В мире
С интервалом в двадцать лет молодые писатели, сделавшие себе литературное имя в либерально-оппозиционных кругах, пропели осанны товарищу Сталину.
В годы перестройки и гласности Александр Терехов стал более или менее известным благодаря журналу “Огонёк”. Он состоял в штате редакции, регулярно печатался, первую повесть опубликовал в альманахе “Апрель”. Если кто помнит, то было издание “Всесоюзной ассоциации писателей в поддержку перестройки” - резко оппозиционной официальному Союз писателей СССР.
И вдруг - питомец изданий столь определенного толка печатает в газете “Правда” апологетическую статью “Памяти Сталина”. К сорокалетию со дня смерти, в марте 1993 года.
Шума особого не было. Двадцатисемилетний Терехов только начинал свой путь, тогдашние публицисты-властители умов не удостоили его отповедей. К тому же время настало смутное, тревожное - второй год после краха СССР. Не до дискуссий в прессе, да и сумасшедшие перестроечные тиражи газет и журналов упали в десятки раз.
В общем, не до эпатажных пассажей начинающего писателя...
Нынешняя статья Захара Прилепина “Письмо Сталину” вызвала куда больше откликов.
Время другое, система коммуникаций другая. Но аналогии - те же.
Более или менее популярным в массах сделала Прилепина “Новая газета” - “Огонёк” наших дней. Хотя, конечно, параллели весьма условны, любые сравнения хромают, невозможно сравнивать 1993 год и 2012-й. Но твердость позиций, убежденная антисталинская линия (“Новая газета” регулярно печатает вкладку “Правду Гулага”) абсолютно схожи.
И вдруг - автор “Новой” выходит в массовом интернет-издании с прославлением Сталина. Да не просто с прославлением.
Статьи Терехова и Прилепина объединяет также адресат обличений - “либеральная общественность”. Но если Терехов высказывался напрямую, то Прилепин сделал это в форме письма от лица своих (как вдруг оказалось) оппонентов, подписав его: “Российская либеральная общественность”. Прием такой, художественный.
Терехов утверждал, что Сталина народ любит, помнит и будет почитать и помнить, а усилия антисталинистов тщетны:
“Законы народного отбора единственно справедливы... Сталин остался навек “Хозяином”, а Никита Хрущёв - герой грамотеев - так и осел в глазах улицы деревенским дурачком и краснобаем... Цифры и ужасы, упорно воскрешаемые антисталинистами, народную память не тронут... Их надутые фокусы взорвались неприязнью ко всему опыту России... Они признали никчёмной русскую силу и позорным русское терпение”.
То есть считаешь Сталина “Хозяином” - значит русский, а если нет - русофоб. Потому что русский - терпит...
Прилепин совершил тот же кульбит, но с другим заходом и прицелом. Если Терехов писал об антисталинистах вообще, то Прилепин “российскую либеральную общественность” определил как общность людей исключительно одной этнической группы. Не называя ее впрямую.
Вначале дал общие положения, соотносимые с довольно широкими кругами:
“Мы заработали миллионы на заводах, построенных твоими рабами и твоими учёными. Мы обанкротили возведённые тобой предприятия, и увели полученные деньги за кордон, где построили себе дворцы. Мы продали заложенные тобой ледоходы и атомоходы, и купили себе яхты... Поэтому твоё имя зудит и чешется у нас внутри, нам хочется, чтоб тебя никогда не было”.
А затем - вполне определенно:
“Ты сохранил жизнь нашему роду. Если бы не ты, наших дедов и прадедов передушили бы в газовых камерах, аккуратно расставленных от Бреста до Владивостока, и наш вопрос был бы окончательно решён. Ты положил в семь слоёв русских людей, чтоб спасти жизнь нашему семени. Когда мы говорим о себе, что мы тоже воевали, мы отдаём себе отчёт, что воевали мы только в России, с Россией, на хребте русских людей... Мы не желаем быть благодарными тебе за свою жизнь и жизнь своего рода, усатая сука. Но втайне мы знаем: если б не было тебя – не было бы нас. Мы всем обязаны тебе. Будь ты проклят”.
И подпись: “Российская либеральная общественность”.
Такого давно не было. И потому, комментируя выступление Прилепина, немногие прямо сказали, о чем речь. Обошли эти абзацы. В основном писали о том, что Прилепин ошибается, приписывая Сталину все достижения страны; на самом деле основные богатства создавались после смерти Сталина, и то благодаря открытым в шестидесятые годы залежам нефти и газа...
Кто хотел ответить Прилепину, прокомментировать, тот ответил и прокомментировал, тексты доступны. Надо ли искать, как, почему, отчего, по каким причинам они возникли? Они ведь могут быть глубоко личными: от желания прославиться скандально-эпатажным путем до коренной, болезненной ломки во взглядах.
Но есть нечто общее - вне личностных категорий. И это общее - РАЗОЧАРОВАНИЕ.
Вспомним 1993 год. После эйфории перестройки и гласности, после “победы демократии в августе 1991 года” и великих надежд, страну оглушил шок гайдаровской реформы. Деньги 300 миллионов советских людей, накопления за десятки и десятки лет, превратились в прах. Народ оказался в нищете.
Прошло двадцать лет. Сменилась и на 12 лет утвердилась власть, названная стабильностью, начались и закончились две войны, замахнулись догнать Португалию и конфузливо забыли, и пр. и пр.
Когда наступает разочарование, кто-то предлагает пересмотреть общеполитический, экономический курс, а кто-то обязательно начинает искать тайного врага, окопавшегося в наших рядах вредителя, одновременно предлагая некую опору в державной истории.
Интересно, что одновременно с Прилепиным к поискам опоры, примера для подражания, обратился президент страны Путин. Не знаю, как относится к нему Прилепин сейчас, а 2 года назад он говорил: “Путин - это система, и менять надо всю систему... Нужны свободный парламент, дискуссия. независимая пресса”.
На совете безопасности, где обсуждались проблемы военно-промышленного комплекса, глава государства поставил задачу: “Нужно совершить такой же мощный комплексный прорыв в модернизации оборонных отраслей, как это было еще в 30-е годы прошлого века... Оборонка всегда служила локомотивом, который тащит за собой другие отрасли производств... Многие предприятия еще технологически в прошлом веке находятся”
И заверил, что в течение 10 лет на эти цели государство выделит 23 триллиона рублей (?!).
Тут есть предмет для разговора.
Рассматривать сейчас оборонную промышленность как локомотив прогресса - весьма спорный тезис. Как может стать локомотивом то, что “технологически в прошлом веке находятся”? И куда заведет такой локомотив? У нас ведь уже есть опыт.
Я не раз писал, что достижения сталинского СССР потрясают. Но какой-либо личной заслуги Сталина в том не было, нет и не может быть. То же самое совершили бы Ленин (будь он жив), или Троцкий (окажись он во главе страны) - основы Гулага были заложены при них, и идея военизированного труда витала в их воздухе.
Потом выяснилось, что гораздо проще загнать на стройки социализма сотни тысяч зэков. Но, во-первых, достижения вовсе не означают, что ими все окупается. Во-вторых, не означают, что у России не было иного пути и она не стала бы индустриальной при другом развитии событий.
Певцы сталинского “громадья планов” стыдливо умалчивают (или просто не знают) о том, что Транссиб - 7 тысяч километров от Миасса до Владивостока - построили за десять лет, при технических условиях позапрошлого века, кирками, лопатами и тачками. Каким бы ни был тогдашний капитализм в России, но строили без рабов-зэков. До сих пор страна живет Транссибом. А заводы сталинского ВПК и сам ВПК уже при советской власти стали анахронизмом, тяжким бременем, под давлением которого экономика СССР и рухнула.
Теперь нам предлагают возродить то, от чего страна погибла?
Именем Сталина, как примера и светоча новой модернизации?
Поставив такую задачу и выдвинув программу, президент Путин отбыл на орнитологическую станцию под Салехардом, где совершил полет на мотодельтаплане, изображая вожака стаи стерхов - белых журавлей. Так птенцов, выращенных в неволе, учат следовать за лидером-дельтопланом, чтобы показать им маршрут перелета в южные края.
Накануне на одном из телеканалов орнитолог рассказывала, что сотрудники орнитологической станции при этом стараются максимально имитировать облик журавля - надевают белые халаты-крылья с накладным клювом. Как показали затем информационные программы ТВ, Владимир Путин был в белом халате, но клюва, похоже, не надевал.
Вплоть до свершившегося факта многие воспринимали информацию о предстоящем полете как фейк. А затем уже высказался пресс-секретарь президента:
“Реакция части интернет-среды действительно поразительная. Чувствуется, что многие еще не отошли от отпускных настроений, не погрузились в новости, не хотят новости воспринимать, и создается некий вакуум, в ходе которого хочется действительно погружаться в какие-то аллюзии, порой граничащие с маразмом “.
Сократ в таких случаях тотчас вставлял реплику: “Ты сказал”.
Впрочем, что нам чуждый древнегреческий Сократ - вспомним лучше недавнее наше прошлое. Имеем право, все персонажи данной статьи к нему обращались.
На дубу зеленом,
Да над тем простором
Два сокола ясных
Вели разговоры.
А соколов этих
Люди все узнали:
Первый сокол - Ленин,
Второй сокол - Сталин.
На всех концертах исполняли. Песня значилась как народная.
Москва
Комментарии (Всего: 30)
Афтар передёргивает и притягивает за уши.
Вас не затруднит указать статьи Прилепина в "новой газете"?
----------------------------------------
внушительную батарею. Затем он сказал : "Не позвать ли нам Молотова? Он беспокоится о коммюнике . Мы могли бы договориться о нем здесь. У Молотова есть одно особенное качество - он может пить". Тогда я понял, что предстоит обед. ........ . . . . . . . . . . . Обед был, очевидно, импровизированным и неожиданным, но постепенно приносили все больше и больше еды. Мы отведывали всего понемногу, по русскому обычаю, пробуя многочисленные и разнообразные блюда, и потягивали различные превосходные вина. Молотов принял свой самый приветливый вид, а Сталин, чтобы еще больше улучшить атмосферу, немилосердно подшучивал над ним.
Вскоре мы заговорили о конвоях судов, направляемых в Россию. В этой связи он сделал грубое замечание о почти полном уничтожении арктического конвоя в июне. В свое время я уже рассказал об этом инциденте. В то время мне не были известны многие подробности, которые я знаю сейчас.
"Г-н Сталин спрашивает , - сказал Павлов несколько нерешительно, - разве у английского флота нет чувства гордости?" Я ответил: " Вы должны верить мне , что то, что было сделано, было правильно. Я действительно знаю много о флоте и морской войне". "Это означает, - вмешался Сталин, - что я ничего не знаю". "Россия сухопутный зверь, - сказал я , - а англичане морские звери". Он замолчал и вновь обрел свое благодушное настроение. Я перевел разговор на Молотова: "Известно ли маршалу, что его министр иностранных дел во время своей недавней поездки в Вашингтон заявил, что он решил посетить Нью-Йорк исключительно по своей инициативе и что его задержка на обратном пути объяснялась не какими-нибудь неполадками с самолетом, а была преднамеренной".
Хотя на русском обеде в шутку можно сказать почти все, что угодно, Молотов отнесся к этому довольно серьезно. Но лицо Сталина просияло весельем, когда он сказал : "Он отправился не в Нью-Йорк. Он отправился в Чикаго, где живут другие гангстеры".
«Скажите мне, — спросил я, — на вас лично также тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?»
Эта тема сейчас же оживила маршала.
«Ну нет, — сказал он, — политика коллективизации была страшной борьбой».
«Я так и думал, что вы считаете ее тяжелой, — сказал я, — ведь вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей».
«С десятью миллионами, — сказал он, подняв руки. — Это было что-то страшное, это длилось четыре года, но для того, чтобы избавиться от периодических голодовок, России было абсолютно необходимо пахать землю тракторами. Мы должны механизировать наше сельское хозяйство. Когда мы давали трактора крестьянам, то они приходили в негодность через несколько месяцев. Только колхозы, имеющие мастерские, могут обращаться с тракторами. Мы всеми силами старались объяснить это крестьянам. Но с ними было бесполезно спорить. После того, как вы изложите все крестьянину, он говорит вам, что он должен пойти домой и посоветоваться с женой, посоветоваться со своим подпаском».
Это последнее выражение было новым для меня в этой связи.
«Обсудив с ними это дело, он всегда отвечает, что не хочет колхоза и лучше обойдется без тракторов».
«Это были люди, которых вы называли кулаками?»
«Да, — ответил он, не повторив этого слова. После паузы он заметил: — Все это было очень скверно и трудно, но необходимо».
«Что же произошло?» — спросил я.
«Многие из них согласились пойти с нами, — ответил он. — Некоторым из них дали землю для индивидуальной обработки в Томской области, или в Иркутской, или еще дальше на север, но основная их часть была весьма непопулярна, и они были уничтожены своими батраками».
Наступила довольно длительная пауза. Затем Сталин продолжал:
«Мы не только в огромной степени увеличили снабжение продовольствием, но и неизмеримо улучшили качество зерна. Раньше выращивались всевозможные сорта зерна. Сейчас во всей нашей стране никому не разрешается сеять какие бы то ни было другие сорта, помимо стандартного советского зерна. В противном случае с ними обходятся сурово. Это означает еще большее увеличение снабжения продовольствием». [526]
Я воспроизвожу эти воспоминания по мере того, как они приходят мне на память, и помню, какое сильное впечатление на меня в то время произвело сообщение о том, что миллионы мужчин и женщин уничтожаются или навсегда переселяются. Несомненно, родится поколение, которому будут неведомы их страдания, но оно, конечно, будет иметь больше еды и будет благословлять имя Сталина. Я не повторил афоризм Берка: «Если я не могу провести реформ без несправедливости, то не надо мне реформ». В условиях, когда вокруг нас свирепствовала мировая война, казалось бесполезным морализировать вслух.
"