиров. Пресса обзывала маленького Шарля «самым некрасивым певцом», «стахановцем песни». Один из критиков требовал не пускать на сцену «калеку»... «Меня освистывали, в меня швыряли мелкие монеты и пивные бутылки, но я выстоял и остался. Я научился выживать, - вспоминает Азнавур. - Потом, когда пришел успех, про меня говорили, что я взял реванш за прошлые обиды. Это совсем не так. В Америке публика ходит на концерты, чтобы развлекаться, во Франции - чтобы критиковать».
В один прекрасный вечер 1946 года Шарль встретил Эдит Пиаф, которая была величайшей звездой. В течение 8 лет он служил ей аккомпаниатором, секретарем, доверенным лицом. По совету Эдит Шарль прибегнул к пластической операции и изменил себе форму носа. «До конца ее дней нас связывало некое подобие влюбленной дружбы, братское единство, - вспоминает Азнавур, рассказывая о своем «Эдитовом комплексе», - но никогда я не спал в ее постели. Если вы попадали в ее круг, вырваться из него уже было невозможно, она завораживала, как колдунья... Я почерпнул у Пиаф все, что надо знать в нашем ремесле. Она научила меня оставаться самим собой на сцене, никому не подражать. У нее было доброе сердце, огромное, как Гибралтарская скала. Она была соткана из противоречий, имела характер отчасти свинский, отчасти - Святой Терезы». Несмотря на всю их дружбу, певица отказалась исполнять одну из его первых песен «Я ненавижу воскресенья», сочиненных в 1950 году, которую затем увековечила будущая муза Сен-Жермена Жюльет Греко.
Наконец, при щедрой поддержке Пиаф его мелодии начали нравиться. В эпоху веселой и жизнеутверждающей французской песни Азнавур пришел с меланхолической нотой, пел о горечи, о разочаровании и о надежде. Элегическими - а порой и эротическими - тонами он окрашивал и любовь. Его называли «романтическим реалистом», а поэт Жан Кокто заявил, что его друг Шарль «сделал отчаяние популярным жанром». Ностальгия оказалась востребована. «Она в наших генах, - полагает Азнавур, - а для меня самого прошлое - неисчерпаемый творческий источник. Музыка не столь важна в моих песнях, она лишь подспорье для моей лирики. Я прежде всего поэт, который сочиняет мелодии, но не композитор, ибо не умею даже записывать ноты. Да и сам певец лишь посредник, который должен делать большие усилия, чтобы не раствориться в песне и с помощью жестов напоминать публике о своем существовании». Конечно, успех вскружил голову Шарлю, и его раздутое эго приняло форму «Роллс- Ройса», но довольно быстро он понял, что «все суета».
«Я НЕ ПРАВЫЙ, НО ЕЩЕ МЕНЬШЕ - ЛЕВЫЙ»
Но певец-меланхолик, предлагающий «немного радости среди множества печалей», не имеет ничего общего с тем оптимистом, каким Азнавур является в жизни: «Я считаю, что люди, у которых было трудное прошлое, больше склонны к оптимизму. Это созидающее чувство, которое движет мир вперед. Мне бы хотелось жить только в окружении людей веселых. Стоячая вода всегда дурно пахнет... Ну а на сцене я выступаю в роли аптекаря, который предлагает слушателям целебный бальзам. Он не лечит, но дает временное облегчение. Чтобы излечиться, надо идти к врачу». Публика консервативна, убежден певец, и всегда предпочитает старые песни, которые и составляют фундамент успеха. Но он всегда включает в концерты новые сочинения. Песня «Со сцены - в Сену», посвященную судьбам тех, кого сломала слава, - Мэрлин Монро, Роми Шнайдер, Далида.
«Мои песни я пишу как маленькие пьески, которые разыгрываю для зрителя, - рассказывал мне однажды Азнавур. - При этом я могу исполнить одну и ту же песню пять раз подряд все время по-разному, с различными мизансценами. Наверное, я никогда бы не стал певцом, если бы вначале не выступал на сцене. Я - человек спектакля, который ничего не скрывает от публики. Например, я стал плохо слышать и пользуюсь слуховым аппаратом».
«Я француз армянского происхождения, а не армянин во Франции», - подчеркивает певец. В 1964 году он впервые поехал в Советскую Армению. То, что он там увидел, его поразило, но всегда осторожный и политически корректный Азнавур промолчал, ограничившись пустыми отговорками о «замечательных театрах» в Стране Советов: «Я не хотел критиковать коммунизм, в который мы верили... Я не был тогда готов - используя терминологию Фрейда - «убить отца». В Армению он вернется после страшного землетрясения 1988 года и с тех пор в ранге посла доброй воли и главы комитета «Азнавур для Армении» помогает своей исторической родине, сожалея о том, что армянская диаспора делает для нее недостаточно много. Одну из ереванских площадей три года назад назвали его именем.
Шарль часто повторяет фразу знаменитого французского комика Колюша, который говорил, что он не правый, но еще меньше левый... «Я люблю всех. Я терпим. Я близок к президенту Шираку, но мне был симпатичен и левый премьер Жоспен, - подчеркивает шансонье. - Левая - правая где сторона? У нас две ноги, и если нас лишить одной, мы ходить не сможем». Он предлагает назначать министров не по партпринадлежности, а исходя из их талантов и компетентности. Шарль политикой не интересуется, но готов отправиться в Турцию в качестве миротворца: турки должны признать армянский геноцид с тем, чтобы окончательно перевернуть мучительную страницу.
«Левые и правые устраивают свой цирк, всюду скандалы, властвует прибыль, и во имя налогов тебе очищают карманы», - поет Азнавур в одной из своих песенок. Налоги упомянуты им не случайно. Более 30 лет назад он перебрался на жительство в Швейцарию, чтобы избежать дамоклова меча французских мытарей, однако их длинная рука достала шансонье. Ему выставили колоссальный счет, помноженный на штраф, который он, не желая рисковать свободой и карьерой, полностью заплатил. Шарль продал для этого принадлежавший ему особняк, который, кстати, был приобретен российской страховой фирмой, впоследствии разорившейся. Один из богатейших певцов мира Азнавур не любит ни считать деньги, ни копить, ни коллекционировать: «Единственное, что мне хотелось сохранить, - это были письма Пиаф и Кокто. Но их у меня украли...»
Тем не менее, о деньгах он заводит речь почти в каждой главе своих мемуаров. «Я знал, что такое бедность, - отмечает шансонье, - и этого я никогда не в силах забыть. Для меня деньги важная вещь. Но Францию я упрекаю в том, что здесь людям приходится скрывать свои доходы и нельзя признаваться, что ты добился успеха». Россию он вспоминает в книге без всякой приязни. Возможно, это связано с тем, что именно после гастролей начались налоговые проблемы - он не заявил о полученных гонорарах в рублях, которые нельзя было вывозить и которые он истратил в СССР. Целую главу он посвящает визиту к нему в московский гостиничный номер российской массажистки, оказавшейся путаной. Шарль устоял, не поддался на сексуальную провокацию, но заплатил за массаж огромную сумму. Но когда он потребовал у девицы расписку, можно вообразить ее реакцию - та насмешливо заявила, что не захватила с собой квитанции, и обещала принести на следующий день.
САМЫЙ СТАРЫЙ ЧЕЛОВЕК НА КЛАДБИЩЕ
«Я так и остался человеком застенчивым, - признает артист, - но то, что я знаменит, помогает мне ломать лед в отношениях с людьми». Когда Азнавур не выступает, он каждый день пишет песни. Сочинительство для него - это мускул, который надо постоянно тренировать. Встает рано и в 8 утра садится за стол. Он не любит богемно-ночную жизнь, по этой причине и растерял многих друзей. Но среди тех, кто когда-то составлял его ближний круг, числились Фрэнк Синатра, Рэй Чарльз, Лина Вентура, Жан Кокто и, конечно, Эдит Пиаф. «Нет, я не чувствую себя одиноким, - говорит шансонье, - я лишь ощущаю образовавшуюся вокруг меня пустоту. Поэтому я так внимательно отношусь к тем, кто остался, и прежде всего к своим родным». Семейное счастье он нашел в третьем браке, когда в 1967 году женился на шведской манекенщице Улле. «В первом браке доминировал я, во втором попыталась моя жена, которая также считала себя звездой, - оба раза не получилось. И вот в последней попытке я обрел равновесие. У Уллы сильный характер, - отмечает певец. - Она протестантка, и если она говорит «нет», то это значит «нет»... Если верить моей жене, сам я никогда не способен сказать «нет», но тем не менее постоянно делаю то, что хочу. Вообще в нашем доме я играю роль мученика, но меня всерьез никто не воспринимает».
Честолюбивый певец мечтал одно время стать голливудской кинозвездой. «Будь я выше и красивее, - вздыхает он, - я никогда бы не пел на сцене». Он дебютировал в кинематографе в 12 лет в ленте «Война мальчишек», сыграв в дальнейшем более чем в 60 лентах, включая знаменитую картину Франсуа Трюффо «Стреляйте в пианиста». Его приглашали такие известные режиссеры, как Рене Клер, Пьер Гранье-Дефер, Клод Шаброль, Фолкер Шлёндорф, Клод Лелуш и, наконец, канадец Атом Эгоян, у которого он снялся в ленте «Арарат». Несколько лет назад мультимиллионер Азнавур изящно сыграл в телесериале ворчливого бомжа.
«Сниматься всегда было для меня развлечением, - говорил мне артист. - Если бы я захотел заняться кино всерьез, мне бы пришлось бросить сцену, а этого я никогда не сделаю. В песне я все сочиняю сам, и она для меня наилучшее средство самовыражения. В картинах я вынужден играть чужую роль, подчиняться режиссеру. Возможно, я неплохой актер, но, на мой теперешний взгляд, как певец гораздо лучше».
Сочинил он и музыкальную комедию, посвященную Тулуз-Лотреку, которая шла по ту сторону Ла-Манша без особого успеха. Вспоминив те далекие годы, когда его подруга Пиаф не очень удачно пробовала себя в опере, Азнавур одно время хотел спеть несколько знаменитых арий Верди, Пуччини, Бизе. «Меломаны, - улыбается он, - наверное, задохнутся от негодования».
«Я остаюсь кочевником, эмигрантом, сыном апатрида, который воспринял другую страну, другую культуру, другой язык, но не ее прошлое, - резюмирует артист. - В конце концов, все не могут быть Дюпонами, Мартенами или Дюранами. Меня зовут Азнавур, и до сих пор жалеть мне об этом не приходилось. Но мои корни ушли так глубоко в землю, которая от меня ускользает. Да и где она, эта земля? В Турции, где мои предки превратились в пыль, которую разметал ветер? В Грузии - на родине семьи моего отца? В Армении, из которой мы все вышли?.. Нет, в отличие от многих моих коллег я хотел бы умереть не на сцене, а дома, в своей кровати эпохи Наполеона III в окружении моих детей, детей их детей и т.д. Я не хочу быть самым богатым на нашем семейном погосте в Монфор д'Амори, но уже придумал себе эпитафию: «Здесь покоится самый старый человек на кладбище».