Владимир Спиваков: Оторваться от земли...



- Каждый выдающийся оркестр обладает своей индивидуальностью, манерой исполнения, звучанием. В чём особенность «Виртуозов», сравнивая с другими камерными оркестрами?

- Конечно, были и есть оркестры, которые можно безошибочно узнать по звучанию – в грамзаписи или по радио. Но сравнивать свой оркестр с другими -  то же самое, что сравнивать себя самого с кем-то ещё. Если говорить о камерных оркестрах, то таким коллективом был оркестр Рудольфа Баршая. Мы считаем себя его последователями. Конечно, сделать оркестр узнаваемым очень трудно, и зависит это от нескольких составляющих. Их совпадение и определяет индивидуальность оркестра. 

 

- Как происходит набор в оркестр «Виртуозы Москвы»? Вы проводите конкурс? 

- Конкурса нет.

 

- Тогда расскажите, какими качествами должны обладать оркестранты. Вы принимаете в оркестр только уже «готовых» виртуозов?

- Техника, владение инструментом, безусловно, важны. Но помимо этого, важно умение играть в ансамбле. А дальше музыка покажет, потому что она мистически умеет отражать свойства человеческого характера.

 

- Некоторые дирижёры жалуются на недостаточно высокий уровень подготовки молодых оркестрантов. Вы тоже с этим сталкиваетесь? 

- Конечно сталкиваюсь. Но всё же есть еще какой-то выбор. И потом, музыкант – это тоже в какой-то степени инструмент, который необходимо настроить, к которому самому нужно приноровиться. Даже такой совершенный инструмент, как скрипка Страдивари, нужно обыграть. То же самое и здесь – видишь, что человек способный, серьёзный, значит, есть надежда, что можно его воспитать.

 

- Рудольф Баршай как-то заметил, что в маститых оркестрах бывает много наглецов...

- Среди музыкантов мне наглецы не встречались, а вот среди директоров оркестров – приходилось наблюдать.

 

- Почти в каждом интервью, проведённом с дирижёрами, прямо или косвенно затрагивается вопрос «диктаторства». Бесконечно уважаемый мною Саулюс Сондецкис считает, что диктаторство должно быть дипломатичным. Великий Геннадий Рождественский утверждает, что самый опасный диктатор – ласковый. Вы как-то сказали: «Для того, чтобы люди поняли неизбежность того, что их воля подчинена чьей-то другой, надо сделать так, чтобы они поверили, что перед ними стоит человек, который знает, что он делает».  Похоже, Вы нашли ту золотую середину, когда безусловное подчинение воле дирижёра не сопровождается молчаливым неприятием или открытым «бунтом на корабле», как это произошло в ГАСО? В чём секрет этого равновесия?

- Во-первых, у меня характер такой...

 

-Неконфликтный?

- Наверное. Во-вторых, я понимаю, что человек один от другого отличается степенью отчаяния. Ведь каждый понимает, что конец – один. И осознавая это, воспитываешь в себе терпимость, желание услышать и понять тех, кто рядом. Ну, и кроме всего, необходимо быть требовательным к себе самому. Когда музыканты видят, что перед ними увлечённый человек, любящий то, что он делает, понимающий, КАК это сделать, стремящийся к совершенству, это заражает и заряжает. А если, к примеру, дирижёр делает несколько замечаний, остановив оркестранта, а после того, как тот играет так, как от него потребовали, все видят, что ничего от этого не улучшается, то тогда, конечно, дирижёру придётся нелегко. Нужно иметь концепцию. Партитура, как и жизнь, - вещь сложная.

 

- У меня, по аналогии, возник вот какой вопрос: в своё время, сразу после Чернобыля, Вы не побоялись привезти своих музыкантов в загрязнённую зону. Если я не ошибаюсь, Ваш оркестр был единственным, приехавшим тогда на фестиваль «Киевская весна». Но вот когда прошлой весной Марк Горенштейн, не захотев нарушать контракт, повёз ГАСО в Японию, разразился скандал, кстати, охотно подхваченный прессой. Из оркестра уволились люди, в Министерство культуры полетели жалобы. Сравнивая схожие ситуации и разные реакции – в чём причина: в руководителе, в людях или, может, времена изменились и стало возможным оспаривать решение руководителя?

- Не могу однозначно ответить на этот вопрос. И времена изменились, и ситуация не совсем схожая. Всё же Украина тогда была Советским Союзом. Для меня было важно то, что люди в глубоком несчастье, что никакая это не авария, как писали советские газеты, а колоссальная катастрофа, результаты которой, возможно, ещё впереди. Мы, кстати, играли в фонд больниц Нагасаки и Хиросимы. В обоих случаях я руководствовался чувством сопричастности к человеческому несчастью, потому что разделённое горе – половина горя.

 

- Вы часто говорите о том, что живёте в своём мире. Это можно понять, учитывая огромное количество времени, проводимое на репетициях, концертах, гастролях. Но когда Вы все же «выныриваете» в сегодняшнюю повседневную реальность, какой ее видите?

- Отвечу фразой Михаила Жванецкого: «История России – это борьба невежества с несправедливостью». Я говорю, что живу в своём мире, потому что с тем, с чем я не хочу соприкасаться, я не соприкасаюсь.

 

- Это не всегда и не всем удаётся

- Согласен, нельзя абстрагироваться полностью, но я стараюсь.

 

- Вам приходилось быть председателем жюри многих престижных конкурсов, включая конкурс им. П.И. Чайковского, лауреатом которого стали в далёком 1970 году. Что сложнее: быть участником конкурса или вершить судьбы других?

- Не люблю ни то, ни другое. В этом году отказался сидеть в жюри конкурса им. П.И. Чайковского.

 

- Почему?

- По многим причинам. Во-первых, я разочаровался в коллегах, потому что так или иначе, какие-то «действия под водой» наблюдаются.

 

- То есть абсолютно беспристрастного судейства априори быть не может?

- Разве что за редким исключением. Частично мне это удаётся на конкурсе имени Пабло Сарасате в Памплоне. Я уже много лет возглавляю жюри этого конкурса и ввёл там следующее правило: после первого и второго туров участники, не прошедшие в финал, имеют возможность прийти со своими педагогами или родственниками и услышать от каждого члена жюри причину, по которой их не допустили на третий тур.

 

- Таким образом, перспектива, глядя в глаза конкурсантам, объяснить своё решение должна на протяжении конкурса напоминать жюри об ответственности, взывать, так сказать, к совести? А Вы предлагали Российскому Министерству культуры позаимствовать опыт испанского конкурса?

- Предлагал. К сожалению, министерство не посчитало это предложение целесообразным.

 

- Многие маститые музыканты, как, кстати, и маститые руководящие работники, оправдывают несправедливость судейства самой природой субъективного восприятия музыки.

- Нет. Кроме предвзятости, объясняемой «подводными течениями», на конкурсах существует ещё и понятие момента – радостного или печального. Бывает, человек оторвётся от земли и сыграет не просто удачно, а потрясающе. Говоря простым языком, - забил гол. А бывает, талантливый человек разнервничается, или что-то его огорчит перед выступлением, или он просто плохо себя чувствует – и сыграет ниже своих возможностей. Конечно, сочувствуешь, видя талант, попавший в тот самый «момент», но ты обязан судить по сегодняшнему выступлению.

 

- Раньше знаменитые оркестры ассоциировались с большими именами. Сейчас, и не только в России, почему-то появилась тенденция менять главных дирижёров каждые 4-5 лет. С чем, по-Вашему, это связано?

- Не могу отвечать за других. Мой принцип – не быть этаким единоличным хозяином. Не люблю слово хозяин и не люблю, когда говорят – мой оркестр. Наоборот, я приглашаю разных дирижёров, чтобы музыканты играли разную музыку, учились понимать разные жесты, думать.

 

- Потому что жест – продолжение мысли?

- Иногда жесты одинаковые, а музыка получается разная.

 

- Применимо ли понятие эволюции к исполнительскому и дирижёрскому искусству?

- Безусловно. Ничто не стоит на месте. Пока человек чего-то хочет, он к чему-то стремится. Настоящий музыкант понимает, что за одной вершиной следует еще много других. Но пока человек стремится к совершенству, линия его горизонта удаляется.

 

- Мне кажется, совершенство - недостижимо.

- Но стремление к совершенству и есть эволюция.

 

- У Вас два оркестра. И честно говоря, сложно понять, как Вам хватает на все это времени. Но вот Вы приходите на репетицию с Национальным Филармоническим оркестром или «Виртуозами». Есть ли разница в общении с этими двумя коллективами и где Вам комфортнее?

- Чувствую себя неплохо и там, и там. Оркестры исполняют совершенно разный репертуар. Так что когда устаю от одного, переключаюсь на другое. Но самая большая творческая радость – это дети моего Фонда. Я вообще обожаю детей – за их чистоту, отсутствие разграничений, непосредственность, доброту. Вот именно доброта -  главная черта, присущая детям, потому так хочется делать им добро.

Бессменный председатель международного благотворительного фонда Владимира Спивакова Екатерина Ширман любезно согласилась ответить на несколько вопросов.

 

- Екатерина Романовна, по какому принципу Вы отбираете стипендиатов и от кого непосредственно зависит окончательное решение?

- Критерий отбора один – ТАЛАНТ. Сначала претендентов прослушивает экспертный совет фонда, а окончательное решение выносит Маэстро.

 

- А кто занимается юными художниками, танцорами, вокалистами?

- Во всех жанрах подготовкой  Международного фестиваля «Москва встречает друзей» занимается художественный совет фонда. Этот фестиваль – наш самый масштабный проект. С 2004 года в нём приняло участие более 14,000 одарённых детей из 60 стран мира. Лучшие из них в качестве солистов выступают с Государственным камерным оркестром «Виртуозы Москвы» и маэстро Спиваковым.

 

- Я знаю, что он лично принимает участие в судьбах детей.

- Да, действительно, таких примеров немало, и мы по праву гордимся спасёнными нами жизнями детей, которые, благодаря участию фонда и лично Маэстро, вернулись не только к жизни, но и к творчеству. Вообще, 92 спасённые жизни дают нам право уважать и себя, и то, что мы делаем.

 

- Чем конкретно Фонд помогает детям –сиротам?

- Конечно же вниманием, любовью, заботой. Например,  мы помогаем Правдинскому сиротскому приюту при церкви Отца Меня и Сергиево-Посадским детям. Вот лишь один удивительный пример из жизни Анечки Поповой из интерната для сирот-инвалидов. Она, так называемая колясочница, в начале, как и другие дети с подобного рода проблемами, находилась среди зрителей наших программ. А затем у неё возникло огромное желание быть на сцене среди наших детей-артистов. И она запела. А дальше мы вместе с её замечательной учительницей и второй матерью Лидией Фёдоровной Яузбурскене нашли потрясающего хирурга, который прооперировал Анечку и сотворил второе чудо – она пошла.

 

- Вот уже более 30 лет Вы выходите на сцену как дирижёр, а как солист – с раннего детства. Вырабатывается ли с годами некое привыкание, когда артист перестаёт волноваться перед выступлением, и зависит ли эмоциональный настрой от того, где Вы выступаете: например, в Карнеги-холл или в университетском зале где-то на «диком Западе»?

- Как раз в феврале я выйду на сцену Карнеги-холл, но опять же, как говорил Лев Толстой, если буду жив. Конечно, каждая сцена обладает своей энергетикой, и не обязательно положительной. Но, выходя на великую сцену, испытываешь особое волнение, потому что там витают тени великих исполнителей. А вот перед выступлением в Большом зале Московской консерватории я волнуюсь ещё и потому, что она связана с детскими воспоминаниями, первыми выступлениями. Но волнение присутствует всегда, потому что никогда не знаешь, как пройдёт концерт.

 

- Интересует ли Вас мнение критиков? 

- Я давно прекратил читать рецензии, а последние четыре года вообще к ним не прикасаюсь – ни к хорошим, ни к плохим.

 

- Но в те годы, когда Вы ещё читали рецензии, Вы заметили какую-то разницу между российской и западной критикой? 

- Западная критика более компетентна и не столь кланова. В России уничтожают одних и тех же и поддерживают одних и тех же по принципу этот наш, этот – нет.

 

- В прошлом, юбилейном сезоне «Виртуозы Москвы» совершили тур по городам США. Программа концертов была довольно сложной для неподготовленного слушателя - Шостакович, Шнитке. Понятно, что угождать публике – дело неблагодарное. Но согласитесь, людям без специального музыкального образования непросто понять и получить удовольствие от додекафонной музыки, даже несмотря на её потрясающее исполнение. Скажите, Вас не смущает тот факт, что, прочитав на афише имена композиторов XX века, даже Ваши многолетние почитатели, возможно, решат не покупать билеты?

- Знаете, когда священник читает проповедь, ему в принципе всё равно - пять человек его слушает или пять тысяч. Я очень люблю музыку Шостаковича и собираюсь представить публике его Третий квартет в транскрипции, сделанной Рудольфом Баршаем. Когда незадолго до его кончины мы были в Цюрихе, он подарил мне эту транскрипцию, сказав, что только мы сможем донести до слушателя это великое произведение эпохи. Я бы даже сказал, великое свидетельство эпохи.

 

- Но та эпоха не баловала счастливыми историческими моментами, и музыка гения передала весь её трагизм и ужас. Так что те меломаны, которые надеялись отвлечься и развлечься, были несколько разочарованы. Но я знаю, что Вы по-прежнему умеете и любите удивлять. Представляю, как изумились пассажиры прибывающих на перрон Киевского вокзала поездов, увидев встречающих их «Виртуозов» во главе с Владимиром Спиваковым.

- Да, это был интересный концерт, состоявшийся летом в рамках фестиваля «Черешневый лес». Придумал его Михаил Куснирович, человек, известный своей неуёмной фантазией.

 

- Это он же сделал показ мод Жан-Поля Готье на Павелецком вокзале в прошлом году?

- Да. А в этом году Михаил Эрнестович привёз меня на Киевский вокзал и спросил, можно ли там устроить концерт. На что я ответил, что слушать музыку в любом случае лучше, чем пить пиво и бросать окурки. Вообще, когда звучит музыка, возникает ощущение, что всё хорошо. Слово вокзал – сокращенное от «вокальный зал», и вот на один вечер  мы вернули вокзалу вокал, потому что вместе с оркестром выступали замечательные молодые оперные солисты, исполнявшие Гуно, Бизе, Пуччини, Верди. Концерты на вокзалах имеют давнюю традицию. Там часто звучала музыка. В середине ХIХ века Иоганн Штраус дирижировал летними концертами при Павелецком вокзале. Нашей задачей на самом деле была не встреча поездов. Замысел концерта предполагал представление новых звёзд оперной сцены, такое гала-представление, где бы симфонические номера чередовались с вокальными. Думаю, нам это удалось.

 

- Вы. верите в случайности и совпадения?

- Бывает и такое. Вообще-то сама жизнь – случайность. Но я люблю случайность направить... Конечно, многое в жизни удивляет, многим вещам ищешь объяснение и не всегда находишь. Но особенно меня поражают случайности, предсказанные задолго до того, как они случаются. То, о чём подумал, через много лет вспоминается и удивляет.

 

- Например...

- Например, история, связанная с Восьмым квартетом Шостаковича. Формально он посвящён жертвам фашизма и войны. Но ещё 15 лет назад я сказал, что это был и реквием композитора по самому себе. И вот недавно, после публикации писем Дмитрия Дмитриевича его другу Исааку Давыдовичу Гликману, оказалось, что мои догадки, вернее, моё ощущение абсолютно подтвердилось. Это совершенно гениальное произведение, написанное в 1960 году всего за три дня, – не только о гибели людей, это ещё и память о собственных унижениях, страхе и трагизме, который присутствовал в его собственной жизни.

 

- Насколько необходимо музыканту одиночество?

- Одиночество необходимо не только музыканту. Вообще, образно говоря, умение быть одиноким в толпе присуще творческим людям. 

 

-В Вашей жизни было много конфликтов, нередко провоцируемых недоброжелателями. В результате порой прерывались отношения с людьми вполне достойными, с которыми до этого складывались близкие, даже дружеские личные и творческие отношения. Как Вам удавалось справиться с обидой, досадой, в то же время не опускаясь до оправданий и выяснений?

- Это действительно очень трудно. И вы удивили меня таким вопросом. Самого себя изменить трудно, а уж других – и говорить нечего.

 

- Если Вас предают, как лучше всего реагировать на предательство - мстить, забыть, простить, вычеркнуть из жизни?

- В Евангелии написано о прощении врагов, но не написано о том, чтобы прощать друзей. И всё же, наверное, надо прощать.

 

- Вы верите в то, что в итоге судьба наказывает за высокомерие, злобу, унижение достоинства? 

- Верю. Но только порой убедиться в этом самому уже бывает невозможно.

 

- После юбилейных гастролей 2010-2011 года Вы обещали вернуться в США в новом сезоне, но уже с Национальным филармоническим оркестром России. Ваше обещание остаётся в силе?

- Сначала будут сольные гастроли. Я приеду в феврале 2012 года с замечательной пианисткой Ольгой Керн. 18 февраля, как я уже сказал, мы с ней выступим в Карнеги-холл, а затем – в Чикаго, Сиэтле и Сан-Франциско. Осенью я вернусь в Америку уже с Национальным Филармоническим оркестром России.

 

Вела беседу Зоя Мастер

Ваше имя: Комментарий: *

By submitting this comment, you agree to the following terms