БЕГ ПО ВРЕМЕНИ: ОСТАНОВКА – ЭКСПРЕССИОНИЗМ

Мы совершим с вами сегодня путешествие во времени и пространстве. Пространство – духовное, неотъемлемой частью которого, форпостом которого является искусство. Богом ниспосланное, великое проявление человеческого духа, разума, доброты, умения видеть и провидеть, обостренной способности чувствовать. Мы просто пройдем по Музейной Миле, заглянув в самые интересные ее музеи (хотя, по совести говоря, неинтересных там нет), и уловим некоторую закономерность: тематика многих выставок – это рожденное революционным XX веком современное искусство. Во всем его многообразии, во всех ипостасях? Да. Причем в историческом аспекте, что очень важно. И акцентируя внимание на экспрессионизме, провозгласившем единственной реальностью наше Я, субъективный духовный мир, а его выражение, его отображение – главной целью искусства.
В художественном музее Метрополитен мы с вами совсем недавно побывали и впечатлениями от многочисленных выставок обменялись. А посетив музей, в залах, отданных искусству XX века, да и в американском «крыле» творения экспрессионистов видели во множестве, так что следующий наш привал – это музей Соломона Гуггенхейма, где необычная башня-спираль, построенная великим Фрэнком Ллойдом Райтом, видна даже с западной стороны Манхэттена из-за зеленого массива Центрального парка. Всемирно знаменитый этот музей называют домом новейшего искусства. Там собраны полотна Пикассо, Шагала, Кандинского, Гончаровой, Лихтенштейна, Уорхола… Большинство современных картин, фотографий, скульптурных композиций – из коллекции Пэгги Гуггенхейм, искусствоведа и страстной собирательницы шедевров первой половины прошлого века. Она была в числе немногих, кто первыми оценили экспрессионизм как нечто абсолютно новое в искусстве и поняли, что направление это станет одним из важнейших, перспективнейших современный стилей, вливших свежую струю и в живопись, и в скульптуру, и в архитектуру.
Поэтому неудивительно, что именно гуггенхеймовский музей, в великолепной постоянной экспозиции которого (к ней присоединилась теперь, как дар, богатейшая коллекция Теннхаусера) экспрессионисты занимают достойное место, открыл сейчас выставку-панораму «От Пикассо до Поллока», каждый из экспонатов которой – это образец специфического видения модернизма, его эстетических основ, его роли катализатора общественных сдвигов, его невероятной, перенасыщенной экспрессии.
Собрание работ гениального первооткрывателя модернизма Пабло Пикассо вводит нас в лабиринт удивительных «синтетических», философски сложных его образов, в мир его метафоричного, современного в абсолюте искусства – в том смысле, что оно, анализируя до дна, показывает современного человека и события того конкретного времени, когда картина создается, и, в то же время, вневременного людского бытия. Художник не ставил перед собой задачу найти новый стиль или манеру, он просто искал путь выражения бурлящих своих чувств, воплощения впечатлений, образцов, рожденных его воображением, людей, им виденных и глубинно понятых. Его живопись была экспрессивна еще до рождения экспрессионизма как направления, у которого он взял (и которому он дал) болезненную напряженность эмоций и свой протест против ужасов и уродства ушедшего века. Впрочем, пришедший век пока (пока?) «радует» тем же.
И в этом плане искусство Пикассо, современное искусство, в котором выполнял он функции «агитатора, горлана, главаря», по идейной своей направленности было созвучно догмам и лозунгам, провозглашенным в первой четверти XX века Нольде, Кирхнером, Клее, зачинателями немецкого экспрессионизма, и одновременно с ними Джорджио де Кирико, Марком Шагалом, Максом Эрнстом, Фернаном Леже, Пьетом Мондрианом, Жаком Липшицем, Осипом Цадкиным, Хаимом Сутиным… Может, именно поэтому фашистские «искусствоведы» называли экспрессионизм еврейским.
Но было это течение общечеловеческим и растворялось, украшало и окрашивало самые разные направления и школы, т. е. выступало в сплаве с ними, было подчас своеобразным допингом, не только не лишним, но необходимым. Кубистические изыски Пикассо, Гриса, Делано, Леже были донельзя экспрессивны, как и работы большинства художников Парижской школы. Что уж говорить о зачатом де Кирико и заявленном в своем манифесте Андрэ Бретоном сюрреализме, чем дальше, тем больше сдобренном экспрессионизмом и изначально чувственном и эротичном, вдобавок сбрызнутом бодлеровским ироничным оптимизмом. Да и был ли он, «чистопородный» экспрессионизм? Иногда. Но чаще в единении с иными стилями, обогащая их, делая ярче, эффектнее, богаче, выразительней.
Авангард покорял Европу. Здесь на выставке представлены авангардисты всех мастей. Немецкие (о которых речь впереди), итальянские – Джино Северини, например, и русские – Михаил Ларионов, Любовь Попова, Василий Кандинский, Казимир Малевич…
Но – стоп! Дело в том, что у Гуггенхейма одновременно с той большой выставкой демонстрируются еще две самостоятельные экспозиции. Первая из них – это невероятно чувственные оригинальные акварели пионера абстракционизма Кандинского, бывшего апологетом красного цвета (он говорил, что истинно красный подвластен лишь русскому) и певцом сексуальности – в абстракции!
И еще одно собрание, привлекающее буквально толпы, - это компактная, но чрезвычайно интересная выставка «Казимир Малевич. Супрематизм». Супрематизм – с его главенством линии как таковой и линии, образующей геометрические фигуры, в которых зашифрована мысль, с его эстетикой статичности и динамикой желаний, был открытой Малевичем формой абстрактной живописи. Или графики? Такой концентрации страдания, пожалуй, не увидишь нигде. «Черный квадрат» – тупик. Полная, невыносимая безысходность. Отчаяние, которому нет предела. Дерзкий эксперимент, давший дорогу новому направлению в искусстве, направлению, оказавшемуся настолько жизнеспособным и победительным, что и сегодня живо. И мы видим новые супрематические композиции сегодняшних последователей Малевича (а им несть числа), а уж элементами проявляется супрематизм и того чаще. Фигура Малевича, легенда Малевича привлекательны настолько, что музейные залы, как говорится, ломятся. Присоединяйтесь!
Все те художники, имена которых назывались (и Малевич в их числе), были первопроходцами, следом за ними, печатая шаг, двигались батальоны. Сложно сказать, художники Нью-Йоркской школы шли за ними или рядом с ними, художники особенные – Поллок, Стил, Густон, Ротко, корни которого уходили в Россию. В 30-х годах американский авангард пришел к крайней – абстрактной форме экспрессионизма, подарив миру ряд весьма значительных работ: «Художник и его мать» Арчила Горки, «Американская готика» Гранта Вуда, «Похороны гангстера» Джека Левина, политизированные полотна Бен Шайна и Адольфа Готлиба. Не только приметы времени, но и интереснейшие живописные находки видим мы в их работах. Тут и супрематические фантазии Бургойна и Диллера, чья «Вторая тема» в советской искусствоведческой литературе служила примером извращенности заокеанского искусства. Свои супрематисты, такие, например, как замечательные художники и архитекторы Лисицкий и Рояк, творили тайно, «в стол», не выставляя свои работы.
Интересно, что признанный лидер американского авангарда Джексон Поллок и его жена Лия Краснер были апологетами соцреализма, но, разобравшись, оборвали все нити, окончательно отдавшись отвергаемому соцреализмом авангардному искусству, сконцентрировавшись на абстрактном экспрессионизме.
Позднее Поллок довел это течение до его сублимированной формы, которую скорее можно было бы назвать экспрессивным абстракционизмом. В знаменитом программном полотне «Портрет и мечта» – сумбур мыслей, чувств, желаний: чего хотеть, к чему стремиться, если несбыточно все.
Мир еще не понял убийственного значения слова Холокост, не знал (или не хотел знать) о фашистских лагерях смерти, слабо представлял себе, что такое ГУЛАГ. Но гений обладает непостижимым даром видеть скрытое. В Богом проклятом 1937-м Поллок создал свой шедевр «Пламя» – сжигающее, разрушительное, злобное. По эмоциональному накалу и силе воздействия его можно сравнить с шагаловскими «Войной» или «Белым распятием», с «Герникой» Пикассо. Вот каков великий Джексон Поллок, чьи категоричные парадоксальные сюжеты, только ему свойственным оригинальным способом брошенные на полотно, будоражат душу.
Но не пора ли вернуться к истокам, к немецкому экспрессионизму, который, по заверениям Джил Ллойд из Йельского университета, есть сумма двух слагаемых – примитивизма и модерна. Однако мне кажется, что не помешало бы добавить к этому дуалистическому коктейлю исконно немецкие сентиментальность, тевтонский напор и чуть-чуть неискоренимой романтики. Хотя сам модернизм многие трактуют как послеромантический феномен, социальный статус которого – взрывчатка, но в то же время в нем весь спектр проблем изобразительного искусства. И девиз: «Искусство как жизнь, жизнь как искусство».
Кстати, друзья дорогие, мы уже покинули башню Гуггенхейма и, пройдя пару кварталов, очутились в молодом (ему чуть больше двух лет), но уже весьма авторитетном музее немецкого и австрийского искусства «Новые галереи», где представлена сейчас очень интересная выставка «От экспрессионизма до Баухауза».
Если обратиться к авангарду и авангардизму в искусстве как к явлению, модернизму в целом, то напрашивается жесткий вывод: теснейшее сплетение с социальными бурями. И те, кто полагает, что революционные изменения в искусстве – это всего лишь ураган в стакане воды, жестоко ошибаются. Тут все переплелось: революции социальные инициируют коренные изменения в искусстве, которые, в свою очередь, зачастую предваряя эти революции, кровавые и бескровные, сами дают обществу наимощнейший допинг. Вспомните хотя бы русский авангард. «И мы стоим миров двух между», - писал Владимир Хлебников, один из бунтарских поэтов-авангардистов.
Экспрессионизм поначалу тоже был бунтарским. И особенным – экспрессия мысли, жеста, поведения… Картины таких титанов, как Эмиль Нольде, Пауль Клее, Эрнст Кирхнер, Эрих Геккель, предрекают изменение взглядов, духовности, нравственных ориентиров, даже такуое страшною понятие, как вседозволенность. Эти немецкие художники представляли «молодой» экспрессионизм – «Христос среди детей» Нольде, поразительный «Танец» Геккеля, «Фарисеи» Шмидт-Ротлуфа, «Триада балета» Шлёммера. Но как все молодое, течение взрослело, охватывало все более широкую тематику, даже иконопись, например заалтарный образ Печштейна. Произведения экспрессионистов обрели большую декоративность, необычайную динамику, пластичность и выразительность. И политическую заостренность тоже – и в живописи, и в скульптуре, и в графике. И в фотографии, что доказали мастера Баухауза.
Вклад его художников в новое искусство неоценим. Баухаузом, домом строительства, была названа высшая школа художественного конструирования и строительства, созданная в 1919 г. в Германии архитектором, дизайнером и теоретиком архитектуры Вальтером Гропиусом, ставим основоположником функционализма в строительном деле, дизайне и прикладном искусстве, которое он считал самым важным в столетии социальных взрывов, гипервойн и технических катаклизмов. Но не вместо изобразительного искусства, а вместе с ним. В Баухаузе преподавали и учились, иногда одновременно, такие львы, как Пауль Клее, Лионель Файнингер (тоже из когорты зачинателей экспрессионизма), Василий Кандинский, Йозеф и Анни Альберс, Эль Лисицкий, наделенные талантом и неуемной тягой к дерзкому экспериментаторству в архитектуре, дизайне мебели, одежды и предметов быта, металлообработке, ковроткачестве, театральном оформительстве. А потом в Баухауз вместе с Ласло Моголи-Наги пришла фотография, вернее фотоискусство, фанатиком и великим новатором которого был Ласло, привнесший в него динамизм, особый таинственный свет, целый ряд позиционных и технических новинок, взятых на вооружение и сегодняшними асами фотографии.
После разгрома Баухауза фашистами в 1934 г. большинство преподавателей и последователей его школы очутились в Америке, оказав огромное влияние на формирование теоретических основ, направленности и тенденций современного американского искусства (прикладного, в первую очередь) и архитектуры. В чем мы можем убедиться, посетив здесь же, на Музейной Миле, очень популярный Национальный музей дизайна, где любят бывать американцы, находя всякий раз для себя и своего дома что-то новое, интересное и полезное, а заодно и приобщаясь к истории прикладного искусства и восхищаясь великолепным, отделанным резным дубом особняком Карнеги, подаренным музею. Вот где правит бал функционализм – творчески осмысленный, талантливо отработанный, разумный, шагающий в ногу с современной техникой. Сейчас здесь весьма любопытная для всех, а для специалистов или просто тех, кто строит или отделывает дом, выставка из серии «Витрина современных архитектуры и дизайна». Тут можно познакомиться с техническими новинками, и новейшими стройматериалами, и новыми методами строительства, и архитектурными линиями дней нынешних и грядущих. Конечно, «гвоздем» экспозиции был выстроенный в приусадебном парке павильон, названный SmartWrap – разумная суперобложка (думается, новейших отделочных материалов, в павильоне представленных). Сам павильон – суперавангардистский и весьма, весьма экспрессивный, что подтвердил в короткой беседе со мной автор этой сложной конструкции известный архитектор профессор Стивен Кайерен. «Конечно, хорошо знаю русский архитектурный модерн и русский, ставший общемировым супрематизм Малевича и его школу, чье значение не умаляет время», - сказал он.
Еще одна деталь презентации этой выставки, собравшей нью-йоркских журналистов: не менее, чем «умный» павильон, публику привлекала стойка, на которой громоздились «Драгоценности из России»: русская водка разнообразнейших видов – от классики до клюковки и бруснички. Воистину напиток царей и богов.
Но наша тема сегодня – экспрессионизм, а мы забыли одно многозначное имя: Макс Бекман. Он шел в одной шеренге с Нольде и Кирхнером и был равен им – талант, дерзкое новаторство, раскаленная экспрессия, умение оценивать ситуацию и людей не только сиюминутно, но на годы вперед. Интересно, что сейчас работы Бекмана можно увидеть и у Гуггенхейма, и в Новых галереях, и в Метрополитен, где экспонируются двенадцать литографий знаменитой его серии «Ад», о которой вы читали в нашей газете пару недель тому назад.
Но самая полная, самая обширная экспозиция полотен, фотокомпозиций и графики Бекмана представлена сейчас в Музее современного искусства, прославленном Модерн Арт. Это ретроспектива, охватывающая всю творческую биографию художника от начала прошлого века до его середины. Наверно, никому не пришлось вот так – лично – познакомиться с Бекманом – через его автопортреты, собранные со всего света. Их множество. Удивительный образец самопознания и познания мира и эпохи тоже. 1904-й – он совсем юный, и 1946-й – горечь и отчаяние, огладываясь назад; оптимизм и надежда в ожидании грядущего. Он немолод, но, как всегда, готов к бою. Бекман ненавидел войну, жестокость, тупое человеконенавистничество, но, как и великие Босх, Брейгель, позднее Гойя, писал жуткие картины пыток, мучительства и мучений, изощренного садизма и смерти. «Сон разума рождает чудовищ…» Он провидел появление фашизма, был свидетелем недолгого его кровавого торжества и той вялости и попустительства народов, позволивших превратить едва ли не всю Европу в ад. Это полотна – предупреждение: «Люди, будьте бдительны!» Что более чем актуально сейчас, когда многие еще не поняли, что под зелеными знаменами исламского фундаментализма шагают фашисты нового типа, может, еще более страшного.
Побывайте в Музее Модерн Арт, который временно находится в Квинсе на углу 33-й улицы и Квинс бульвара (поезд метро 7 до остановки “33 Street”). А музей Метрополитен, «Новые галереи», Гуггенхейма и Музей дизайна дружно расположились на 5-й авеню на пересечении 82, 86, 88 и 90 улиц соответственно (поезда метро 4, 5, 6 до остановки “86 Street”).