Дочки- матери. Совсем не игра...

Мир страстей человеческих
№42 (1121)

История невзаимопонимания между молодой русскоязычной израильтянкой и соцработниками, приведшая к тому, что у нее отобрали дочь и даже запретили с ней встречаться...

Петр Люкимсон

Глава Управления судов по семейным вопросам Южного округа Алон Габизон принял поистине историческое решение – о том, что в зависимости от меняющихся жизненных обстоятельств так называемое закрытое усыновление может трансформироваться в открытое, затем снова в закрытое и т.д. 

Таким образом, у биологических родителей появилось право на встречу и даже регулярное общение с переданным на усыновление ребенком — но, разумеется, исключительно по решению суда.

Понятно, что это прецедентное постановление судьи Габизона вызвало немалую тревогу у приемных родителей и ликование тех, чьи дети были отобраны соцработниками для усыновления.

Сейчас и судьи, и адвокаты внимательно изучают решение Габизона, чтобы выработать свое к нему отношение и понять, какие оно может иметь последствия. Однако так получилось, что корреспондент “НН” уже давно следил за перипетиями дела, ставшего основанием для решения судьи Габизона, и считает, что эта история заслуживает подробного пересказа. Думается, читатель уже догадался, что ее героями являются наши “дважды соотечественники”, репатрианты из бывшего СССР. Но так как идентификационные данные фигурантов этого дела запрещены к публикации, то все имена в очерке – условны (подлинные хранятся в редакции).

Как и тысячи других ее сверстников, Лена Л. приехала в Израиль подростком, и вряд ли нужно говорить, какое непростое отрочество выпало на долю этого поколения. 

Родителям в первые годы после приезда было не до детей – они сами были растеряны от переезда в новую страну, необходимости приспосабливаться к совершенно иной жизни и занимались не столько воспитанием, сколько выживанием. 

Может, поэтому жизнь у Лены долго не складывалась, а личная не сложилась вовсе. В молодости она скоропалительно вышла замуж, родила дочку, которой скоро исполнится 17 лет, затем развелась с мужем и получила статус матери-одиночки. 

В 2008 году в ее жизни появился мужчина, с которым Лена готова была провести оставшуюся жизнь, но он был не готов развестись с женой и расстался с Леной, как только узнал, что та забеременела.

Родившуюся в 2009 году дочь Лена решила воспитывать самостоятельно и в роддоме категорически отказалась сообщить соцработникам имя биологического отца ребенка – она не желала портить жизнь мужчине, которого все еще любила. 

Разговор с соцработницей тогда получился сложный, под конец шел на повышенных тонах, и, возможно, уже тогда Лена была взята сотрудниками этой службы “на заметку”.

Ситуация усугубилась в 2010 году, когда отец Лены, ныне покойный, сам явился в социальную службу и попросил оказать помощь его дочери. Он рассказал, что молодая женщина находится в крайне бедственном материальном положении и, по его мнению, не справляется с воспитанием детей. 

В заключение мужчина добавил, что они с женой были бы рады взять на внучек на воспитание, но, увы, их “поджимают” возраст и болезни. А спустя несколько месяцев в социальную службу обратился брат Лены. Он попросил соцработников обратить внимание на сестру и рассказал, что к ней постоянно ходят мужики, и образ жизни матери явно идет не на пользу детям.

Думается, Лена права, когда говорит, что из-за “поклепов” отца и брата она с 2010 года находилась под самым пристальным наблюдением соцработников. Но вот насчет того, что те только и искали повод, чтобы отобрать у нее младшую дочь, думаю, она несколько горячится. В конце концов, одна из обязанностей социальной службы — наблюдение за проблемными семьями, а Лена не скрывает, что в тот период “искала себя” и вела, скажем так, не совсем нормативный образ жизни.

Драматический поворот в этой истории произошел в 2014 году, когда в жизни Лены появился новый друг – Денис. Как-то, придя в детский сад, дочь Лены рассказала воспитательнице, что Денис “поднял ее на руки и кусал и целовал попу”. Затем выяснилось, что Денис постоянно произносит по-русски названия женских и мужских половых органов, а также (цитируется по отчету воспитательницы в социальную службу) какое-то особо страшное слово “сука”. Девочка вполне освоила этот лексикон и активно использовала его в беседах и играх со сверстниками. Воспитательница немедленно вызвала соцработницу, и та, поговорив, с девочкой, пришла к однозначному выводу: ребенок стал жертвой развратных действий со стороны друга матери.

На следующий день Лену вызвали в социальную службу и спросили, знает ли она, что происходит в ее доме, и о том, что ее друг сделал девочку своей “сексуальной игрушкой”. Лена категорически отвергла подобные домыслы. Кстати, она продолжает все отвергать до сих пор, хотя соцработники продолжают настаивать на своей версии. По Лениным словам, она была свидетельницей сцены, когда Денис поднял дочь на руки и стал целовать ее в разные места, в том числе и в попку, но в его действиях она не усмотрела никакого сексуального оттенка – это была обычная игра взрослого с ребенком. Соцработница эти ее объяснения тогда вроде бы приняла, но попросила Лену “быть начеку”.

Новый скандал вокруг дочки Лены вспыхнул примерно через месяц, когда воспитательница обратила внимание на то, что та ведет себя по отношению к сверстникам несколько странно для ее возраста. Из разговора с девочкой воспитательница выяснила, что та стала свидетельницей полового акта между матерью и Денисом, а также находилась рядом с ними в комнате, когда они смотрели порнофильмы.

Дальше – больше. Побеседовавшая с дочкой Лены специальный следователь по работе с малолетними пришла к выводу, что та, вероятно, действительно подвергалась неким развратным действиям со стороны Дениса. Однозначно сотрудница полиции этого не утверждала, да и медицинская экспертиза показала, что с ребенком все в порядке. Тем не менее, в полиции решили вызвать Дениса на допрос.

Здесь в деле произошел любопытный момент, напоминающий знаменитую сцену из фильма “Москва слезам не верит”: выяснилось, что хотя Лена уже больше года жила с Денисом, фамилии его она не знала. Разумеется, выяснить его личные данные оказалось совсем не сложно, но соцработники советского кино не смотрели, поэтому истолковали все не в Ленину пользу.

Полиция, кстати, так и не смогла доказать, что Денис совершал по отношению к девочке действия, которые однозначно можно было бы охарактеризовать как сексуальные, однако соцработники настояли на начале процесса лишения родительских прав. Тем не менее, суд постановил, что до окончательного решения, ребенку следует подыскать временную приемную семью, а пока таковая не найдена, девочка должна пожить у бабушки. Лена, в свою очередь, попросила суд оставить ей ребенка и заявила, что уже рассталась с Денисом. Но это была ложь: на самом деле ее отношения с Денисом продолжались, и однажды он предложил Лене съездить на несколько дней в Эйлат. И Лена решила взять с собой младшую дочь (старшая в это время уже училась в интернате). По ее словам, ей хотелось подарить малышке немножечко счастья. Она не сознавала, что совершает преступление — нарушает постановление суда и, говоря языком закона, крадет ребенка.

Вернувшись в детский сад, дочка рассказала воспитательнице, что была в Эйлате. Та, естественно, поинтересовалась, с кем именно, и девочка ответила — с мамой и Денисом. На вопрос о том, понравилось ли ей в гостинице, девочка ответила, что все было хорошо, вот только Денис разок запер ее на несколько часов в комнате, хотя ничего плохого она не делала.

В результате было возбуждено еще одно уголовное дело — о похищении ребенка и издевательствах над ним со стороны Дениса.

Лена и Денис утверждают, что на допросах и в суде говорили только правду: придя с пляжа, они решили заняться сексом, а чтобы девочка снова не увидела того, чего ей видеть не полагается, попросили ее посидеть в соседней комнате с игрушками и телевизором. Да, они закрыл дверь в эту комнату, но всего на тридцать-сорок минут, а не на несколько часов. Понятно, что ребенок ощущает время иначе, но девочка в любом случае была в полной безопасности, а если бы ей что-то понадобилось, она могла постучать в спальню, и они бы, конечно, ей тут же открыли дверь.

Что было дальше?

Дальше была продолжавшаяся практически до недавнего решения суда война Лены с соцработниками и судебной системой Израиля.

Сначала дочь Лены была передана на воспитание во временную приемную семью, и женщине разрешили время от времени встречаться с ней под наблюдением соцработницы. Подписать бумагу о том, что ее устраивают предложенные условия, Лена отказалась, и ее отношения с социальной службой накалились до предела.

К этому времени Лена, наконец, нашла устраивающую ее во всех отношениях работу, и ей было крайне важно закрепиться на новом рабочем месте. Обращаться к начальству с просьбой разрешить ей уходить с работы пораньше она в первые месяцы опасалась. Поэтому однажды она опоздала на встречу с дочерью на 20 минут. В какой-то момент общения с ребенком она решила слепить с дочкой фигурки из гипса — специально к встрече купила набор для поделок. Соцработница, увидев, как Лена распаковывает коробку, заметила, что до окончания встречи осталось 10 минут, и они вряд ли успеют заняться лепкой. Лена стала настаивать, чтобы ей не засчитали опоздание, попыталась объяснить, как ей важна работа, и в какой-то момент сорвалась на крик. В общем, все завершилось грандиозным скандалом, слезами дочери и... запретом суда на встречи с ней. Никакие утверждения Лены о том, что ребенок многое придумал и исказил в своих рассказах, никакие ее клятвы стать образцовой матерью, увы, не помогли.

Автор мог бы еще долго рассказывать подробности этой истории, но, думается, читатель уже все понял: конфликт Лены с соцработниками шел по нарастающей. В итоге в 2015 году суд постановил, что Ленина дочь должна быть передана на закрытое удочерение, то есть с этого момента ей запрещалось встречаться с ребенком и пытаться установить с ним любую связь. Ну, а если дочка, достигнув 18 лет, сама захочет установить какие-то контакты с биологической матерью, то что ж — ее дело и ее право. Само собой, этот запрет распространялся и на старшую дочь Лены – ей тоже было запрещено видеться с сестрой.

Выслушав это решение, Лена сломалась и решила капитулировать. Она заявила в суде, что признает прежние ошибки, готова выполнять все требования соцработников и т.д., но просит разрешить ей поддерживать связь с дочерью. Ей объяснили, что сделать уже ничего невозможно: закрытое удочерение есть закрытое удочерение, и закон тут однозначен.

Вот это правило и изменил в канун минувшего Судного дня судья Алон Габизон, в своем постановлении обратив внимание на три момента:

* Во-первых, в наши дни Интернета, электронной почты, социальных сетей и тому подобного соблюсти условия закрытого усыновления практически невозможно. Если биологические родители захотят выйти на связь с ребенком, или, наоборот, ребенок захочет связаться с биологическими родителями, то они это сделают вопреки запретам и желанию приемных родителей.

* Во-вторых, Закон о закрытом усыновлении с моральной точки зрения, по мнению судьи, отнюдь не однозначен.

* В-третьих, закон действительно наделяет суд правом определить характер усыновления. Но нигде не указано, что тот же суд может принять решение о превращении открытого усыновления и закрытое и наоборот в связи с изменившимися обстоятельствами. А то, что обстоятельства жизни то и дело меняются, мы наблюдаем на каждом шагу.

Так Лена и ее старшая дочь снова получили право на встречи с младшей девочкой. Правда, пока встречи будут происходить раз в полгода, но есть надежда, что уже через полгода суд разрешит им встречаться чаще. Лена восприняла происшедшее как маленькое чудо, которое даровано ей Всевышним к Судному дню в знак прощения прошлых ошибок. И ей очень хочется верить, что нынешний год станет для нее счастливее прежних.

Автору остается лишь пожелать этой сполна натерпевшейся в жизни женщине исполнения желаний.

“Новости недели”


Elan Yerləşdir Pulsuz Elan Yerləşdir Pulsuz Elanlar Saytı Pulsuz Elan Yerləşdir