БЕЗ СОБСТВЕННОГО ИМЕНИ. Из цикла “Женский декамерон”

Уважаемые читатели! В современной литературе сохраняется интерес к творчески увиденным биографиям незаурядных личностей и судьбам выдающихся людей. Мной написаны десять небольших рассказов под общим названием “Женский декамерон”, о когда-то знаменитых женщинах разных эпох, но забытых или полузабытых сегодня. Я старалась строго придерживаться фактов их биографий, но, в то же время, в меру своих скромных способностей, используя воображение, с некоторой свободой беллетризировать эти рассказы. Один из них перед вами.

“Sic itur ad astra!” (лат.) - Так идут к звёздам! Таков путь к славе!

Камунагара - божественная государыня подлунного мира - удалилась. Она была в печали и весь двор погрузился в грустную тишину. Всё померкло вокруг, даже герб императорского дома - выпуклая хризантема с шестнадцатью лепестками над малым троном императрицы больше не сияла так белоснежно, как раньше, бонзы - буддийские монахи под окнами Фиолетового дворца тихо пели о прекращении волнения дхарм* и о нирване - освобождении от страданий. Придворные императрицы Сёсё с беспокойством шептались между собой о том, что государыня ждала первенца, все гадалки и прорицательницы предсказывали рождение наследника трона. И это приближающееся величайшее событие было омрачено сэппукой - харакири, которое совершил брат государыни - высокородный Цубоутидо Сёё. Конечно, он даймё, владетельный князь из семьи потомственных самураев - японских рыцарей, шептались придворные дамы, и он вспорол мечом свой живот потому, что была затронута, оскорблена его честь воина. Все придворные, да и все японцы всегда молча одобряли харакири самураев, потому что крепко в них сидело с детства внушенное буддийское понятие бренности бытия и всего земного. Уважали японцы мужество самураев, совершавших такое тяжкое ритуальное самоубийство - сэппуку - харакири. Но как же Сёё не подумал о своей божественной сестре, об императрице Сёсё, каждая слеза которой дороже множества жемчугов и алмазов?
Так думала молодая женщина по имени Мурасаки Сикибу, которая, ничего не замечая вокруг, бродила по аллеям парка Круглого города, императорской летней резиденции, расположенной на острове посреди большого озера.
Она служила в придворном штате чтицей государыни и была ее дальней родственницей из многочисленного рода Фудзивара. По вечерам Мурасаки читала для нее стихи, особенно государыня любила изысканные, лаконичные и нерифмованные пятистишия - танка.

Встреча на тропе. Ничтожная жизнь!
Но пока размышляла, Сердцу моему наперекор
Была ли она, Сложилась судьба.
Полная луна уже. Но пред судьбою смиренно
Скрылась за облаками. Склонилось сердце моё.
Танка Мурасаки Сикибу. Перевод В.Санович

Мода на стихосложение, перенятая у китайского императорского двора и аристократии, в Японии сделала поэтами многих, стихи стали слагать все образованные люди и особенно столичные дворяне, приближенные ко двору. А в столице Японии того времени - Киото, вокруг императорского дворца были сосредоточены почти все образованные люди и именно они создали высокую японскую культуру того времени. Часто в императорском дворце устраивали поэтические турниры, а пятистишиями танка обменивались все в записках и письмах в самой обыденной жизни.
Даже были собраны несколько антологий японской поэзии того времени, как это было принято в Китае.

Весною, когда Он не ответил,
Так безмятежно небо, Любит меня или же
Отчего вишни Чувства угасли?
Лепестки рассыпают, Мои мысли спутались,
Как тревожные мысли? Как пряди чёрных волос.

* * *
На Мурасаки было надето темное кимоно со шлейфом, равномерное и плоское, без всяких выпуклостей, ибо таково было понятие японцев о женской красоте. По низу кимоно были нарисованы рукой талантливого художника яркие весенние цветы. Высокая прическа черных, как смоль волос, с длинными, торчащими заколками, выбеленное лицо, раскосые глаза с поднятыми бровями, маленький узкий рот, похожий на цветок, крохотные ступни ног, выращенные в специальных колодках - перед нами был эталон японской женской красоты раннего средневековья**.

Долго Мурасаки бродила в задумчивости, не обращая внимания на каменных львов, лежащих и стоящих в разных позах, на стелы с иероглифами, вычурные бронзовые фонари, высокие пагоды, беседки, стены с изображениями битвы драконов, обрамлявшие широкие аллеи парка. Посидела в саду карликовых вишнёвых деревьев, миновала высокую пятиярусную храмовую пагоду, созерцала с веранды дворца загадочный сад камней. В душе вопрошала сама себя - что делать? И, наконец, решилась. Непременно сегодня же она это сделает. Хватит сомневаться и размышлять. Надо отвлечь государыню от ее горя. Сегодня вечером она прочтет вслух первые главы своей книги. Да, своей “Повести о принце Гэндзи”, которую она тайно пишет вот уже несколько лет. Да, она будет сегодня читать свою собственную повесть, да, да... Но как страшно...

Мурасаки представила себе изумление государыни и придворных, когда они узнают, кто автор... Нет, это совершенно невозможно. Никто не должен знать, и даже догадываться. Нет, нет... Чтобы женщина осмелилась на такое?! Гордые даймё будут оглядывать ее с головы до ног вытаращенными глазами или надменным, презрительным взглядом, а придворные дамы, прикрывшись веерами, будут возмущаться, ехидно сплетничать или насмехаться над нею. И затеют какую-нибудь интригу... Ведь она одинокая вдова и совершенно беззащитна перед ними.
Но жгучее, необоримое желание быть услышанной - так сильно... В самодельных, исписанных ею тетрадях из китайской рисовой бумаги вся ее душа, воображение, чувства, радость созерцания прекрасного мира, печаль одиночества, любопытство, надежды и страхи перед будущим, предначертанным судьбой. Как хочется разделить все это с теми, кто поймет, кому будет интересно...

Императрица пожелала в 26 день двенадцатой Луны, после полудня, отдыхать в просторном парковом восьмиугольном павильоне - отдыхать от многолюдья утреннего приема и тяжелых известий со всех концов страны. Беспорядки в связи с очередным пожаром в Киото, недалеко от императорского дворца, когда выгорела половина столицы в южных кварталах, где жили в деревянных домиках ремесленники и беднота, неурожаи, эпидемии, дворцовые интриги и бесконечная борьба внутри рода Фудзивара и других кланов - такова была привычная реальность.
Павильон очень красив, внутри он был украшен драгоценной, резной, воздушной филигранью из душистого сандалового дерева в виде прозрачных колонн в углах, занавесей над раздвижными окнами, резных орнаментов и украшений на потолке. Мебель была сделана из тюльпанного дерева, прозрачный лак на ней не скрывал, а только подчеркивал все красивые изгибы и путаницу его внутренних жил. В промежутках между колоннами стояли инкрустированные черепаховыми и серебряными пластинами, полудрагоценными камнями и перламутром низкие столики с разнообразными карликовыми деревьями - бонсай, мода на которые тоже пришла из Китая. Эти миниатюрные деревья были так прелестны, изящны, изысканны, что государыня во время каждого своего отдыха в павильоне любовалась ими, обходя столы.

Наконец, императрица Сёсё перешла на небольшое возвышение, села на малый трон и мановением руки разрешила всем придворным сесть, а они, поочередно и много раз кланяясь, разошлись, согласно рангу, по своим местам. Наступило время Мурасаки Сикибу. И она развернула свою тетрадь.

“При каком же Государе то было? Много дам разных званий служило тогда во Дворце, и была среди них одна - не сказать, чтобы очень высокого ранга, но снискавшая чрезвычайную склонность Государя.

Особы, когда-то вступившие в высочайшие покои с гордой думой: “Ну, уж лучше меня...”, теперь уничтожали её презрением, равные же ей или низшие от зависти совсем лишились покоя. Даже обычные утренние и вечерние обязанности свои во Дворце исполняя, ничего, кроме досады, не возбуждала она в сердцах окружающих, постоянно навлекала на себя их гнев и - как знать, не оттого ли - с каждым днём становилась всё слабее, всё печальнее и всё больше времени проводила в отчем доме. Государь же изнывал от тоски, не помышляя о том, сколь предосудительным может показаться людям подобное слабодушие. Словом, благосклонность его к этой даме была такова, что слухи о ней, несомненно, дойдут до будущих поколений”.

Время ускользало незаметно, как вода при морском отливе. Уже в третий раз государыня жестом приказывала продолжать чтение. Прочитаны были главы о любви императора Кирицубу к наложнице Миясудокоро, о рождении прекрасного принца Гэндзи от этой любви, об интригах двора против его матери и о ее преждевременной кончине. Казалось бы, все вокруг слышали обыденный рассказ из жизни многочисленных японских принцев в истории императорского дома, но рассказ этот был написан так увлекательно, красочно, правдоподобно, что все заслушались. В какой-то момент императрица подала знак к окончанию чтения, но продолжала сидеть, внимательно глядя на Мурасаки. А она стояла, опустив глаза и почти не дыша. Как она посмела? Ведь она написала повесть о принце, о побочном сыне императора... Что теперь с ней будет? Пауза затянулась, в павильоне было слышно жужжание залетевшей пчелы.
Императрица встала и на несколько шагов приблизилась!.. - к Мурасаки.

Что это? У придворных округлились глаза и забило дыхание. Было выражено желание слушать продолжение завтра. А затем последовал вопрос: кто автор? Мурасаки молчала. А затем очень быстро побежала к выходу. Придворные зашевелились и склонились друг к другу.

Это неслыханно! Не видано! Возмутительно! Не ответив божественной государыне, не поклонившись ей, не испросив разрешения - убежать?! Совершенно невоспитанная, не соблюдающая древние традиции, наглая девчонка! Гнать ее надо! Так говорили все вокруг, забыв о самом вопросе - кто автор?

Но на следующий день чтение “Повести о принце Гэндзи” продолжалось, как ни в чем не бывало. Произведение состояло из 54 новелл, перемежающихся многозначительными танка, которые рассказывали о приключениях принца, его радостях и горестях, событиях и поступках героев повести, как бы заранее предопределенных судьбой, о его душевном состоянии и близких ему людей. И опять все заслушались, несмотря на то, что большинство было настроено против Мурасаки.
Но что это? После нескольких вечеров чтения императрица... подозвала Мурасаки к себе!

Мурасаки Сикибу из рук самой императрицы получила награду, как автор произведения “Гэндзи моногатари” - “Повесть о принце Гэндзи”!
В ответ она преподнесла императрице Сёси все собственноручно написанные тетради с “Повестью...”. Эта награда - красивый ручной сундучок с драгоценными письменными принадлежностями и стопами самой лучшей и дорогой рисовой бумаги, - как и сама автор книги вскоре стали знаменитыми в Японии. Повесть была прочитана в присутствии императора Итидзё, затем многократно переписана в женских покоях дворца, в домах аристократов, ведь все желали иметь дома свой собственный экземпляр.

Мурасаки Сикибу (973? - 1014?) - псевдоним очень знаменитой в своей стране японской писательницы 10 века, родоначальницы японской литературы, которая сумела труднейшим иероглифическим, то есть рисуночным, знаковым японским письмом, где каждый иероглиф - многозначен, создать литературный язык и написать увлекательное произведение. Японцы считают, что “Повесть о принце Гэндзи” - вершина японской прозы всех времён и до сих пор нет ничего ей подобного. Настоящее имя писательницы никому неизвестно, в те далекие века было не принято обнародовать женское имя. Таковы были законы Японии в 10 веке, да и в последующие века, таково было отношение к женщине, ибо этот мир и жизнь принадлежали в стране только мужчинам. Известно о ней только то, что она овдовела через два года после замужества, дочь ее стала известной в Японии поэтессой, несколько лет Мурасаки входила в состав придворной свиты императрицы Сёсё.

Её повесть переписывали от руки в последующие времена до тех пор, пока не было изобретено книгопечатание. После его изобретения книга Мурасаки была напечатана одной из первых. Ведь талант Мурасаки Сикибу был так велик, что читая эту “Повесть...”, ты переносишься на тысячу лет назад в прекрасную древнюю японскую столицу Хэйан (современный Киото), встречаешься с живущими там людьми, видишь их повседневную жизнь, быт, узнаешь их мысли и чувства, что было для них прекрасным, а что безобразным, во что они верили, чему радовались или печалились.

Уже более 200 лет, как имя Мурасаки Сикибу стало известно в Европе и ее книга “Повесть о принце Гэндзи”, а также ее “Дневник” переведены на многие языки мира и считаются великим памятником японской и мировой литературы.

Закончу этот рассказ юморной репликой из интернетовского форума, посвящённого Мурасаки Сикибу и её “Повести...”:
Аноним:
- Десятый век! Да ещё дама!
Некоторые иные народы, мнящие себя великими, ещё только с дерева спустились... А в то самое время молодая японская дама такими кошмарными иероглифами роман написала, который и сегодня почитать интересно...

ПРИМЕЧАНИЯ
* Дхарма - в буддизме - первичные элементы бытия, физические и психические элементы жизнедеятельности человека. Волнение дхарм - источник страданий, которые прекращаются в состоянии нирваны

** Раннее средневековье - европейское исчисление времени. Японское летоисчисление каждый раз начинается при вступлении на трон следующего императора, который единолично создаёт новый календарь, распоряжаясь настоящим и будущим временем

Фаина МАСТИНСКАЯ