Н.А.: Можно ли считать, что вы вернулись в Россию своими книгами?
А.Г.: Это не я вернулся, это Россия вернулась, точнее - повернулась к нам. Естественно, ты и печатаешься в той стране, где больше читателей. Сам я не возвращался, напротив, я не чувствую себя в России дома, мои поездки туда никак не отражаются на моей жизни, на моих взглядах. Я как 30 лет назад начал жить в Нью-Йорке, так и сейчас живу. От того, что Россия стала ближе, я к ней ближе не стал. Скорее, наоборот, я все меньше и меньше понимаю то, что там происходит. Все время чувствую какую-то отчужденность от русской жизни, от русской интеллигенции. Это не так просто объяснить. У меня такое ощущение, что 30 лет назад мы все знали, что между нами и нашими друзьями в России стоит советская власть, которая хочет нас разъединить. А вот теперь все изменилось, и я не понимаю, на чьей стороне находятся мои друзья. Например, Андрей Битов, с которым я выпил не один стакан водки, с которым мы на “ты”, подписал обращение в газету, где написал, что Америка – главная угроза свободы, главная тоталитарная сила. Говорят, что он потом снял свою подпись. Но я все равно не очень знаю, как теперь пить водку с Битовым. Книжки тем не менее печатаются в России.
Н.А.: Какая первая книга была издана в России?
А.Г.: «Русская кухня в изгнании», написанная совместно с Петей Вайлем. В 1990 году советская власть еще существовала, но была уже нетвердой, она как бы стояла на одной ноге. А второй ногой была в могиле. Поэтому книжку напечатали тиражом в 20 тысяч экземпляров. Это огромный тираж по нынешним временам, но по тем - нормальный. С ее доставкой все было непросто. Книгу напечатали в Молдавии, и она должна была идти поездом в Москву, по рельсам. И в это же время из Молдавии в Москву вывозили пшеницу. Поэтому молдавские женщины легли на рельсы, чтобы не пропустить поезд в Москву. А в вагонах везли не пшеницу, а «Русскую кухню в изгнании».
Надо сказать, что в том голодном году она читалась либо как фантастика, либо как исторический роман. Но раскупили ее в один день. Я помню, мы пришли за деньгами, нам дали половину гонорара - авоську денег. Их было много, но они ничего не стоили. Так мы с авоськой в руках ходили по Москве, пока без особого труда не сумели их пропить, и на следующий день пришли за второй половиной гонорара. Но в издательстве никого не оказалось. Ни оставшихся книг, ни денег. Я вообще больше не видел ни одного человека из тех, которые издавали эту первую книжку. «Писатели и кооператоры» - так называлось это первое частное издательство – «ПИК», исчезло без следов.
Н.А.: Как вы с Вайлем нашли этих издателей-кооператоров? Или это они вас нашли?
А.Г.: В конце 80-х годов был такой момент, когда в Нью-Йорк приезжало по нескольку писателей из Советского Союза чуть не каждый день. Все они выступали на радиостанции «Свобода». Довлатов прекрасно ориентировался в советской литературе, а я их не знал ни с какой стороны, поэтому искал сведения в «Литературной энциклопедии». Почти о каждом было написано: автор книги стихов «Считайте меня коммунистом». Тогда они уже ими себя, правда, не считали. Был такой странный период в истории. Некоторые писатели решили стать кооператорами, чтобы издавать книги. Вот так мы к ним и попали. Но самая первая наша публикация в Советском Союзе состоялась в 1989 году в журнале «Звезда». Тогда еще была советская власть, и каждая публикация привлекала внимание, спорили - достаточные ли мы враги или недостаточные. Мы с Петей Вайлем напечатали вторую книгу: «Родная речь» в том же 90-м, тираж был 100 тысяч экземпляров. По нынешним временам на такой тираж может рассчитывать разве что Дарья Донцова. Книга продалась в один день. И мы получили много денег. Но они тогда тоже ничего не стоили. Хватило на один банкет в ЦДЛ (Центральный дом литераторов), куда мы всех друзей и пригласили. Теперь, конечно, на такой банкет никаких денег бы не хватило. Григорий Горин, с которым мы тогда дружили, схватился за сердце, когда об этом услышал: как можно пропить книгу?! На эти деньги раньше можно было купить машину или дачу!
Н.А.: Но ведь ваши книги издают разные издательства...
А.Г.: Это интересный факт. Действительно, я каждый раз выпускаю книгу в новом издательстве. Не потому, что я такой капризный, а потому, что предыдущее издательство либо исчезает, либо разоряется, либо обманывает, словом, что-то с ними происходит. Однажды я выпустил трехтомник в замечательном уральском издательстве. Владельцем его был очень предприимчивый человек. Он любил играть в карты. И выиграл это издательство. Выпустил мой трехтомник с замечательной обложкой, а потом, когда я хотел продолжить нашу дружбу, выяснилось, что хозяин уже проиграл это издательство в карты. Сейчас я работаю с издательством АСТ. Оно выпустило несколько моих книг, кроме последней – «Шесть пальцев», которое вышло в «КоЛибри». Это все - Москва. Я издавался и в Петербурге. Но больше не хочу иметь дело с издательствами, которые не отвечают на письма. Я выпустил книгу «Билет в Китай» в «Амфоре». Там сидели потрясающие молодые люди, которые мне очень понравились, мы «поклялись дружить вечно», но уже на следующее письмо они не ответили, и больше я их никогда не видел.
Н.А.: Вы меняете темы: то кухня, то литература. Как вы выбираете свои темы?
А.Г.: Пишешь ведь не что хочешь, а что получается. Для того чтобы этот процесс организовать, нужен жанр. Я не пишу книгу в одном и том же жанре дважды. Нет ничего скучнее монотонного писателя, который пишет одну книгу всю жизнь. Например, та же книга «Родная речь» с 1990 года много раз переиздавалась. Мне говорят, почему бы не написать другую «Родную речь»: в той был XIX век, теперь можно взяться за ХХ. Но я никогда не хотел повторяться. В моей новой книге «Шесть пальцев» если есть достоинство, то оно заключается в разнообразии.
Н.А.: В чем ее разнообразие?
А.Г.: Я рассматриваю эту книгу как свою интеллектуальную биографию. Она составлена из частей, написанных в самых разных жанрах. Например - 10 некрологов. Каждый - о вещах, которые исчезают из нашей жизни. Исчезает, скажем, почерк, потому что мы все теперь пишем на компьютере. Вот я и оплакал почерк. Другая часть - «Заповеди». Мне кто-то в интернете написал: «Прочитал «Заповеди» Гениса, но они не лучше, чем у Моисея». Это уж точно! Но у них есть одно достоинство: они – мои. Я пытался, насколько мне это доступно, подвести итоги в виде заповедей тому, к чему я к 55 годам пришел. Это нехитрые истины: «Не валяй Ваньку», «Не гони волну», «Не горюй». Или последняя: «Не дай Бог». Я всегда ищу новый жанр. Как говорил Бродский, когда рифма есть, когда есть строфа, когда есть метрика, то половину дела за тебя делает язык. Хорошо поэту – у него готовые формы. А в эссеистике их нет. Их надо придумать.
Н.А.: А новая часть в этой книге чему посвящена?
А.Г.: Эта новая часть... Не знаю, как ее примут читатели. Это попытка рассказать о тех странах, о тех культурах, которые мне кажутся близкими. Не знаю, замечала ли ты, что одни культуры «аукаются» с тобой, а другие - нет. Если бы я верил в перерождение, то сказал бы, что в прошлом мог быть англичанином или китайцем, но не французом или индийцем. Поэтому один из «пальцев» книги называется «История моих народов». Подсознательное родство послужило поводом, чтобы написать 20 с лишним очерков, связанных с этими культурами.
Н.А.: Как бы вы охарактеризовали свои такие разнообразные произведения?
А.Г.: Я написал «Довлатов и окрестности», безумное количество эссе, статей, очерков про литературу. Все это вместе я называю «филологической прозой». Я собрал их в одну книгу «Частный случай», которая скоро выйдет. А все другое и составило «шесть пальцев». Сегодня это - самая дорогая мне книжка, потому что ее можно было бы назвать прозой, если бы я не стеснялся этого слова. Сюда я собрал все, что «про себя». Открывается книга опусом, который мне дороже всего: «Трикотаж». Эта попытка автобиографии настолько лирическая, насколько это мне доступно.
Н.А.: А вы лирический человек?
А.Г.: Вопрос заключается не в том, какой я человек, а в том, какой автор. Писатели делятся на людей, которые способны сказать много лишнего о себе, как Лимонов, и тех, кто контролирует свои эмоции, как Довлатов. Я считаю, что ближе ко второму типу.
Комментарии (Всего: 5)
Последняя строчка о Довлатове очень тронула..."Нового Американца" не читал, а можно что-то найти в сети?Просто Довлатова.. не люблю, не обожаю,,.я им живу!!! Последние лет 20-цать!!! Такие дела...