Правая рука пяти председателей

Несколько дней назад мы сидели в нашем клубе для пожилых людей (этот клуб находится в г. Нуарке, штат Нью-Джерси) за чашкой чая и говорили о том, о чем говорят и думают сейчас все в Америке, – о страшном взрыве, унесшем тысячи жизней, о войне с международным терроризмом, которую ведет Америка в далеком Афганистане. Нет, у нас не было назначено никаких лекций, никаких специальных программ. Просто в такое трудное, в такое непростое для всех время люди тянутся друг к другу, люди хотят быть вместе. Ведь для многих из нас Афганистан - это не просто географическое понятие, название еще одной из стран мира. Как сказал один мой знакомый, у которого в Афганистане похоронен сын, «это незаживающая рана, это осколок, который при каждом неловком движении напоминает о себе». Я смотрела на людей, которые сидели рядом со мной: уроженцы Киева, Москвы, Минска, Одессы, Львова, они сейчас говорили о далеком Таджикистане, который находится рядом, «буквально через дорогу от Афганистана».
- Давайте попросим Льва рассказать нам о Таджикистане, - сказала я. Он ведь прожил там столько лет, у него наверняка есть что вспомнить. Где вы жили в Таджикистане?-
- Я жил в Душанбе.
- А кем работали?
Лев Кандинов, скромный интеллигентный человек, заведующий библиотекой нашего клуба для пожилых людей, немного помолчал, а потом, слегка смущаясь, ответил:
- Я был помощником Председателя Совета Министров Таджикистана…
Согласитесь, не каждый день приходится беседовать с помощником Председателя Совета Министров, пусть даже бывшим. Текст нашей беседы я привожу ниже.
- Откуда вы родом?
- Я родился в Баку, закончил фарсидское отделение филологического факультета университета в Душанбе и с 1958 до 1963 года работал в молодежной газете. Стал профессиональным журналистом и одновременно занимался переводами книг с таджикского на русский. Однажды мне предложили перевести на русский язык путевые заметки о поездке в Эфиопию. Автором книги был Председатель Совмина республики Абдулахад Кахаров. В процессе работы над книгой у меня накопилось к автору столько вопросов, что однажды я не выдержал, позвонил ему, назвал свое имя. Меня с Кахаровым тут же соединили. Разговор наш затянулся, по телефону все вопросы решить было трудно, он пригласил меня приехать к нему на дачу. Пока я работал над переводом, мы встречались не один раз. Поверьте, я мало встречал в жизни таких интеллигентных, разносторонне эрудированных людей, таких достойных людей, как Абдулахад Кахаров. Прошло несколько месяцев после выхода его книги в свет, я по-прежнему работал в газете, в свободное время занимался переводами. Однажды меня вызвали в Совмин и предложили новую работу – помощника Председателя Совмина. Им нужны были грамотные, энергичные, знающие языки люди. Видимо, все это Кахаров во мне увидел.
- Чем занимался помощник Председателя Совмина?
- Через меня шла вся входящая и исходящая информация, то есть все, что шло за подписью Председателя Совмина. Я должен был передавать его поручения министрам и отделам Совмина. В моем ведении были референты по международным делам, промышленности, сельскому хозяйству, капитальному строительству. У меня был также помощник, который писал заготовки (мы их называли болванки) речей Председателя, а я потом уже придавал им нужный вид. И было много другой ежедневной работы.
- Как долго вы работали в правительстве?
- С 1963 до 1993 года. Сначала был помощником Председателя Совмина, а потом заведующим секретариатом Председателя Совмина - по нынешней терминологии это руководитель аппарата Председателя Совмина.
- Я хочу задать вам тривиальный вопрос, он просто лежит на поверхности:
- Как вам, еврею, жилось в Таджикистане? Вы не испытывали по отношению к себе антисемитизма?
- Поверьте, нет. На работе я этого совершенно не чувствовал, а на бытовом уровне антисемитизм какой-то, разумеется, существовал. Но я должен отметить: местное население относилось к евреям уважительно. Евреи жили в Таджикистане две с половиной тысячи лет, развитие еврейской общины происходило одновременно с развитием таджикской нации.
Изменения в отношении к людям других национальностей начались в девяностые годы. Также как и в других республиках бывшего СССР, в Таджикистане произошел невероятный взрыв национализма. Я помню многолюдные демонстрации, где над толпой реяли лозунги: «Армяне, немедленно убирайтесь из Таджикистана» или «Русские, убирайтесь из нашей республики в течение двух лет!» Что же касается евреев, то им предлагалось уехать в Израиль через пять-десять лет. Как видите, давали отсрочку.
- Давайте вернемся к началу вашей деятельности. Сколько премьеров вы пережили?
- Я пережил пять премьер-министров и одного Председателя Совмина.
- Кто из них оставил самый большой след в вашей душе?
- Конечно, Кахаров. Изумительный человек, тонкий знаток классической персидской поэзии, да и русской тоже. Интеллектуал… Поэтому его и постарались отправить на пенсию, когда ему исполнилось 60 лет, когда он мог еще столько полезного сделать.
Второй «мой» Председатель Совмина, Рахмон Набиев запомнился специфическим отношением к исходящим документам. Например, надо было составить бумаги о подготовке жилого фонда республики к зиме. Бумага составлялась по всем правилам, но когда она попадала на подпись к моему шефу, тот кидал ее обратно со словами «немедленно переделать, документ выглядит непартийно, он политически не выдержан!” Набиев был прав. В вышеозначенной бумаге отсутствовала в самом начале фраза, вместе с которой этот документ выглядел так: «Руководствуясь мудрыми указаниями верного ученика В.И. Ленина товарища Л.И. Брежнева, Совет Министров Таджикистана постановляет: Министерству коммунального хозяйства заготовить на зиму 3000 тонн мазута». Поверьте, это не из собрания анекдотов.
Набиев побыл на этом посту два с половиной года, а потом стал первым секретарем ЦК. Мне так тошно было с ним работать, что я ушел с моей номенклатурной должности на киностудию «Таджикфильм» и восемь лет проработал там главным редактором студии. А через восемь лет я опять вернулся в Совмин на должность руководителя секретариата. Об остальных своих высоких начальниках – трех Председателях Совмина, четвертый был уже премьер-министром – ничего интересного рассказать не могу, все как один на одном месте долго не задерживались. Быстро делали карьеру и так же быстро сходили со сцены.
- С кем из советских руководителей вам приходилось встречаться?
- С Косыгиным, когда он приезжал к нам в Душанбе. В октябре 1964 года Косыгин был на одной чрезвычайно важной встрече во Вьетнаме и на обратном пути остановился ненадолго в Душанбе. Помню, ко мне позвонил помощник Косыгина: “Срочно передайте Алексею Николаевичу, что звонили из Китая. Чжоу Эньлай согласен встретиться с ним в аэропорту Пекина. Это сообщение чрезвычайной важности». Я тут же помчался на дачу, где разместили Косыгина.
«Косыгин отдыхает, дайте мне письмо, я позже передам», - сказал мне охранник.
- Нет, я должен передать лично и немедленно.
Косыгину передали мою просьбу, он вышел, и когда я передал ему содержание разговора с помощником, он распорядился готовить самолет к вылету в Китай и через 40 минут вылетел в Пекин. Сейчас это дела давно минувших дней, а для историков это была знаменитая встреча с Джоу Эньлаем в пекинском аэропорту, которая определила дальнейшую судьбу отношений между Китаем и СССР. Прошло столько лет, а у меня и сейчас перед глазами лицо Косыгина с выражением досады в глазах, а в ушах глуховатый его голос. «Вот стервецы, знали же, что я до последней минуты ждал этого сообщения, надеялся, что из Вьетнама прилечу к ним. Так нет, нарочно дождались, чтобы я улетел, думали, что из Москвы я уже точно не вернусь». Я еще несколько раз встречался с Косыгиным и скажу вам честно, он меня покорил. Из всех государственных деятелей, которых я знал, это был по-настоящему государственный, деловой человек. Он никогда не обещал того, чего не мог выполнить, но если уже обещал, то непременно выполнял. Когда мы обращались к нему с просьбой сделать то-то или то-то для Таджикистана, он говорил: «Подсчитайте хорошо, предоставьте точные расчеты. Я не Хрущев!»
- А с Хрущевым вам доводилось встречаться?
- Встречаться доводилось, но лично беседовать нет. Пару раз, когда он приезжал к нам и я видел его, он был явно под “градусом”, был несколько взвинчен. Помню, он только что приехал, обменялся рукопожатиями с нашим руководством, назвал нас «саксаулами». Для него, что саксаулы, что аксакалы – одно и то же.
- Но он что-то реальное делал для Таджикистана?
- Делал. Помогал со средствами. У нас же район особенный. Сели, землетрясения, горные реки, наводнения. Всего этого не предусмотришь, всегда мы зависим от того непредвиденного, что не планировалось, что выкинет стихия. И всегда надо было бить челом в Москву: «Помогите с техникой, помогите со средствами, у нас проблемы, не предусмотренные планом!» У Хрущева был купеческий размах: «Дайте Таджикистану 200 машин. А этих машин, скажем КАМАЗов, в те годы на весь Союз было 2000… Хрущев давал на бумаге. А Косыгин давал то, что реально можно было дать, он отвечал за свои слова. В те годы, сразу после того, как был смещен Хрущев, СССР искал пути урегулирования отношений с Китаем, нарушенных Никитой, казалось бы, навсегда. Косыгин был настоящий хозяин.
- Каково ваше отношение к Горбачеву?
- Целиком негативное. Развал Союза, по-моему твердому убеждению, произошел не потому, что он так задумал, а потому, что в результате его безволия вырвались черные силы, который он не мог обуздать. Сужу по Таджикистану. У нас сразу же, как только произошел развал, появилась неизвестно откуда взявшаяся партия демократического возрождения, сразу приобрел авторитет исламский религиозный верховный судья Туразаде. Начала выходить газета «Озоди» – «Свобода», и все те, кто имел хоть какое-то отношение к тому новому, что тогда рождалось в республике, стали разговаривать по-таджикски с явным иранским акцентом. Таким же языком «вдруг» стали изъясняться авторы газетных публикаций, сплошь и рядом в статьях появились персидские, арабские слова, непонятные словообразования. Таджикистан стал распадаться на отдельные кланы – кулябские, ходжентские, гармские и т.п. Чуть ли не каждый район стал иметь своего полевого командира, проще говоря, свою местную банду. Начался отстрел, я не оговорился, - именно так и было – интеллигенции. Был убит бывший президент Академии наук Таджикистана, большой умница, философ, профессор Мухаммед Асими, убили главного врача психиатрической больницы, профессора Гулямова, убили министра здравоохранения республики, великолепного терапевта, профессора Исхаки Худовайтова, убили одного из видных юристов Юсуфа Худовайтова… За всем этим явно угадывалась чья-то рука. Чья - не знаю, но какой скорбный, какой далеко не полный, раздирающий душу перечень блестящих имен невинных, столько сделавших для своего народа людей! Уму непостижимо! Я знал их, преклонялся перед их умом, талантом, знаниями. А сколько интеллигенции уехало, чтобы не
погибнуть.
- Меня интересует ваше мнение об Александре Яковлеве, как его называли, прорабе перестройки. Вам доводилось с ним встречаться?
- Лично беседовать нет, но неоднократно доводилось видеть и слышать. Я помню, он приезжал к нам в Таджикистан в 1989 году. Был он тогда в ранге секретаря ЦК КПСС и члена Политбюро. До этого 10 лет был послом в Канаде, что для дипломата очень большой срок. Обычно послов меняют, то есть посылают в другую страну каждые пять лет.
- Почему?
- Чтобы не купились.
- Он приехал к вам впервые?
- Да. Второй человек в стране приехал знакомиться с республикой и пропагандировать перестройку, новый поворот во внутренней и внешней политике государства. Прошлое он, естественно, поливал грязью. Но ведь он чернил и хорошее, что нельзя было забыть, чернил все то, что для нашего народа сделала власть в области образования, здравоохранения, развития материальной базы. Он скорее всего не знал или не хотел знать, что без промышленности, без дорог, которые были построены в непроходимых горах, мы не стали бы той нацией, какой являемся теперь, ведь дороги эти связали, консолидировали отдельные, разрозненные кланы между собой. Он чернил все подряд. Я слушал его и у меня создавалось ощущение, что членом Политбюро, ответственным за все эти провалы, был я, а не он. Я ему не верил! Когда один из наиболее активных, наиболее видных членов партии, созданной Лениным, называет Ленина выродком, то я скорей поверю Ленину, чем ему. Это перевертыш. Ему плевать какому богу молиться, лишь бы жить хорошо.
- Вы знали кого-то из афганских руководителей?
- Я хорошо знал короля Афганистана Мухаммед Захир Шаха. В Таджикистане находится могила его деда. Каждый год король приезжал навестить могилу деда, он молился на ней, а потом брал ружье и охотился вместе с нами.
- И ему создавали королевские условия жизни?
- Да как сказать. Иной наш министр-карьерист жил куда роскошней. Король, когда приезжал, довольствовался палаткой.
- А каков он в общении?
- Очень приятный, воспитанный человек. И вообще я не понимаю, зачем его свергли. Он многое пытался сделать для своей отсталой страны, проводил реформы образования, хотел вырастить свою интеллигенцию, посылал молодежь учиться в университеты Европы, в Советский Союз. Эти люди заканчивали учебу и возвращались на родину. А как только короля свергли, вся интеллигенция, все лучшие умы эмигрировали, рассеялись по всему свету. А тех, кто не убежал, талибы убили. И снова дикость, снова средневековье… Точно так же я до сих пор не понимаю, почему мы были в восторге от революции, совершенной Хомейни. Правда, нам в то время никто не говорил, что Хомейни выступал под тремя лозунгами: «Смерть американскому империализму!», «Смерть сионизму!», «Смерть советскому империализму!». Два первых лозунга мы выпячивали, а про третий молчали, его как бы не существовало.
- Вы знали шаха Ирана?
- Нет, не довелось. Я хорошо знал его сестру, она часто наведывалась в Таджикистан. Нам просто было общаться с теми, кто приезжал из Ирана, Афганистана, ведь у афганцев и таджиков один язык общения – фарси.
- Лев, если только не секрет, как оплачивалась ваша работа?
- Да нет, какой тут секрет. Я всегда говорил, что жил и живу как студент. Когда был студентом, моя стипендия была 300 рублей. Это еще до Хрущева. А когда стал работать на высокой должности, моя зарплата выражалась в тех же цифрах – 300 рублей. Правда, время было уже другое, масштабы цен другие. Хватало, чтобы дожить от зарплаты до зарплаты. Я жил далеко не роскошно, но меня всю жизнь выручала вторая и очень мною любимая специальность. Я был профессиональным переводчиком с языка фарси. Я перевел 36 книг. Среди моих авторов были такие известные таджикские писатели, как Джалол Икрами, Фаттех Ниязи, Фазлиддин Мухаммадиев и многие другие.Роман Фаттеха Ниязи «Верность» переиздавался три раза, его тираж был 250 тысяч, еще одна его книга «Не говори, что лес пустой» вышла тиражом около 250 тысяч. Книги эти выходили в издательствах «Советский писатель» и «Художественная литература».
- Вы член Союза писателей?
- Да, с 1965 года. Я ведь и сам писал. Выпустил две книги на русском языке. Одна – «Память», вторая – «Дана навечно». Обе на военные темы.
- И вся эта напряженная государственная и литературная деятельность прекратилась в один прекрасный момент?
- Да, дело было именно так. Все началось с Горбачева, с так называемой перестройки. Произошел невероятный взрыв национализма, начался развал всей системы. Наверно, все к тому шло. Но развал, который произошел, был очень хорошо подготовлен. По моим наблюдениям, да и из бесед с теми, кто меня окружал, с работниками высокого уровня, все до одного считали, что во многом была виновата война в Афганистане.
- А что вы думаете об афганской войне?
- Самое глупое, самое трагическое мероприятие из всего, что мне случалось видеть за всю мою жизнь.
- Из каких соображений вы уехали?
- Жизнь надо было спасать, вот и все соображения. Когда в государстве нет никакого порядка, когда исчезают авторитетные люди, сводится на нет деятельность правоохранительных органов и не к кому обратиться за помощью, остается только одно – уехать, пока ты жив. В начале 93-го я сидел у себя в кабинете в Совмине и работал, когда в комнату ворвалась банда накачанных наркотиками юнцов. Меня схватили и вытащили на улицу, сказав, что я являюсь врагом таджикского народа, так как сотрудничаю с СССР – со старой властью, а врагов надо казнить, и немедленно. Не знаю, как мне это удалось, помню только, что я сказал моим обличителям: «Ребята, вы же люди верующие, разрешите мне перед смертью побриться и надеть чистое белье, вон через дорогу мой дом, вон наш балкон, пока я буду собираться, жена вас пловом накормит, выпить даст. Самый старший из них и, наверное, меньше всех обкуренный наркотой сказал: «А что, давайте зайдем к нему домой, пусть увидит, что мы не звери». И меня повели домой… На улице бесновались толпы разгоряченных и кем-то хорошо подготовленных юнцов, над ними реяли идиотские лозунги, я вам о них уже рассказывал. Я шел к себе домой под дулом пистолетов и думал, что это, наверное, моя последняя прогулка по городу, который я так люблю. Пока жена ставила на стол все, что только было у нас в доме, пока я переодевался в ванной и лихорадочно соображал, как же мне быть дальше, на улице раздались выстрелы. Мои конвоиры выглянули в окно и заторопились вниз, пообещав прийти, когда «все кончится». Через час выстрелы смолкли, толпа на улице разошлась. Я осторожно спустился вниз, выглянул на улицу. Рядом с нашим подъездом в луже крови лежали двое ребят, те самые, которые вели меня на расстрел.
Вот в такой обстановке происходило мое прощание с Таджикистаном. Разумеется, все это не прошло даром. Когда незадолго до того, как мы уехали, мне стало плохо с сердцем, вызвали «скорую», но она не могла проехать, - улицы были запружены демонстрантами. Друзьям пришлось нести меня в госпиталь на руках. Как видите, донесли. Три километра в один конец. Иначе вы бы со мной сегодня не беседовали.
- Какова сейчас ситуация в Таджикистане?
- Разумеется, сейчас ситуация более стабильная чем в то время, когда я уезжал. Промышленные предприятия, правда, еще не работают на полную мощь. И это понятно, ведь в советское время все планировалось так, чтобы один производитель имел связь с сотней партнеров за тридевять земель. Но налаживаются постепенно связи, находятся партнеры. Ведь Таджикистан очень богат полезными ископаемыми, фантастически богат, вся таблица Менделеева, какой минерал ни назови, есть в наших горах. Но добывать, а самое главное, доставлять добытое – вот в чем проблема. Молодежь тянется к знаниям, поступает в престижные университеты России, в Славянский университет в Душанбе (его открыла Россия). Туда громадный конкурс. Самые изучаемые языки сейчас – английский и русский. Английский – на первом месте. Не будешь учиться – не выживешь. Но если говорить всерьез, в нашей республике обучение населения всегда было на достаточно высоком уровне, тут надо отдать должное советской власти. Таджики – народ книги. Я не встречал в кишлаках человека, который бы не знал имен Омара Хайяма или Хафиза, их книги были в каждой семье. Сейчас Таджикистану оказывается помощь и по линии ООН, и другими организациями (там есть миссия ООН), оказывал помощь фонд Сороса. А сейчас в связи с тем, что Таджикистан оказывает реальную и своевременную помощь Америке, да и России в их борьбе с международным терроризмом, это значительно укрепит его позиции как в экономическом, так и в международном аспекте.
- Как вы себя чувствуете в Америке? Не трудно было привыкать к жизни простого американского пенсионера после долгих лет, проведенных «в верхах»?
- Нет, не трудно. Просто всему свое время. Я очень благодарен Америке за то, что она дала приют мне и моей семье, за то, что ее замечательные врачи лечили мое больное сердце. Останься я там, обо мне уже давно говорили бы в прошедшем времени. Я стал американским гражданином! Но я также никогда не забуду мой Таджикистан, страну, которой отданы лучшие годы жизни, не забуду людей, с которыми я работал, жил, дружил, сидел за одним столом, для которых я писал и переводил мои книги. Когда я оглядываюсь назад на все, что я оставил, и все, что унес в своем сердце, я честно хочу сказать: «Я счастливый человек!»