НЕВЕДОМЫЙ ШЕДЕВР НАБОКОВА

Культура

Наконец-то! После трех десятилетий эффективного, уму не постижимого по своей закрутке пиара последний неоконченный черновик романа Владимира Набокова «Лаура и ее оригинал (умирать - это весело)» издан в Англии и США.

В уме и на бумаге
Как известно, Набоков все свои сочинения писал на библиотечных карточках. Любопытна и другая творческая манера его волшебного мастерства – Набоков только тогда приступал с карандашом к карточкам (писал он только от руки, а потом верная жена перепечатывала с карточек готовый текст), когда весь роман полностью – стилистически, с главами, с сюжетом и даже ответвлениями сюжета, с неизменными у Набокова творческими уловками и парадоксами – осуществлялся в голове писателя.
 В 1976 году, незадолго до смерти, Набоков начал свой последний роман и завершил его, как он сам писал одному из своих корреспондентов, «в уме, но не на бумаге». После его смерти 2 июля 1977 года на бумаге остались только 138 разнородных черновиков (примерно по 150 слов на каждой карточке), исписанных по-английски карандашом с одной стороны и перечеркнутых крест-накрест с изнанки.
Это было ничтожно мало для азартного складывания читателями набоковского пазла. Не было сюжетной подсказки или творческого руководства со стороны умершего писателя. Напомню, что черновики его бестселлерной «Ады» разместились на двух тысячах таких карточек.
 Не стоит говорить о «недописанном романе». Перед нами – бессвязные отрывки текста, пять первых главок, одна из них – в одну страницу, безадресные фрагменты, блуждающие абзацы, шесть-семь примечаний – неизвестно к чему.
Сын Набокова Дмитрий рассказывал Би-Би-Би, что «Лаура и ее оригинал» - «невероятно своеобразная книга, захватывающая, порой шокирующая». Главный ее герой – малопривлекательный, страдающий от ожирения ученый по имени Филип Уайлд, ко всем прочим неприятностям имеющий склонную к «дикому распутству» и неверности жену Флору. В свое время он женился на Флоре исключительно из-за ее внешнего сходства с женщиной, которую когда-то нежно любил, по имени Аврора Ли (умышленная перекличка с нимфеткой Аннабелой Ли – помните первую любовь Гумберта Гумберта в «Лолите»?)
На протяжении всего романа герой обдумывает самоубийство. Отсюда подзаголовок: «Умирать – это весело».
 Для читателя скорее всего – полное разочарование, писательский прокол. Но для набоковедов, набокофилов, фанатов писателя (я с ними – всей душой!) – упоение блестками набоковского таланта, блистательной, местами гротескной прозой, сюжетной игрой и ослепительными по точности описаниями.
Однако отчего возник такой ажиотаж вокруг еще не изданного, но таинственного, чуть ли не мистического, а вот уже и легендарного романа? Почему бились насмерть набоковеды, рекомендуя то сжечь, то не жечь «Оригинал Лауры»? И, наконец, когда решено было «Лауру» печатать - отчего крупнейшие издательства так яростно сражались за это право, уверенные, что книга будет супербестселлером (чего, скорее всего, не случится)?
Почему «Кнопф», когда-то грубо отвергший рукопись «Лолиты», назвав ее «тошнотворной, омерзительной, вызывающей гадливое чувство» и посоветовав автору «закопать рукопись поглубже в землю и завалить камнем на тысячу лет», - так вот, этот самый привереда «Кнопф» в случае с «Лаурой» пошел на крупные издержки, воспроизведя факсимильно драгоценные карточки, растянув дешифрованный текст на 278 типографских страниц и назначив солидную (это в нынешний финансовый кризис!) цену в $35, - так уверено было издательство, что все издержки с лихвой окупятся?
А вот почему: на протяжении трех десятилетий велась бурная, эмоциональная, неукротимая, исступленная рекламация таинственного романа, хоть написанного писателем в уме, но лишь частично, обрывками – на бумаге.
Что-то похожее с Набоковым уже было – но как литературный прием: блестящий роман «Бледный огонь», где маргинальная часть «Комментарий» к поэме значительно превышает по размеру и в разы интересней самой поэмы.
В истории «Лауры» этот прием, вся свистопляска вокруг публикации «романа» доведены до абсурда: посмертная ее судьба гораздо интересней ее основного текста.
Как из ничего возникла легенда

Набоков начал писать «Лауру и ее оригинал» года за полтора до смерти. Жил он тогда в швейцарском городе Монтре, в отеле, и в 1975 году, в возрасте 76 лет, охотясь в горах за своими любимыми бабочками, неловко и сильно упал прямо на тропе и сам подняться не смог. Я помню, как он с юмором описывал свою бессильную лежку с сачком в руке, а мимо шли люди и удивлялись на приличного чудаковатого старика, который так нелепо возлег посреди тропы. Попросить помощи Набоков стеснялся. Пока кто-то догадался, что он не просто лежит, а не может встать. К этому эпизоду Набоков отнесся легко, однако оправиться после падения так и не смог. Лежа в постели сначала дома, а потом подолгу в Лозаннском госпитале, он и задумал свою «Лауру». Несмотря на болезнь, на припадки и бред, Набоков лихорадочно, когда только мог, заполнял свои карточки. Уже тогда поговаривали, что он «сдал» не только физически, но и интеллектуально. Его биограф Брайан Бойд рассказывал, как Набоков, выйдя из больницы, сел с сестрой играть в скрабл. В эту игру они играли с детства, Набоков неизменно выигрывал, а тут проиграл три раза подряд. Уже давно, после огромного и сумбурного «кирпича» «Ады», кое-кто из критиков считал, что Набоков «исписался». Именно третьей наперсницей «Лолиты» – «Лаурой» писатель и хотел доказать, что его творческий потенциал еще достаточно высок.
Дальше с Набоковым происходило что-то странное и чудесное. Осенью 1976-го, за год до смерти писателя, «Нью-Йорк Таймс Бук Ревю» поинтересовалось, какие книги он последнее время читает. Набоков с готовностью ответил, что, находясь летом в Лозаннской больнице, он прочел «Ад» Данте, «Бабочки Северной Америки» Уильяма Хоу и «Лауру и ее оригинал».
О последнем произведении писатель сообщил, что это «не вполне законченный роман, который я начал писать и переделывать до болезни и который полностью завершен в моей голове». Находясь в бреду, продолжал Набоков, он обычно громко читает этот роман своим волшебным слушателям в потайном саду. Его маленькая аудитория «состоит из павлинов, голубей, моих давно умерших родителей, пары кипарисов, нескольких юных услужливых медсестер и семейного доктора, который так стар, что кажется призраком». К сему дальновидный мистификатор добавил: «Вероятно, из-за моих запинок и приступов кашля рассказ о моей бедной Лауре пользуется у моих слушателей меньшим успехом, чем тот, который она, надеюсь, добьется у прозорливых рецензентов, когда будет напечатана надлежащим образом». Набоков не сомневался, что его «Лаура» будет при громких критических фанфарах опубликована.
 Так было самим автором положено начало – и какое интригующее, заманчивое! – рекламному ажиотажу вокруг его нового виртуального романа. Первым среагировал на заявленную литературную сенсацию корреспондент «Нью-Йорк таймс», он приехал в Швейцарию, повидался с классиком сразу двух литератур, но не только не повидал драгоценную рукопись, но даже не узнал, о чем она. 2 июля 1977 года Владимир Набоков скончался, наказав жене сжечь всю пачку исписанных карточек. Вдова не решилась предать рукопись огню. Ее проволочка длиной в 14 лет объяснялась, по словам сына Дмитрия, «старостью, немощью и безмерной любовью». Незавершенная да и, в сущности, ненаписанная «Лаура» хранилась в депозитном сейфе швейцарского банка. О потаенном романе великого Набокова шли самые невероятные и взаимоисключающие слухи: шедевр – отходы творчества, уничтожить – свято хранить, не пускать в мир – напечатать. После смерти Веры в 1991 году ключ от сейфа, где томилась почти никому не известная, но уже сенсационно загадочная «Лаура», перешел к единственному сыну Дмитрию Набокову. Вот тут все и закрутилось!
 
 Дилемма Дмитрия
Так назвал свое предисловие к только что опубликованной «Лауре» сам Дмитрий. Надо сказать, что дилемма эта или гамлетовы сомнения тянулись 18 лет – как только Вера Набокова передала сыну всю тяжесть и муку окончательного решения судьбы рукописи.
Немного о самом Дмитрии. Я с ним шапочно знакома. Во-первых, он невероятно, неправдоподобно похож на отца (хотя выше его и крупнее). Один из редакторов нью-йоркского издательства, хорошо знакомый с Владимиром Набоковым, чуть не упал в обморок, увидев входившего в офис Дмитрия. У нас (Володи Соловьева и меня) общее с Дмитрием Набоковым литературное агентство Greenburger’s Associates. Мы встретились с Дмитрием на литературной вечеринке – в честь выхода в свет, лет через 50 после написания на русском в Париже, замечательной повести Набокова «Волшебник» (переведенной на английский Дмитрием, как и большинство «папиных русских книг», под названием «The Enchanter»). Мы – трое русскоязычников – уединились в холле литагентства, и Дмитрий рассказал об остросюжетной истории публикации «Волшебника», а также о семейном доме Набоковых в Петербурге, куда собирался поехать. Он подарил нам экземпляр новой книги Набокова с автографом по-русски, зато расписался по-английски. Еще одно подражание отцу – знаменитому двуязычнику. Я заметила, что Дмитрию было мучительно и неловко отвечать на вопрос, который, видимо, ему – сыну писателя-классика - рутинно задавали: пишет ли он сам? «Да, пишу, пишу, - с некоторым раздражением отвечал нам Дмитрий, - но, естественно, под другой фамилией».
Несмотря на свою крупноту, высоту и преклонные годы, Дмитрий казался немного инфантильным и ребячливым. Говоря о своих родителях, он называл их по-детски: «папа», «мама» и даже «мой папа», «папин роман» и т.д. Казалось, он, как в детстве, все еще живет в тесном, любящем и волшебном семейном кругу. И своей независимой личной жизни и отдельного призвания у него нет.
Он сам позднее, в 74 года, делает невероятное и трогательное признание: «Для меня мои родители как бы никогда не умирали и продолжают жить, глядя на меня из-за спины, всегда готовые предложить идею или совет, чтобы помочь мне прийти к правильному решению».

 Окончательное решение
 
Единственный распорядитель судьбы «Лауры», Дмитрий Набоков стал понемногу знакомить публику с загадочной рукописью отца и вовлек литературную общественность в решение своей мучительной дилеммы: сжечь рукопись, как завещал отец, или сберечь?
По словам Дмитрия, речь шла о «самом концентрированном экстракте» набоковского творчества, о романе, который в завершенном виде стал бы «блистательной, оригинальной и абсолютно радикальной книгой, литературно весьма отличной от остальных его произведений».
Публика в отпаде: новый роман – самая суть известного Набокова или новый, неожиданный Набоков! В любом случае, какие бы аргументы в пользу таинственного романа ни приводил Дмитрий, он всегда говорил о «Лауре» как о чем-то драгоценном, уникальном, в высшей степени оригинальном.
И тут же следовал отчаянный вопль: жечь или не жечь? Многие говорили, что так Дмитрий набивает цену несовершенной во всех отношениях рукописи. А я думаю, что «послушный сын» опасался ослушаться приказа отца, известного своим творческим педантизмом, кропотливой и радикальной работой над рукописью. Если бы Набокову-старшему довелось узнать, в каком жалком и нелепом виде была опубликована его призрачная «Лаура», он бы, я думаю, Дмитрия проклял. И послушный сын должен был это знать.
Суть, однако, в том, что Дмитрий не хотел потерять контроль над публикацией. В дискуссию по поводу судьбы «Лауры» вовлекались авторитетные литераторы. Большинство умоляло Дмитрия не играть с огнем. Дмитрий продолжал терзаться и вдруг заявил: «Может, я уже сжег, просто не хочу говорить, каким способом».
Все так и ахнули. В январе 2008 года поступили утешительные вести: «еще не сжег, но уже решил сжечь». Вот такая пиар-кампания.
Наконец, Дмитрию, как Гамлету, явился дух отца (с которым, как мы помним, сын поддерживал постоянную виртуальную связь) и сказал, «иронически улыбаясь: «Ты угодил в настоящий переплет – просто возьми и опубликуй!» Что послушный сын и сделал – почти немедленно: текст вместе с карточками.
Каждую карточку читатель (или, в данном случае, игрок) может вынуть и перереставить, пытаясь угадать набоковский сюжетный драйв. В результате текст писателя превращается в паззл, в головоломку или складную книжку. Такого еще с классиками не случалось! Какое счастье, что сам Набоков не увидит- как бы ни распространялся о его вещих способностях его сын - этого измывательства над его творческой волей, над его уникальным и самостийным литературным даром.
И это еще не все. Аукцион Christie’s объявил, что 4 декабря оригинальные 138 карточек будут выставлены на продажу в Нью-Йорке. А что, если так круто прижала нынешняя рецессия Дмитрия Набокова, коли он пошел, по словам поэта Алексея Цветкова, на такую «гнусную спекуляцию, на поругание покойного мастера и «продал труп отца»?
Сильно сказано.
Так или не так – не знаю.