Афины и/или Иерусалим?

Нет, ни в том, ни в другом городе в эту поездку я не был – так почему я обозначаю именами двух мировых столиц этот кус моей путевой прозы? Да еще ставлю знак вопроса и альтернативно противопоставляю друг другу? Терпение, читатель! В конце концов, для того иные тексты и пишутся – и читаются! - чтобы в процессе их создания и познания что-то выяснить: писец и чтец – каждый для себя, не всегда и не во всем совпадая, а иногда и вовсе вразброд - сплошной разноголос! Я, напротив, вовсе не жду согласных кивков от читателей, предпочитая несогласие – любая полемика welcome! А помянутые имена двух великих городов, само собой, не географические и даже не совсем исторические обозначения, а знаковые, эмблематичные, символические понятия. В конце концов, откуда есть пошла наша земная цивилизация?

 

Требует ли разъяснения само слово «Афины» в контексте того, о чем я собираюсь написать? Ну, конечно, речь пойдет не о столице нынешней Греции, ахиллесовой пяте Европейского Союза, и даже не о древнегреческом городе-полисе, городе-государстве, в котором в течение всего пары столетий, плюс – минус, сосредоточились великие открытия человечества в культуре, искусстве, литературе, науке и политике, заложившие начала начал, основу основ мировой цивилизации. Ну да, «детство человечества», как удачно выразился Карл Маркс, и что это детство, явленное нам в письменном и визуальном наследстве, «продолжает доставлять нам художественное наслаждение и в известном смысле сохраняет значение нормы и недосягаемого образца». Вот же, какой умница был основоположник марксизма, хоть и футурист-утопист, но в экономике и истории схватывал самую суть и находил сверхточные слова для выражения своих мыслей. Однако древнегреческая цивилизация не была сцентрирована, не сводилась и не ограничивалась одними Афинами, а была разбросана по Греции, Италии, Малой Азии, которые я испутешествовал вдоль и поперек и центр которой был повсюду, а поверхность нигде, пользуясь крылатым выражением, кому только его не приписывали! Вот эту культурную целокупность мы и зовем условно «Афинами», и ее периферийные памятники в Италии, которые я описал в предыдущем эссе, были ничуть не хуже виденных мною в самой Греции. Вот именно, Magna Graecia!  

А причем здесь Иерусалим? 

В том-то и дело, что и его я узрел, пусть и мысленным взором в этом моем удивительном путешествии. Нет, не в старинных зданиях синагог – в одном из них в Таормине размещается сейчас полицейское управление города, но выдают его с головой сквозные рельефы могендовидов на фасаде. И даже не в змеящихся, покрытых брусчаткой узких средневековых улочках бывшего здесь когда-то гетто и древней ритуальной микве в Сиракузах, ни в следах трагедий, которые здесь происходили в течение тысячелетий и достигли своего апогея в Холокосте. Нет, Иерусалим – опять-таки в иносказательном, аллегорическом смысле -  был явлен мне в ветхозаветных мозаичных циклах 12 века в Палатинской капелле в Палермо и в дуомо, кафедральном соборе в Монреале, в 8 километрах от столицы Сицилии. Да еще подаренный мне случайной знакомой из Флоренции роскошный фолиант с шикарными иллюстрациями на ветхозаветные темы – репродукциями работ старых мастеров. 

Скажу сразу, что хоть и привык, но как-то не по душе мне слово «ветхий» по отношению к древней части Библии. Ведь что такое «ветхий»? Старый, изношенный, устарелый, близкий к разрушению и не годный к употреблению. Чего никак не скажешь о Библии! Мне куда симпатичнее английское «Old Testament» или итальянское «Antico Testamento». Еще одна оговорка: такие вот старозаветные сериалы в церквах – редкость, обычно художники того времени и позже все свои недюжие таланты тратили на Новый Завет, а, тем более, когда мозаики покрывают 10 000 квадратных метров, как в монреальском дуомо – рекорд!

И, наконец, последняя оговорка касаемо техники исполнения сицилийских старозаветных иллюстраций: искусство византийской мозаики достигло в Сицилии своего апогея, дальнейшее восхождение было уже невозможно, начался упадок, тем более на смену мозаики пришла более современная техника – фреска. Вот это как раз и поразительно – что своей кульминации мозаика достигла на закате своего существования. Можно и так сказать: мозаики в Палермо и Монреале были своего рода лебединой песней этого древнейшего искусства сложения кусочков смальты, разноцветных стеклышек, в сложнейшие декоративные узоры и сюжетные композиции.     

Изначальный эффект монреальских мозаик – по крайней мере, для меня – это сам процесс узнавания мозаичных картин, а там их не меньше не больше как 130!  Ну да, вот неуемный Дух Божий носится над водами, а вот Он отделяет свет от тьмы, сушу от моря и сотворяет небесную твердь и светила на ней, а потом пресмыкающихся, рыб, зверей и наконец первого на земле человека – Адама и ему в пару, дабы не скучал, девушку Еву. 

А это еще что? Никакого сюжета, никакого драйва, сплошная идиллия - Бог без дела восседает на своем престоле среди созданных им деревьев и цветочков. Пока меня вдруг не осеняет! Это же день седьмой, когда Бог почил от всех дел Своих, когда творил и созидал. Сказка, конечно, но какая пленительная!

Как раз в момент этого припоминания у моего великовозрастного сына вопрос – нет, скорее удивление – по поводу предыдущей мозаики, где Бог создает нашего прародителя: 

- Смотри, - говорит Жека-Юджин, - Бог и Адам похожи друг на друга!

- Еще бы им быть непохожими друг на друга! – И корю сына за невежество. – Бог сотворил человека по образу Своему, по образу Божию. 

Впрочем, отцу нечем кичиться перед сыном: Библию я узнал не с детства, как положено, а в поздней юности, уже после того, как пристрастился к древнегреческим великим мифам – многосложным, разветвленным, полисемичным, психоаналитическим, загадочным, никакого сравнения! Не в мое оправдание, а в объяснение: ведь все эти мозаичные сериалы – как позднее фресковые – и создавались как Библия неграмотных, каковым было тогда подавляющее большинство христиан. К тому же, я из воинственного атеиста превратился в осторожного агностика.  

Мое отношение к греческой мифологии – отдаленное, отчужденное, с почтением и оторопью. Иное дело – старозаветный драйв – сначала семейная, а потом племенная хроника, исторические писания, типа летописи. Иудейские истории – такие домашние, интимные, трогательные, щемящие, родственные, родные. Ну, в самом деле, та же беременность Ревекки: близнецы начинают борьбу друг с другом еще в утробе матери, а когда пришло время ей рожать, первым вышел красный и косматый Исав, а вслед за ним, держась за его пяту, Иаков. Ну, что за прелесть, такое нарочно не придумаешь! 

Либо – ничего не могу с собой поделать! – мне всегда жаль запутавшегося рожками в кустах овна, которого Авраам приносит в жертву вместо сына. С другой стороны, конечно, этим был положен конец человеческих жертвоприношений, которые не угодны Богу, тогда как греки практиковали их еще полтора тысячелетия – вплоть до 5 века до нашей эры!  

Или вот еще: глядя на полную драматизма и экспрессии мозаику, где Каин убивает Авеля, я с грустью думаю, что все человечество пошло именно от Каина, который не сторож брату своему – каиново семя, каиново племя, с каиновым клеймом. Не из-за этого ли все наши беды?  

Либо взять библейские чудеса – они совсем иного свойства, чем античные, и связаны с чудом спасения иудейского племени, будь то переход через Красное море или остановленное Иисусом Навином солнце, чтобы успеть закончить битву. Не будь этих чудес, не было бы и этого народа-выживаго. А разве сам факт последующего выживания после разрушения Храма и рассеяния во враждебном мире, среди массовых геноцидных убийств, вплоть до Холокоста – не чудо? Абсолют чуда! Так вот, не явлено и не предсказано ли это историческое чудо впервые в Библии? Что поражает, так это непрерывность многотысячелетней истории народа Книги – в отличие от прерывистой, прерванной, оборванной истории греков.

Вообще, когда тот или иной народ попрекают в зацикленности на своей истории – что этого своего рода obsession, иде-фикс и сужает кругозор, возражу: даже если это сужение, то одновременно и углубление. Сошлюсь на Достоевского: широк человек – я бы сузил. И углубил – это я от себя.   

А вот сентиментально-детективная история про Иосифа и его братьев, где не только читатель пускает слезу, но и главный герой, когда видит после долгой разлуки Вениамина: «вскипела любовь к брату его, и вошел он во внутреннюю комнату, и плакал там» - одна из первых сцен такого рода в мировой литературе!

Либо вот глубоко всегда волнующий меня антиностальгический сюжет, так изумительно представленный на мозаике монреальского дуомо - весь в языках пламени истребляемый Богом Содом и бегущий из погрязшего в грехах города единственный праведник Лот с дочерями, а между ними Лотова жена, превращенная Богом в соляной столп – за то, что оглянулась. А как ей было не оглянуться на город, в котором прошла ее жизнь? Меня больше поражает Лот, у которого хватило силы воли не обернуться.  

Вдобавок меня гложат сомнения относительно праведничества Лота. Нет, я даже не о том, что, напившись, он был соблазнен своими дочерями. Я о предыдущей истории, связанной с теми же дочками. Когда содомяне вломились в дом Лота и потребовали, чтобы он отдал им для утех его гостей, Лот предложил им взамен собственных невинных дочерей: «Я выведу их к вам, делайте с ними, что вам угодно». Хорош отец! 

Рассматривая эти чудные мозаики, я вспоминал и другие свои не то, чтобы несогласия, но разногласия с библейскими текстами. Не я первый, не я последний – именно старозаветные истории буквально обросли комментариями, вплоть великого Кьеркегора, первого экзистенциалиста, или нашего Розанова. О чем говорить, если споры заложены и зафиксированы еще в самой Библии – ропот ли это Иова против Бога, или вызов Богу строителями Вавилонской башни, либо торг Авраама с Богом насчет того, сколько должно быть праведников, чтобы грешный город был помилован, а то и вовсе физическая схватка с Богом Иакова, в результате которой он охромел на всю жизнь, но: 

Кого тот Ангел победил

Тот правым, не гордясь собою,

Выходит из любого боя

В сознанье и расцвете сил

Не станет он искать побед —

Он ждет, чтоб высшее Начало

Его всё чаще побеждало

Чтобы расти Ему в ответ.

(Рильке в переводе Пастернака.)

Вот какие тесные, панибратские, на одном уровне отношения с племенным Богом у избранного им народа, тогда как с древнегреческими олимпийцами не поспоришь. 

Всяко, еще один плюс в пользу Библии. 

Нет, я далек от того, чтобы – упаси боже! – противопоставлять одну религию другой. Но когда тот же Бродский говорит, что многобожие более демократично, чем единобожие, он по своему атеистическому невежеству не учитывает демократизм отношений иудеев со своим Богом– что называется «на ты». Не Я - Он, а Я - Ты: великое открытие великого философа Мартина Бубера. Непрерывный диалог с невидимым Богом – в отличие от визуального (вершинная по своим достижениям архитектура и скульптура) контакта греков со своими богами. 

Вот почему при совпадающих иногда архетипах (силачи – Геракл и Самсон, соперничество братьев – Каин и Авель, Иаков и Исав, Этеокл и Полиник да еще Ромул и Рем у римлян), Библия – живая, животрепещущая, актуальная, востребованная людьми разных конфессий книга. В отличие от антологии прекрасных и многозначных греческих мифов, которые навеки застыли в своем времени, как муха в янтаре.  

Нет, я не стал за это мое путешествие умнее, но поднабрался слегка кое-каких знаний – себе не в радость, а в убыток, ибо любое знание эмоционально убыточно, о чем опять-таки сказано моим далеким предком: во многом знании – много печали. Увы.  

И главное, что я понял: не противопоставление, а сопоставление античных мифов и библейских историй. Может и нет такой альтернативы одной великой цивилизации другой великой цивилизации? Как говорил апостол Павел, ни эллина, ни иудея. Эти цивилизации существуют не сами по себе, а совместно, дополняя и обогащая друг друга. А потому вносим корректив в название: убираем один союз и вместо вопросительного знака ставим точку.

Афины и Иерусалим.