Сестра моя - Тана

Тана приехала с опозданием - вечерние дорожные пробки... Она появилась на ступеньках “Аркафе” в Дизенгоф-центре - красивая, с королевской осанкой. Хиджаб только подчеркивает ее стать и элегантность. Мы пили кофе с тугой кружевной пенкой, разделив пополам приторный торт, и говорили о нашем общем доме Израиле - стране, в которой жить нам и нашим детям.

 

Инна Шейхатович 

 

Тана принимает участие в движении “Стоят вместе”, которое объединило еврейских и арабских феминисток. Я была на первых встречах, слышала рассказы, каждый из которых - крик души, беда и боль женщины, возмущение, попытка понять... 

 

“Вместе” - слово из лексикона местных утопистов. Отношения двух народов в нашей стране достигли такой точки кипения, такой мрачной пропасти, что, кажется, выхода из этого тупика нет. Здесь звучат стоны и проклятия, а мир вокруг уже давно утратил возможность ориентироваться в наших перипетиях. Да и не до того миру, своих бед и потрясений хватает. 

 

Тана Джавабре - мама маленького Ихье, психолог, ответственная за серьезную программу “Ноар бе сакана” (“Молодежь в опасности”) в своей школе, мыслящая, умная арабка, раз и навсегда решившая, что евреи ей не враги. 

 

Тана рассказывает: 

- В Иерусалиме на площади Сиона собираются евреи и арабы, чтобы поговорить. Иногда здесь кипят страсти, но большей частью разговор идет в мирном русле. Недавно пришла женщина с территорий. Я ей: “Садись, поговорим”. 

 

Она начала кричать, что у нет прав на эту землю, что мы здесь незаконно, что у нее двое детей, и когда арабы бросают камни, она пугается, не знает, кого из малышей вытаскивать из машины первым. 

 

Я попросила ее успокоиться, снова предложила присесть. Она села, и мы начали говорить. Было трудно - она обвиняла, я пыталась держаться спокойно. Она требовала, чтобы мы убирались отсюда. Какой тут может быть диалог?! Мы ведь тоже давно живем на этой земле, мы были тут, когда создавали еврейскую страну. Многих из нас тогда лишили дома, мама моя, к примеру, тоже стала беженкой... Но жить врозь мы не можем - нам некуда друг от друга деться! 

 

Я сказала, что понимаю ее чувства, у меня тоже ребенок, и я очень хорошо знаю, как это страшно, когда ты не можешь быть за него спокойной. Мы говорили долго и даже обнялись в конце. Люди должны разговаривать - это наша привилегия, наш единственный козырь, наша самая правильная стратегия. 

 

- Знаешь, Тана, есть такое движение “Это не закончится, если не разговаривать” (“Зэ ле игамер им ле недабер”), оно пока еще не очень известное... Люди встречаются, беседуют о том, что для них важно, - о потере близких, о тупике, в котором мы оказались. Там я услышала потрясающе трогательную историю о том, как араб из Газы, несчастный отец, у которого погибла дочь, передал ее органы израильским врачам, чтобы выжили те, кому можно помочь. Я несколько раз встречалась с теми, кто поддерживает это движение, в Тель-Авиве на площади перед Синематекой... Евреи говорили по очереди в микрофон, арабы из Газы рассказывали о своих бедах по скайпу. Казалось, нет ничего более естественного, чем просто сидеть и беседовать. Много ли мы знаем друг о друге? Многое ли готовы по-настоящему понять и осмыслить? 

 

Тана согласно кивает и говорит:

- Теперь, когда так много боли каждый день, мы будто переходим от одной беды к другой, и старая боль стирается. Вот убили карикатуристов во Франции, которые решили, что нет и не может быть никаких “священных коров”. Мир бушевал, а сейчас уже всё забылось... 

Я считаю, что убивать - это не решение проблемы, но ведь “священные коровы” есть, и на многих из них стоит мир! Ведь отбрасывая догмы и разные, как считают многие, ложные авторитеты, мы перешагиваем через веками вырабатывавшиеся идеалы, самую суть души того или иного народа. Зачем эти злобные карикатуры? Кому от них стало хорошо? 

 

- Абсолютно согласна! Ты не хочешь видеть пасквили на Мохаммеда, я - непристойные карикатуры на Авраама и Ицхака, христиане - на Иисуса... 

 

- Да, - кивает Тана, - злоба порождает злобу, месть, кровавые распри. Мы всё могли бы изменить! Когда я спорю со своими, то ссылаюсь не на ощущения, а на реальные цифры. 

 

- Например?

 

- Ну, скажем, любой осужденный палестинец предпочитает отбывать срок в Израиле, а не в Газе, Египте и Иордании, потому что в израильской тюрьме все гораздо справедливее и условия нормальные, нет беспредела. Когда мы обсуждаем это или что-то подобное, я всегда привожу такой довод: Асад, стремясь захватить власть, за одну ночь убил своих братьев-арабов больше, чем израильтяне - за все время существования страны, с 1948 года... Это статистика, а она, как известно, вещь упрямая, с ней не поспоришь!

 

- А ты не хотела бы вместе со своей семьей жить в Египте или Иордании? 

 

- Ни за что! При всех проблемах и минусах - нет! 

 

- Я знаю, что ты была на поминовении убитых террористами супругов Ханкин...

 

- Нет, меня не приняли. А я принесла свечи, хотела быть вместе с их близкими. Меня прогнали. Зло и без оговорок. Я понимаю: все очень остро и больно, но хочется верить в то, что нас не будут огульно всех считать убийцами...

 

- На второй встрече арабских и еврейских женщин девочка-солдатка со слезами рассказывала, как им было приказано в ходе учебной операции поджечь палестинские посевы и как плакали люди, умоляя этого не делать. Для нее это стало шоком, она потом заболела... Страшно, когда такое происходит... 

 

- Страшно за детей, за подростков. Их калечат, им трудно сделать выбор. Вся молодежь страны находятся в опасности. 

 

- Расскажи мне про свою работу в программе “Молодежь в опасности”. 

 

- Я ее считаю очень важной. Рамле - город, в котором я работаю школьным советником, - периферийный и небогатый. Много семей, которые принято считать “социальными случаями”. Неблагополучие дома всегда отражается на детях. Недавно я долго беседовала с одним ершистым парнишкой. С работы его уволили - несовершеннолетний. А он злится, на меня не смотрит, огрызается. Потом я нашла тему, которая ему близка, и мы говорили о будущем, о выборе профессии, о терпении, о вреде наркотиков и о многом другом. Он перестал ерзать на стуле и смотреть в сторону. Всегда можно чем-то увлечь, отвлечь, заинтересовать подростков, чтобы улица не поглотила их и черная волна беды не увела во мрак. 

 

Мы говорим о жизни, о семье и детях. Тана знает мою дочь, докторантку Тель-авивского университета Беату Шейхатович, преподавательницу арабского языка. Мы смеемся, когда я вспоминаю дочкины рассказы о том, как ее арабские студенты стонут от правил и норм литературного арабского. Тана рассказывает, что ее с детства возмущало неравенство мужчин и женщин, с которым она, мусульманка, сталкивалась всюду. 

 

- Мы, сестры, когда голодны, идем на кухню и сами находим себе, что поесть, а когда голоден наш брат, ему все подает мама. Мужчины правят миром. Может, если бы переговоры о мирном процессе вели женщины, все шло бы легче и естественнее. Женщина всегда за жизнь! 

 

- Ты довольна тем, как арабские депутаты представляют вас в кнессете? 

 

- Нет. Такое впечатление, что они пришли туда провоцировать, а не работать. Есть исключения, но редкие. Это не те люди, совсем не те. 

 

- Есть ли у тебя во всем этом водовороте страха и агрессии хоть капля надежды и оптимизма? На чем держится твоя вера в то, что женское движение может оказатьcя лучом света в конце тоннеля? 

 

- Я хочу верить в это - и верю. Потому что без веры мы проиграем все! Женская любовь и сила много раз спасали мир! 

 

Мы обнимаемся на прощание. Я иду к кассе, чтобы забрать свою сдачу, Тана в это время звонит мужу, говорит, что скоро приедет домой. Парень за стойкой наклоняется ко мне: 

 

- Скажи, кто она тебе? 

 

Я смотрю на Тану и отвечаю: 

 

- Она мне сестра! 

 

“Новости недели”