Дресскод души

Культура

 

Духовность – основа искусства.
Это доказывают нью-йоркские выставки
Я – чающий и говорящий...
 Владислав Ходасевич

Наверно, если говорить о духовности в самом высоком понимании этого слова, обратиться нужно к православной иконописи, к боговдохновенным живописным шедеврам великих византийских, греческих, русских мастеров. В киевских, московских, северных храмах, в Третьяковке, в поразительном пермском музее довелось мне видеть много замечательных старых икон, благоговеть перед их красотой, невиданной их энергетикой, мощно и надолго заряжающей тебя. Феномен иконописи так значителен, что стали уникальные эти картины не только образотворчеством исключительно христианского православия, но и очень важной частью мирового изобразительного искусства, общечеловеческой культуры. В нью-йоркских музеях не раз видели мы иконы, поистине очищающие душу – в византийских станцах в музее Метрополитен, в этом же музее, когда была там выставка, открывшая мир византийской иконы, в музее Гуггенхайма, открывшем мир иконы русской, зачавшей, по сути, русскую живопись.
А сейчас экспозицию православных икон развернул перед нами Музей библейского искусства (вы помните, находится он на углу Бродвея и 61-й улицы в Манхэттене). Сокровища прибыли из Греции, Турции, Венеции, Болгарии, с Крита... Шедевры, истинные шедевры: великолепный складень – Св. Константин, волей и верой своей сделавший христианство официальной религией Римской империи, а следом Византии, и мать его Св. Елена; 4 Пророка – темпера на досках; мозаичная икона «Богородица Никопея»; удивительная, сердце ласкающая Божья Матерь Одигитрия, царица небесная... Какие дивные образа! Икона – это слово и означает «образ», образ человека с его душевными муками, сомнениями, болью, с его верой, с его судьбой.
«Что там – за гранью? Что там?» На этот извечный, но пока ещё никем не разрешённый вопрос пытается ответить ещё одна примечательнейшая экспозиция, которую демонстрирует тот же Музей библейского искусства и которая привлекла внимание ньюйоркцев. Священное, в космосе растворяющееся пространство, которое человек внутренним взором во все века пытался увидеть, охватить, осознать. И сегодня, в XXI веке, тоже. Вот эту трудную мысль и отразил нью-йоркский художник Тоби Кан в каждом из тридцати своих рождённых фантазией и дерзким вымыслом автора живописных полотен, скульптурных композиций и инсталляций, где реализовал Богом данную человеку способность абстрактного мышления. Оттого абстрактные, но в духе 300-летнего иудаизма, ни на какие другие не похожие, поражающие какой-то балетной почти пластикой и мягкой нераздражающей колористикой творения Кана так много говорят зрителю, приковывают его внимание. Это образец поиска художником глубинной сути всего, что происходит в нашей жизни. «Мой голос сливается с голосом космоса» – вот постулат творчества Кана, старающегося приобщиться к мудрости Торы, к библейскому искусству. И, наверно, самое главное, что можно сказать о его картинах и скульптуре: духовность от самых корней – дресскод любой его работы.
«Дресскод» – так названа и экспозиция работ лучших, после 1960 года в разных странах родившихся фотохудожников, представленная сейчас в Международном Центре фотографии (расположился он в Манхэттене на углу 6-й авеню и 43-й улицы). Собственно, это название триналле, т.е. повторяющейся каждые три года выставки, развивающей одну и ту же тему, в данном случае движение и изменчивость моды. Но вот собрание нынешнее концепцию триналле не обогатило даже, а резко переставило акценты, доказывая и показывая: главное в человеке – его душа, его сущность, а одежда лишь выявляет, ещё чаще камуфлирует её. И, наверно, заявку на такое прочтение задач, поставленных перед собой устроителями выставки, можно увидеть в серии удивительных, психологически выверенных чёрно-белых портретов Валери Белин. Без названия, без одежды, без улыбки... Серьёзные, даже суровые, разумом осиянные лица. Страсти кипят где-то внутри. В душе. В ней идёт своя жизнь, глубокая и затаённая. И если фотографу удаётся увидеть перед объективом камеры ангелов и демонов, в душе этой обитающих, – значит, он талантлив.
Если Белин мешающую психологизации фотопортрета одежду вообще удалила, то у Ричарда Леройда багряно-серые тона ткани да и само будто взлетающее платье его Агнес на огромном, 2х1,5 метра, по особой методике выполненном портрете помогает понять, как унижена, как несчастна эта покинутая девушка и как безнадёжно она продолжает любить... Американка Микалин Томас свои чёрные модели снимает в домашних, несколько театрализованных интерьерах, в раскованных и рискованных позах. Темперамент, роскошь волос и одежды, невероятная сексуальность, явственно слышимые лесбийские мотивы. Дерзкая колористика. Даже трудно сказать, что это - портреты или жанровые картины... Москвичка Ольга Чернышёва в своей чёрно-белой серии (кстати, таких фотографий больше, чем цветных) знакомит нас с путейцами – в большинстве своём немолодыми диспетчерами, машинистами метро. Униформы в стиле военных мундиров. В них, сегодняшних, в людях вроде бы новой России, всё ещё живёт тот застарелый, не желающий из души уходить советский дух. Они потеряли точку опоры. Прежние идеалы ушли, новых нет.
Пустота и бездуховность нашего времени пугает многих мастеров, и они даже стараются её задокументировать, как в коллажах на тему придумок Александра МакКвина, Кэлвина Кляйна, Дельфины Делетрез... Это, собственно, одна из немногих работ, где упоминаются имена знаменитых модельеров. Хотя нельзя не сказать, пусть очень коротко, о выполненной Сильвией Колбовской из Аргентины фотографии своеобразной мозаики – портрета Версаче, сложенного из битой посуды, что само по себе символично. Сделан портрет до гибели великого дизайнера, но его обречённость уже прочитывается... Много интересных работ талантливых фотографов. Из 14 «Портретов матери» японки Мийяко Ишучи более всех поражает предельно натуралистический, эмоционально насыщенный снимок: увядшая грудь, на которую падают седые волосы, – трагическая картина неизбежной старости. Такой вот дресскод.
«Когда я фотографирую, я охвачен любовью». Это не пустые слова. Легендарный американский фотохудожник Альфред Стиглиц знал и подтверждал в своём творчестве, что любовь есть высшая форма духовности. И уж особенно, пылающе ярко, с негаснущей страстью и выразительностью – в портретах своей возлюбленной, своей жены, своей музы, художницы, которую он вывел на авансцену мирового искусства, Джорджии О’Киф. Поэтому закономерно, что на выставке в музее современного американского искусства, который все мы знаем под именем Уитни (Мэдисон авеню, между 75 и 76 улицами), буйно эмоциональные и столь же сексуальные полотна О’Киф соседствуют с воистину гениальными фотографиями Стиглица – теми, на которых запечатлел он Джорджию, раскрыв её художническую, человеческую и женскую сущность. Это она, первая в мире, показала миру, что такое мыслящий абстракционизм. Это она доказала, что абстрактная картина может рождать настроение и быть эротичной. Она любила и была любимой, но знала в юности, что такое неразделённая любовь, без чего невозможна была бы так отчётливо виденная в её живописи тоска надежд, стонущая «В небе над облаками». Её посыл каждым зрителем воспринимается очень лично. «Когда люди вчитываются в эротические символы в моей живописи, она действительно рассказывает им о том, что испытали они сами», – абсолютно правомерно была убеждена О’Киф.
Но сядем в машину времени и перенесёмся в XV век. Такую возможность дал нам музей Фрика, где вы не раз бывали, приехав в Манхэттен на 5-ю авеню (угол 70-й улицы), одолжив на время в европейских музеях и у частных коллекционеров несколько Ренессансом вдохновлённых, выполненных на деревянных панелях шедевров флорентийских мастеров Бартоломео ди Джованни, Бьяджо д’Антонио, Пьетро дель Донцелло... Поражает глубоким пониманием затаённых переживаний своей модели одухотворённый портрет Джованны дельи Альбицци кисти великого Доменико Гирландайо, которому заказал его безутешный Лоренцо Торнабуони, племянник Лоренцо Великолепного, после смерти своей юной беременной жены. Поторопитесь. Это чудо надо увидеть.
Стоит пойти и в манхэттенскую галерею Эны Царев на 24 West 57 Street. На этот раз художница после японской, индийской серий картин, после роскошных своих цветов предложила вниманию публики богатейшую экспозицию «Грация Африки» – необычайно эротичные портреты африканок, решительных и женственных, умеющих любить и обещающих наслаждение. В картинах духовность особого толка – та, которую подметила Царев в исконном искусстве чёрного континента.