Сергей Баймухаметов. "СНЫ ЗОЛОТЫЕ". Исповеди наркоманов

СОН ПЕРВЫЙ
Света Кривцова, 22 года, Санкт-Петербург
Если наркоман живет с наркоманкой - получается прОклятая пара неразлучников. В глазах нормальных людей они - лютые враги, два человека, которые выносить друг друга не могут. Все время дерутся, избивают друг друга, оскорбляют, унижают.

Это так и есть. Но в то же время расстаться они уже не могут. Потому что наркоман - ущербный человек, он живет в постоянном страхе и в постоянной зависти к другим - нормальным. И ему, наркоману, надо для успокоения иметь рядом, вокруг таких же, как он. Вроде бы тогда все хорошо, все такие же, как и мы... Наверно, отсюда и идет это - совращение подростков. Хотя тут есть и другие причины. И это тоже важно. Брат, сестра, жена... ему все равно: приучит к наркотику, посадит на иглу. Правда, часто можно слышать от наркоманов, что лучше они сразу убьют своего ребенка, чем пожелают ему такой же доли, но это - одни разговоры. Вроде бы ребенок - святое, своего ребенка жалко... На самом же деле я знаю многих женщин, которые своих дочерей сажали на иглу, торговали ими, доводили до самоубийства.

Последние два года я жила с одним уголовником - мелким рэкетиром... По моим представлениям, богатый был, на руках - золотые цепи, вся квартира набита кайфом - маковой соломкой то есть. А я все-таки дура была романтическая, хотя к тому времени уже три года на игле просидела. И дура - все боялась, что он в тюрьму попадет. А что я тогда буду делать? Или сама пойду по рукам, или они меня подомнут, будут делать со мной все, что захотят. А так - он мой защитник был, покровитель, не позволял... Я его долго уговаривала не воровать, говорила, что деньги для него я найду, заработаю. Я к тому времени немало нафарцевала, все у меня было. В общем, уговорила. И начали мы проживать мои деньги, а потом и вещи. Поверите - последнюю золотую цепочку с себя сняла и продала. И настал день, когда нам и поесть было не на что. А кайф был - запаслись заранее.

И вот выходим мы как-то ночью побродить по улице, проходим мимо парикмахерской, а он остановился и показывает молча на открытую форточку: кто-то оставил ее открытой. И говорит мне: “Фены вынесем, найдем, кому толкнуть”. А с нами были еще два его приятеля и подружка. Они тоже загалдели: “Вынесем, толкнем!” Достали где-то бутылку пива, дали мне выпить. Я под кайфом, да еще под пивом - мне море по колено... Меня поставили на стреме, а сами полезли, начали подавать мне тюки, фены, завернутые в простыни. Тюков шесть или семь я приняла. А они пошли за такси, опять же меня оставили сторожить. Я хоть и под кайфом, но все видела и все помню... Выворачивает из переулка такси, мне из него уже рукой машут: мол, все путем. И тут - с двух сторон менты. Я кидаюсь к нему, к сожителю своему, автоматически так получилось, да любой бы человек на моем месте так сделал. И вдруг вижу: такси перед моим носом разворачивается - и по газам! Улетели мои верные товарищи! Оставили меня.

Конечно, менты меня взяли, как говорят, с поличным. Привезли к себе, раздели, издевались, оскорбляли, как только хотели. Я набросилась на них, кому-то по морде дала, меня избили...

В общем, тогда-то я их всех окончательно возненавидела. И ментов подлых, и своих... друзей, что ли. Только у наркоманов друзей не бывает. И предательства у них нет. Это я их возненавидела за предательство, а на самом деле предательства не было. По нашим понятиям, это обычное дело. Каждый сам за себя и сам по себе. Это у вас говорят: дружба, любовь, порядочный человек, непорядочный человек, злой - добрый, благородный - низкий, трусливый - храбрый... А там никаких различий нет. Там и слов таких нет. Ни слов, ни понятий, ни поступков. Совсем нет. Пустота. Понимаете, там, где у нормальных людей какие-то человеческие отношения, у наркоманов - пустота. Там даже слова «подлость» нет, а есть - «подляна», и оно означает что-то свое, совсем другое, чем у вас. Я где-то читала про колымскую лагерную жизнь в тридцатые годы, что там был один закон: умри ты сегодня, а я завтра. Так и у нас...

Но в общем-то получилось даже лучше, что они уехали, бросили меня. Когда меня на принудиловку положили в больницу, он приходил ко мне, мой сожитель. Много денег принес, умолял, чтобы я его не выдавала, не признавалась, что и он там был. Денег я не взяла, но и про него ничего не сказала. Не потому, что я такой хорошей хочу показаться, а просто мне адвокат посоветовал. Если бы сказала про них - получилось бы групповое ограбление по предварительному сговору в компании с рецидивистом. Был бы большой срок. А так я пошла по делу одна, да не за ограбление, а за попытку...

Я считала, что попала в их мир просто по глупости и по доброте. А вот недавно узнала, что у меня отец тоже наркоманом был, четыре года кололся. Значит, есть что-то наследственное. Хотя глупости и доброты тоже было хоть отбавляй. Это правда - я девочка добрая была. И училась хорошо. Первый курс медучилища закончила с отличием, и мне в порядке исключения разрешили на каникулах поработать санитаркой. Сами понимаете, отец жил отдельно, маминой зарплаты не хватало, а в пятнадцать лет уже хочется одеваться - ведь на других, на богатых смотришь, на иностранцев...

В моей палате лежал один больной, взрослый уже человек, лет тридцать ему было, разговорчивый, ко мне так хорошо относился. А я была примерной санитаркой, умелой, мне даже доверяли уколы делать. Однажды прихожу я к нему с уколом, а он говорит: «Оставь, я сам себе сделаю...» Ну сам - так сам. А потом он стал просить дополнительной дозы, чтобы я достала. Ну, думаю, человеку тяжело, надо облегчить боль... Но потом обратила внимание: все друзья, что к нему приходят, какие-то грязные, неумытые. Это я сейчас знаю, смогу за версту отличить наркомана по виду, по его неряшливости, запущенности, по запаху. Особенно тех, кто варит. Да что там человека, я квартиру, где варят, по запаху ото всех отличу. А тогда же я ничего не знала и говорю ему: “Что это у тебя друзья такие, ну, неумытые...” А он-то думал, что я все понимаю, что я тоже колюсь, и говорит: «Ты, наверное, дружишь только с теми, кто на стекле сидит, а мы сами варим». Я удивилась: “Что это такое?” Он объяснил: на стекле – это значит, те люди, которые имеют возможность доставать чистый, фабричный наркотик, в ампулах. А они сами варят из опийного мака, из всякой химической гадости. Ну рассказал он мне все и предложил уколоться. Мне так интересно было - я и укололась. И правда, хорошо стало, как-то легче, свободнее. Я ведь нервная уже была, работа тяжелая, не для шестнадцатилетней девчонки: кровь, грязь, бинты, отделение-то было травматологическое. Это ужас. Приду домой - уколюсь, и вроде бы легче. Так и втянулась.

А потом он, знакомый мой, выписался, позвонил, к себе пригласил, с друзьями познакомил. А они все вежливые, обходительные - когда прикурить дают, то зажигалку подносят, а не так, что сама тянешься, как жираф. Ведь среди шестнадцатилетних пацанов еще и понятия нет, что ты - девушка, что к тебе надо относиться по-особому. А тут - взрослые люди, по тридцать лет, умные, интересные, со мной, с девчонкой, как с равной, как со взрослой: знаки внимания, комплименты. Мне так лестно было, прямо голова кружилась. А уж на своих сокурсников я после этого смотрела как на щенков, с превосходством таким...

Дура, сейчас только понимаю, что я им была нужна - вот они меня и обхаживали. Я ведь в больнице работала, имела доступ к наркотикам. И приносила им, доставала, сколько могла. Героиней была в своих глазах, а уж они меня превозносили до небес! Говорю же: дура. Только потом начала понимать, что там, в том мире, ничего просто так не делается, никто ни для кого даже пальцем не шевельнет, если он в этом человеке не заинтересован, не хочет с него что-нибудь получить. Ты из автобуса будешь выходить, так он тебе даже руки не подаст, если ты ему сейчас не нужна, не можешь принести выгоду. Там ничего нет, я даже слов не могу найти, чтобы сказать... Нет ничего, что обычно бывает между людьми. Никаких понятий о дружбе, помощи, ничего человеческого. И в то же время все держатся одной кучей. Такое невозможно представить: в одной квартире чуть ли не месяц живут люди, не связанные друг с другом ничем, готовые в любую минуту продать, сдать, утопить друг друга.

Я правильно говорю: чуть ли не месяц. Это называется - зависнуть. Бывает, на пять-десять дней зависают. А у нас было - по месяцу. Запирались в одной квартире, запасались маковой соломкой - и все, никуда оттуда ни ногой. Потом выползаешь на улицу, а идти не можешь, отучилась ходить. Придешь в притон еще зимой, а уходишь — на улице солнце, люди чуть ли не в платьях, а ты в шубе и в шапке. Или было так: я из дома ушла, сорвалась во время ломок, в ночной рубашке и в халате — и пришла в таком же виде, но только уже зимой, по снегу...

А идти по городу, по улице — страшно. Наркоманы всего боятся. Если на улице какой-нибудь человек случайно подойдет к наркоману, попросит, допустим, прикурить, тот вспотеет от ужаса. А уж при виде милиционера... Да и вообще наркоманов можно сразу узнать: вертит головой во все стороны...

От этого вот страха и совершаются часто немыслимые жестокости. У нас одного заподозрилив том, что он ментам стучит, и опустили. А это самое страшное наказание в уголовном мире — сделать мужика петухом, то есть изнасиловать. А почти все мои последние знакомые были чистыми уголовниками, по разу или по два раза на зону сходили. Не знаю точно, доказали или нет, что заподозренный и вправду стучит, но заманили его на хату, оглушили и начали насиловать. При мне. Меня тошнит, кричу: «Отпустите меня, я смотреть не могу!» А мне приказали: «Сиди!» Попробуй ослушайся. Сидела. Смотрела. А у того парня, которого опускали, была девчонка, он вместе с ней пришел. Так она убежала от ужаса на кухню и открыла газ. Я ее потом откачивала.

И еще самое страшное, что со всеми случается, — это когда глюки находят, то есть появляются галлюцинации, крыша начинает съезжать, то есть с ума сходишь. Часто специально делают, чтобы крыша поехала. Допустим, укололся он, впал в кайф, а тут телефон звонит. Он снимает трубку и слышит: «Это я, твоя смерть!» Шутка такая. А у него уже крыша поехала, всюду чудится смерть. Или одного парня у нас запугали, что вот-вот менты придут, он и простоял неподвижно восемь часов у дверного глазка, пока не свалился. Ну а третий сам с ума сошел. Все ему мерещилось, что он заболел какой-то страшной болезнью, раздевался, подходил к зеркалу, нас подзывал и говорил: «Посмотрите, насквозь же видно, вот она, болезнь!» Мы его жалели, три дня не давали колоться, чтобы очухался. Но он так и не очухался - увезли в психушку.

У меня, конечно, тоже не раз крыша съезжала. То как-то инопланетянин приходил. Открываю глаза, а он, весь белый, стоит и смотрит. И осторожно так прикасается к колену (оно у меня из-под одеяла высовывалось). Я сразу же отключилась. Очнулась. Вроде все помню. Посмотрела на колено, а оно красное...

Мне еще повезло. Первые годы я ведь работала в больнице, сама могла наркотики доставать — и меня не трогали, зависели потому что от меня. А потом появился этот уголовник, покровитель мой. Но все равно всякое было. Один раз я без денег осталась, значит - без кайфа. Попросила у кого-то, а мне говорят: “Вот нас здесь десятеро, дашь всем десятерым — получишь дозу”. Я отказалась. Они озверели, повалили меня, начали резать. У меня до сих пор на животе шрам. А как увидели кровь — очухались. Наркоманы при виде крови сразу в себя приходят. Некоторые даже специально вены режут, чтобы успокоиться.

Ну а если ты в одиночестве, если нет авторитетного сожителя, тогда, конечно, один путь. Мужчины, понятно, воруют, чтобы денег достать, а девушки при них, как у нас говорят, присасываются. Допустим, чтобы одну среднюю дозу на день набрать, девушке надо лечь под пятерых. Под пятерых грязных, не моющихся месяцами скотов. Но там уже девушки не разбираются, там уже все безразлично, лишь бы получить свою дозу.

Почему?
Этот вопрос возник сразу: почему? Первые же читатели еще рукописной книги с первых же страниц откладывали рукопись и недоуменно спрашивали: почему они тебе все это рассказывают? С какой стати? О грязи, мерзостях и ужасах не чьей-то чужой, а своей жизни. Откуда такая откровенность? Не говоря уже о том, что она небезопасна...

Это алкоголик тут же все расскажет про свою жизнь, даже если его не просят. Потому что алкоголик – экстраверт. А наркоман — интроверт, то есть человек закрытый, наружу у него всплывают только три чувства: страх перед всеми, страх ломок и страх остаться без наркотиков. Наркоман никогда и никому не изливает душу. Такого не может быть! –удивлялись прежде всего врачи и милиционеры.

И тем не менее — исповеди.
Встречаясь с наркоманами в больницах, в притонах, в городах и поселках на марихуанном пути от Чуйской долины до Москвы, на рынках, на пятачках, где собираются свои люди, я никогда, по неведению, не задавался таким вопросом.
Почему?

А может, как раз потому, что наркоман живет в постоянном страхе, он закрыт, то есть одинок, как никакой другой человек на свете. Весь мир враждебен ему - и он враждебен всему миру. Это отчаянное, безнадежное, космическое одиночество. Может, они и рассказывали все потому, что в кои-то веки человек из того, враждебного мира пришел к ним не с милицейской повесткой, не с родственными слезами, проклятиями, нравоучениями, а просто поговорить, и, что еще важнее — послушать. В кои-то веки проявил к ним не милицейский или медицинский, а просто человеческий интерес: интерес к их судьбе, к жизни, к их мнению и суждениям о себе, о людях, о кошмаре, в который они сами себя ввергли.

А потом я сразу же рассказывал им о замысле книги, о том, что пишу ее для тех, кто еще не пробовал анаши и ни разу не укололся, то есть для их младших сестренок и братишек. И просил их помочь - рассказать всю правду, поскольку лишь полная правда может убедить, дойти до умов и сердец мальчишек и девчонок. То есть я делал их как бы своими соавторами. И никто из моих собеседников-наркоманов мне не отказал. Все соглашались, все рассказывали про свою жизнь со всей возможной откровенностью.

---

Чуйская долина
Александр Зеличенко, полковник, куратор антинаркотиковой программы ООН “Ошский узел”
Чуйская долина — это север Кыргызстана, юг Джамбулской и Чимкентской областей Казахстана, это громадные пространства от Ташкента на западе до Алматы на востоке, от кыргызских гор на юге до пустыни Муюн-Кум на севере. Это три с лишним миллиона гектаров, занятых дикорастущей коноплей. Особой коноплей, имеющей особые наркотические свойства, каких нет ни у какой другой конопли - обычного сорняка на полях Сибири и Центральной России, Северного Казахстана и Поволжья... Что такое три с половиной миллиона гектаров? Вспомним: весь Советский Союз, осваивал целину, и усилиями всей страны в Казахстане было распахано, окультурено восемнадцать миллионов гектаров... Вот и сравнивайте.

Если подняться на вертолете, на самолете и попробовать окинуть долину взглядом, то это — необозримый океан, по которому перекатываются волны конопли в рост человека и выше.

Как бороться с ней? Наверно, никто не знает. Конопля — вековечное растение, самое неприхотливое, самое стойкое. Будет жара, сушь, засуха — она выживет. Начнется ливень, всемирный потоп, грязь, болото — она прорастет. Ничего с ней нельзя сделать. С корнями не вырвешь - корни глубокие, чуть ли не три метра. Распахать? Поди попробуй. Во-первых, горючего не хватит, во-вторых, все равно бесполезно - пробьется, а в-третьих, конопля здесь растет не сама по себе, она выполняет природой уготованную роль. Своей мощной корневой системой она удерживает пески. Стоит только уничтожить, свести ее на каких-то пространствах (а на ограниченных участках это возможно), как начинается наступление песков на села и аулы. Видите, какая получается сложная ситуация?

В Казахстане, где на сотнях тысяч гектаров конопля стоит стеной выше человека, еще можно применять (и применяют) гербициды, поливают ее нещадно ядохимикатами с самолетов. Но и там получается в результате урон для природы невосполнимый. А в Кыргызстане, на малых площадях, при большой плотности населения — и применение химии невозможно. Ведь гербициды сжигают все: и коноплю, и траву, то есть пастбища, и все живое там погибает: звери, птицы, скотина там больше не будет пастись, человеку туда уже не ступить ногой.
Вот какая проблема.

Американцы, правда, нашли способ. Вот я взял у своих американских коллег (достает из ящика горсть необыкновенно красивых, как игрушки, синих, красных, розовых кубиков со сглаженными углами — С. Б.) несколько гранул. Это экологически безвредные гербициды в желатиновой оболочке, которые действуют только на коноплю. Одна гранула — один цент. Они выстреливаются специальной пушкой. Желатин растворяется, жидкость вытекает, обволакивает растения — ведь конопля ранней весной всего лишь низенькая-низенькая травка — и затормаживает процесс фотосинтеза. Одним залпом накрывается площадь в четыре гектара, один залп обходится в восемьсот долларов. То есть только для обработки гербицидами на Чуйскую долину необходимо истратить от восьмисот миллионов до одного миллиарда долларов. Как минимум. Не считая всех остальных прямых и побочных сопутствующих расходов.

Так что пока остаемся реальной силой в основном мы, милиция. Но силы наши... несопоставимы с территорией, которую надо контролировать. Раньше, пока Советский Союз не распался, было легче: мощное МВД Союза всегда помогало - хотя бы теми же вертолетами. Чтобы представить масштаб, приведу такой пример... В конце июня, в июле и августе, когда в Чуйскую долину устремляются гонцы, группы, банды со всей страны, мы здесь проводили чуть ли не войсковые операции, полки выходили на оцепление... И все равно не справлялись: по только им известным тропкам, ложбинам, тайным дорогам заготовители утекали, просачивались - как вода между пальцев. Мы перехватывали лишь малую часть...

А сейчас вся тяжесть легла на плечи двух республик, да вот международная ассоциация по борьбе с незаконным оборотом наркотиков материально поддерживает. Так что Чуйская долина – это джунгли... И хищники здесь всех родов – от самых мелких до самых крупных. Например, однажды проследили мы гастролеров, которые за крупные деньги прямо с конвейера автосборочного завода сняли восемь грузовиков, загрузили в машины кирпич, цемент, доски, а между ними, в мешках, упрятали две тонны марихуаны и уже готовы были вывезти все за пределы республики. Две тонны!..

А помимо них кружатся над Чуйской долиной птицы калибром помельче, зато количеством несметным. Как воронье!
В этой связи я хочу сказать вот о чем: о несовершенствах нашего уголовного законодательства, судопроизводства и вообще — об отношении общества, общественного сознания к наркомании в целом и к наркобизнесу - в частности. Мне мои американские коллеги рассказывают: суд присяжных там все может принять во внимание, с самым матерым, закоренелым преступником, с убийцей разбираются. Где убил, как убил, какой была его жизнь, несчастное детство, бедность, гетто, родители-пьяницы, личная месть... — все принимают во внимание и все обсуждают. Но как только речь заходит о наркотиках, о торговле наркотиками — тут суд присяжных абсолютно беспощаден. Продавал детям кокаин? Покушался и подрывал мозг, интеллект, генофонд, будущее нации? Все. Максимальный срок. Если дадут девяносто лет — он просидит в тюрьме все девяносто лет. Если пожизненно, то - до конца дней... И никаких условно-досрочных освобождений, как в стране победившего пролетариат капитализма. У нас же к дельцам наркобизнеса все еще относятся как к незначительным преступникам, витает в нашем обществе некое не то благодушие, не то, простите меня, элементарное непонимание и глупость: продавал, мол, и продавал, а ты не покупай...

И что еще очень печально и тревожно: перемена в настроениях местных жителей. Раньше они нам помогали, поддерживали. Ведь заготовщики и им не давали покоя: угоняли машины, мотоциклы, скотину, посевы травили... С начала девяностых годов начался перелом. Понятно, что он связан с кризисом в экономике, с распадом государственных предприятий, колхозов и совхозов. Десятки тысяч людей оказались без работы и без денег. В общем, местные занялись заготовкой. Приезжаешь на чабанскую точку, а там неподалеку стоит стожок скошенной конопли. Подходишь к чабану: аксакал, почему не сожгли? А он отвечает: у меня бензина нет! Приезжай и сам жги! Так и получается: он выжидает, кто первым приедет. Если мы, то сожжем. Если гонцы, то они возьмут уже готовый, высушенный товар...

Да чабаны-то еще на виду. А как быть с тысячами и тысячами простых людей, для которых заготовка марихуаны стала чем-то вроде работы на приусадебном или дачном участке? И будем смотреть правде в глаза: когда в наркоторговле участвует уже население, когда начинается борьба с населением, власть проигрывает в любом случае...

---

СОН ВТОРОЙ
Игорь Дацко, 18 лет, учащийся ПТУ, Минеральные Воды
У меня друг был, мы с ним с детства, с детского сада вместе. Всю жизнь. Это даже не брат, это больше брата, как второй “я”. И вот он умер, месяца не дожил до восемнадцати лет. Передозняк, как у нас говорят. То есть передозировка. Остановилось сердце.

Мы с ним и курить вместе начали, с девяти лет. В смысле — анашу курить, травку. У нас все курят. А первый раз я укололся в четырнадцать лет, четыре года назад. И произошло это, как сейчас помню, 13 апреля. К нам с другом приехали знакомые ребята и стали говорить, что у них начинаются ломки, а денег нет, чтобы соломы, то есть маковой соломки ,купить. Стали у нас просить. А мы ребята кавказские, уже тогда умели зарабатывать разными способами... Мы им деньги дали. Они предложили нам уколоться. Мы, конечно, отказались. На следующий день опять деньги просят. И на третий— тоже. И как-то у нас с другом одновременно мысль появилась: вроде деньги мы даем, а взамен ничего не получаем, как в яму. Хоть бы что-то от них поиметь... И решили принять их предложение.

Мне это до сих пор странно. Я с детства очень сильно боялся уколов, а тут сам, по своей воле согласился. Ну, первый раз мне нехорошо было, никакого кайфа, второй раз — тоже. А они говорят: “Это только вначале нехорошо, потом кайф будет”
С того дня все и началось. Я вообще мальчонка общительный, знакомых у меня много. И половина из них — колется. Обычное дело.

Но я лично никого не уколол, никого не соблазнял, не уговаривал. Не хочу, чтобы потом человек считал меня своим врагом, проклинал, как я тех пацанов, которые меня уговорили. Это самое гнилое дело. Хотя нет: самое гнилое — это барыги, которые сами не колются, а только продают, деньги делают.

А сам я — жулик. Никогда не воровал, не фарцевал, не барыжничал и презираю это дело. Даже когда мы в Москву переехали жить, и я здесь оказался как бы новеньким, то все равно не потерялся. Говорю же: я мальчонка общительный. Сразу вычислил, где и как можно делать деньги, кого обжуливать. Нашел товарища с машиной, тоже жулика-мошенника. Наладили мы с ним разные игры - вначале наперстки, потом все прочее. И неплохо зарабатывали. Говорят, что наркоманы — грязные, опустившиеся люди, которые все из дома тащат, а по-нашему говоря — крысятничают. Крысятничать — самое последнее дело. Но вы же видите, что я не такой, никогда не крысятничал, не унижался. Сам все покупал и жил в чистоте.
Здесь, в Москве, доза у меня выросла до полутора стаканов в день. Это много. И еще я всегда оставлял на утро, чтобы раскумариться. Это вроде похмелья - как у алкашей. У нас называется — кумар. То есть кайфа уже не было. Понимаете, вначале ловишь кайф, а потом привыкаешь и уже ничего не чувствуешь, поэтому на все готов, только бы раскумариться. Вначале кайф, а потом вся жизнь идет на то, чтобы стать нормальным. Уколешься с утра — и вроде голова прояснилась, глаза все видят, соображаешь, что к чему. То есть просто становишься нормальным, как все, а о кайфе уже и речи нет. И как бы получается, что овчинка выделки не стоит.

Хотя можно и потом ловить кайф. Это если перейти на более сильный наркотик.
У меня был случай, когда я закупил большую партию ташкентского опиумного мака. Это совсем другое дело, не то что московский мак-самосей. Можно переехать в Ташкент и вновь начать ловить кайф. Но перейдя на ташкентский мак, человек больше двух лет не протянет.

Конечно, случалось, что и у меня не было денег. И мака — тоже. То есть начинались ломки. Ну как их описать? Это постоянная зубная боль во всех мышцах. А кости, суставы как будто сверлит зубная бормашина. Это страшно, когда у тебя ломки начинаются и ты знаешь, что вон в том доме, в известной тебе квартире стоит раствор, а ты не можешь его взять - нет денег. Это страшно.

В первый раз я задумался, когда позвонили из Минеральных Вод и сказали, что от передозняка умер мой друг. Он был для меня всем — и вот так вдруг уйти. А потом однажды проснулся дома в одном пальто на голом теле. Стал вспоминать. Когда из дома уходил, на мне были и костюм, и галстук. Только денег не было. Вспомнил, что на Даниловском рынке все отдал барыге за одну дозу. А домой, значит, пришел вот в таком виде.

Я всегда считал себя крепким пацаном, который никогда не будет унижаться, крысятничать, с себя снимать. А тут такая история. И я подумал: ”А что же дальше будет, если даже моих денег не хватает?”

Всем известно, что будет. Для начала станешь шестеркой у барыги. Он тебе скажет: хочешь получить дозу, приведи мне людей, которые купят, которым надо. Побежишь искать - никуда не денешься. Но так много не набегаешься, доза ведь нужна каждый день. Рано или поздно увидишь открытое окно в магазине, а там на прилавке вещь лежит и дразнит: я кучу денег стою! Схватил ее и убежал! И попал в зону...

Все это я подумал, представил, очень ясно увидел.
И еще. Среди наркоманов есть такие, которые на какой-то определенной стадии перестают есть. Совсем. Я к таким отношусь, как выяснилось. Мне восемнадцать лет, рост — 181 сантиметр. Когда меня привезли в больницу, весу во мне было 39 килограммов.

---

Страшный прообраз России
Владимир Лозовой, врач-психотерапевт, г. Екатеринбург
Двор, в котором мы жили и в котором вырос мой сын, был на редкость многодетным. И надо же так совпасть, что почти все они - одногодки. Пацаны и девчонки - их было двадцать три человека.

Так сложилось, что со временем мы переехали на другую квартиру, и в старый наш двор я попал через много-много лет. Понятно, что стал разузнавать, расспрашивать про своих друзей, про друзей сына.
С моими-то все в порядке - живут, работают. А вот сверстников сына уже нет.
В самом прямом смысле - в жизни нет.

Из двадцати трех мальчишек и девчонок только трое дожили до восемнадцати лет!
Всех остальных - двадцать человек - в отрочестве еще скосили наркотики.
Подростковая наркомания разрушает организм с самого начала его становления. Мы проводили исследования и установили: тот, кто в раннем возрасте начинает употреблять наркотики, выдерживает в среднем семь лет такой жизни. А дальше - небытие.

И все эти годы меня преследует неотвязно одна пугающая мысль: не является ли судьба мальчишек с нашего двора прообразом России, образом будущего России?

Если вы скажете, что я преувеличиваю, то я отвечу так: эту опасность уж лучше преувеличить, чем преуменьшить.
В молодежной среде это даже не мода, не эпидемия, а – пандемия. То есть массовое, чуть ли не всеобщее заражение. Которое принимает иногда самые чудовищные формы. Например, как чума, расползается новое поветрие - разводить наркотики кровью. О средневековой дикости и тупости можно и не говорить - я только о медицинском факторе. В поселке Верхняя Салда Свердловской области, где впервые и были обнаружены наркотики на крови, почти все наркоманы, молодые совсем люди, оказались зараженными СПИДом. А иначе и быть не могло...

И пусть я снова преувеличиваю, но мне кажется, что нынешнее поколение подростков и юношей мы уже потеряли. Задача в том, чтобы сохранить последующие, остановить расползание раковой опухоли. Иначе судьба мальчишек с нашего двора в Екатеринбурге станет будущей судьбой России.

Для справки. Болезнь номер один в мире по распространенности и опасности даже не СПИД, а вирусный гепатит. В последнее пятилетие в России смертельный вирус в большинстве случаев заражает молодых людей при внутривенном введении наркотиков. При обследовании в городе Верхняя Пышма Свердловской области половина больных вирусным гепатитом оказались наркоманами.

Кома
Ефим Рачевский, директор школы, г. Москва
В нашей школе есть наркологический кабинет. Скажи кто-нибудь такое десять лет назад - за сумасшедшего бы приняли... Но будем смотреть правде в глаза: по нынешним временам наркоман в школе - явление заурядное. Мне известно, кто из наших мальчишек и девчонок регулярно курит анашу и колется внутривенно. Это те, про кого я доподлинно и досконально знаю. А сколько невыявленных, сколько тех, кто только-только попробовал... И с неумолимой закономерностью через год их количество увеличится в полтора или в два раза.

Опросы медиков установили, что в крупных городах до пятидесяти процентов подростков хотя бы раз попробовали наркотики...

Так что разговор о наркологическом кабинете в школе из области смелых мыслей переходит в разряд обыденных задач.
Взвесив все, я твердо решил: буду искать специалиста-нарколога. Он будет и врачом, и воспитателем - человеком, который сможет говорить с мальчишками и девчонками так, чтобы его слово перевешивало слова и посулы дворовых искусителей. Это самое первое и общее представление о его деятельности и обязанностях. Жизнь покажет, какое место он займет и какую роль будет играть в школе. Уверен, что специалист-нарколог без дела, увы, не останется.

И, наконец, самый обыкновенный медицинский момент. Наркотическая кома, смерть от передозировки и прочих нарконапастей становятся обычными в жизни большого города. Кто поручится, что завтра или послезавтра такое не произойдет прямо в классе. Так могу ли я позволить, чтобы в школе, на глазах у всех какой-нибудь дурачок-мальчишка погиб в наркотической коме...

Для справки.
В Москве вызовы «Скорой помощи» к умирающим в наркотической коме по количеству сравнялись с вызовами по сердечно-сосудистым заболеваниям.
Количество смертей от наркотиков в Москве ежегодно увеличивается в два раза.
После юбилейного вечера, посвященного десятилетию одной из московских школ, в туалетных комнатах нашли 117 шприцов. В празднике участвовало 300 человек.

Простота
Почему мальчишки и девчонки начинают курить и колоться?
Сами подростки над этим не задумываются. А взрослые считают, что, мол, дурь, мода, влияние западных фильмов, влияние улицы, делать нечего, много свободного времени и вообще, мол, какие-такие у них могут быть проблемы?
На самом деле это у нас нет проблем. Что бы ни случилось, мы знаем - перемелется... А они еще не знают. Какая-нибудь история в школе, на наш взгляд, не стоящая выеденного яйца, может привести подростка к мысли о самоубийстве... И в таком состоянии вовсе уж ничего не стоит согласиться на затяжку анаши или первый укол. Да какая разница, если все равно жизнь кончена...

Никто из взрослых не задумывается, что такое подростковое сознание.Чем оно характерно? Что такое подросток как общественное и биологическое животное?

Подростковое сознание характерно тем, что его носитель – ваш сын и ваша дочь – все впитывает как губка и ничего не боится.

Вспомните себя: мы такими же были. И поймите, пожалуйста, что стремление все попробовать биологически заложено в организме подростка. Он, как щенок, которого впервые выводят на улицу - припав к земле, втягивает в себя, как пылесос, все, что встречается на пути. Плохое, хорошее, соленое, пресное, горячее, кислое, Павку Корчагина и героя “Криминального чтива”, “Бедную Лизу” и “Интердевочку” – все!

И – ничего не боится! Поэтому смешны все учительско-лекторские проповеди о вреде наркотиков, которые читаются на уровне: “Употребление наркотиков вызывает необратимые изменения в коре головного мозга, болезнь и смерть...”
Во-первых, это – сплошная абстракция. Взрослый человек с большим трудом воспринимает ее как практическое руководство в жизни, а уж подросток – тем более... Во-вторых, подростковое сознание характерно тем, что подросток живет сегодняшним днем и часом. О завтра он практически не думает, разве что о неминуемом приготовлении уроков. В-третьих, вспомните себя: кто-нибудь из вас в четырнадцать лет всерьез задумывался о болезни и смерти? Кто-нибудь из вас думал, что ОН, такой единственный и неповторимый, вдруг заболеет и умрет? Смешно... Подросток по природе своей, по биологии, уверен, что жизнь его вечна...

Тем не менее лепет о “необратимых изменениях в коре головного мозга” считается у нас профилактикой и антинаркотической пропагандой. А какая пропаганда – такие и результаты. То есть сплошной вред. Страшный вред. Потому что подросток уже уверился: все, что мы говорим о вреде наркотиков,– туфта, лапша на уши...

И в то же время, отрицая наши нравоучения и мнения, подросток особенно восприимчив к мнению своей среды, своего окружения, подростково-молодежного мира - к тому, что мы называем общественным мнением, модой или террором среды.

И давайте отнесемся к этому очень серьезно. Вспомните, во что и как мы сами одевались сорок пять или тридцать пять лет назад и во что одеты сегодня. Это мы с вами, такие умные, самостоятельно мыслящие, независимые! Этот самый простой пример с обескураживающей убедительностью доказывает: если все носят узкие штаны, широкие штаны, джинсы или слаксы, то и ты будешь их носить, никуда не денешься.

Безобидная по части штанов мода стала убийственной, когда распространилась и на наркотики. Сорок лет назад в нашем городе мальчишки тоже курили анашу. Мы их знали наперечет и называли придурками. Для нас престижным считалось купить пол-литра портвейна на десятерых и распить тайком в сквере – вот это круто, мы почти как взрослые, а анашисты – придурки.

С тех пор шкала дворового подросткового престижа перевернулась. Сейчас на пришкольных пустырях и во дворах курение анаши считается делом чести, доблести и геройства, показателем крутизны. А того, кто не курит марихуану, считают слабаком, трусом и вообще - изгоем. Как устоять четырнадцатилетнему человеку перед таким напором, какие силы надо иметь, чтобы наперекор общему мнению сказать - нет. А ведь во дворе - он живет, это его мир, его социальная ниша.
Вот и получается, что тказаться невозможно. Подросток беспомощен перед террором среды... Да что дворы! То же самое происходит и в институтских коридорах, где вроде бы юноши и девушки уже умненькие, почти взросленькие. Алкоголь там не котируется. Наркоманы, сидящие на игле, не пьют, они алкоголиков презирают, считают алкоголь грязным кайфом, бычьей тягой. Там, в институтах, наркоманы объявили себя избранными, продвинутыми, белыми людьми, аристократами, а все остальные – быдло. Вот многие из обычных ребят и тянутся к ним почти поневоле: не хочется выглядеть быдлом...
Чтобы отказаться, надо иметь силы. А силы дают только знания.

На встречах с подростками я говорю: “Вот перед вами яма с дерьмом. Тот, кто прыгнет в нее, будет во всей округе считаться самым крутым парнем. Кто из вас прыгнет?”

Никто. Потому что знают, что это дерьмо и что оно будет вонять.
Вот мы и пришли к главному, ошеломительному выводу. Наши дети начинают курить и колоться, потому что ничего не знают о последствиях.

Когда им во дворе предлагают: “Курни, получишь кайф”, они примерно себе представляют, что такое кайф. Но понятия не имеют о последствиях, о том, как и чем будут расплачиваться за первую затяжку и первый укол. Как мы уже убедились, “необратимые изменения в коре головного мозга” они давно считают туфтой. Кое-что знают о ломках, о привыкании, об угрозе подсесть... Но ведь КАЖДЫЙ считает себя крутым. Это Васька и Петька -тряпки безвольные, а я – СИЛЬНЫЙ, я все могу...

И потому подросток бесстрашно идет на первую затяжку, будучи абсолютно уверенным, что это что-то вроде прогулки в парк: захочу – войду, захочу – выйду. Не зная, что калитка тут открывается только в одну сторону. И она уже захлопнулась.
Вот и получается, что у ребят практически не было и нет выбора. Взрослые наркоманы обещают им золотые сны, кайф. О кайфе мальчишки и девчонки вроде бы имеют кое-какое представление. А вот чем придется расплачиваться за него, не знают.

Расплачиваться им придется образом жизни. А какой он, образ жизни наркомана?
Вот это и есть та самая тайна, которую взрослые наркоманы подросткам не выдают и никогда не выдадут. В лучшем случае скажут, что да, трудно бывает, когда вмазаться нечем, но тут главное — быстро достать, вмазаться - и снова начнется кайф...
А как на самом деле – вы уже знаете и кое-что еще узнаете...

Ловушка
Как подростки начинают курить и колоться?
Возможных сценариев немного. Они разнятся только деталями. А в остальном все одинаково.
Итак, вечер, двор, лавочка в укромном уголке. Сидят, курят, болтают о том и о сем мальчишки и девчонки лет четырнадцати. К ним подходит группа парней и девушек чуть постарше. Один из них спрашивает:
- Ребята, а что это вы делаете?
- Да сидим, курим...
- А что курите?
- Как “что”? Сигареты...
- Ну вы совсем, как маленькие! –изумляется парень. – Другие пацаны давно уже от травки балдеют, а вы сигаретки сосете...
Заметьте психологически точный первый удар - подростков обозвали маленькими. А в четырнадцать лет все считают себя уже большими, почти искушенными в жизни. Надо что-то отвечать. И тут всегда находится мальчишка, который говорит: “А у нас же нет...”

Если таковой не находится, то разговор в нужное русло мгновенно направляет кто-нибудь из старшей компании:
- Да что ты, Вася, у них же нет, они ж еще маленькие...
- Как так “нет”? - воодушевляется Вася. – Нон проблем. У нас-то все есть. Что хотите, ребята? Хоть травку, хоть винт...

Тут расчет беспроигрышный. Как сами мальчишки и девчонки говорят, на “слабо” берут.
Прошу обратить на этот момент самое серьезное внимание. Ведь речь идет о том, что называется подростковым сознанием. Вспомните знаменитый американский фильм “Назад в будущее”. Задумайтесь над тем, что там является пружиной, которая раз за разом раскручивает все действие, на чем держится весь сюжет? На какой “глупости”? На каком “пустяке”? А на таком, что в самый решающий момент киношный мерзавец говорит подростку: “Да ты что, боишься?” На что мальчишка тут же взвивается: “Это я боюсь?!” И закручивается очередная серия приключений...

Учтите также, что все происходит на людях - на глазах у друзей и подруг. Если бы подросток был один, он еще мог бы отказаться. Но в компании?! На виду у всех?! Да еще когда как будто ненароком назвали “маленькими”, а ты-то давно уже не считаешь себя таковым...

В общем, отказаться невозможно. Курят, колются, кайфуют, входят во вкус и привыкают. Так продолжается месяца три-четыре. Пока тот же старший парень однажды не скажет:
- Мальчики-девочки, а вам еще не надоело ширяться на халяву? Оно ведь бабок стоит, платить надо!..
Все. Игры кончились. Ловушка захлопнулась.

Расплата
Как и чем платить? Где деньги взять?
Когда на лекциях в школах или в училищах я подхожу к этому вопросу, обязательно находится несколько мальчишек, которые кричат: “Воровать”! Да, отвечаю, разумеется. Но поскольку воровского опыта у тебя нет, то на третьем или четвертом ларьке ты попадешься. Зона. Малолетка. Зона страшна тем, что, во-первых, подросток там живет с ощущением безысходности. Ведь в этом возрасте два или три года – это бесконечно долгий срок. Жизнь кончилась. А раз так, то ничего не жалко, и себя в первую очередь.

Во-вторых, в обычной жизни есть еще какие-то ограничители и контроль: родители, учителя, перебои с деньгами. На зону же кайф поступает, как семечки на базар. Значит выйдет оттуда наш мальчишка законченным наркоманом. Снова начнет воровать. Снова попадется, но это уже будет повторка. То есть срок большой. А там, на зоне или после повторной отсидки, он быстро кончится: от грязного наркотика, от передозы -да мало ли от чего... Отмучается сам и перестанет мучить родителей.

В представлениях мальчишек есть еще вариант доставания денег: стать распространителем. Чувствуете, теоретически они уже всё знают. Правда, никто из них не догадывается, что к деньгам их не подпустят. Деньги идут только тем, кто находится на более высоких ступенях иерархии наркобизнеса. А миллионная армия мальчишек и девчонок работает там бесплатно.
Как это происходит? В известном всем доме в вашем микрорайоне живет мелкий наркодилер. К которому чередой идут подростки. Он отмеряет им, к примеру, порцию героина и говорит: “Здесь двадцать доз. Девятнадцать продашь, принесешь столько-то денег. А двадцатая – твоя! Бесплатно!”

И миллионы подростков ходят под тяжелой уголовной статьей “сбыт наркотиков”, работают на наркомафию бесплатно - за дозу. Такого рабства не знала, наверно, ни одна система.

Еще подростков используют в роли торпед. Самодельный наркотик на основе первитина – винт – имеет много разновидностей. К примеру, есть винт под названием “камикадзе”. После его употребления мальчишка чувствует себя терминатором, способным ударом кулака проломить кирпичную стену и разорвать голыми руками тигра. Да еще его психологически обрабатывают, внушают, что именно надо сделать и как это легко, после чего парень, как зомби, идет и делает... А приходит в себя зачастую уже в милиции. А там – зона и так далее...

Впрочем, я уже начал рассказывать от своего имени. Пересказывать. А это неинтересно и неубедительно.
Если хотите знать правду, чтобы иметь право осознанного выбора, то наберитесь мужества и прочитайте до конца эти исповеди. Это неприятно, это изнанка самой жуткой жизни, но все-таки прочитайте, хотя бы из чувства болезненного любопытства.

СОН ТРЕТИЙ
Борис Варзобов, 36 лет, начальник станции техобслуживания, Ставропольский край
Страшно — это не то слово. Этого не объяснить и не рассказать - можно только заснять на пленку и показывать, чтобы люди получили представление, что такое ломки. Мне повезло, я во сне обломался, а вот сосед по палате не выдержал, выбил окно, выпрыгнул со второго этажа и побежал искать дозу... Ну не смог человек вынести мучений.

Когда меня начало крутить и ломать, от меня врачи двое суток не отходили. Я приехал сюда уже во время ломки. Дома укололся последний раз — и в путь. Поезд пришел вечером. Пока добрался, пока нашел, а мне говорят: без разрешения заведующего не можем положить. Я кричу им: “Да вы что, да я с ума сойду, меня уже ломает всего. Начали искать заведующего по телефону, нашли у знакомых. Слава Богу, он разрешил. Начали меня колоть разными лекарствами, а ничего не помогает - рука уже распухла от иглы. Дурняк начался, то есть передозировка, крыша могла поехать или просто бы не проснулся, сердце бы не выдержало передозировки. То есть их лекарства, американская методика, и то не могли снять ломок. Я так думаю, что у меня был свой опиум, отборный, особо сильный, а у них — слабей. Крепости нет, а доза большая, вот и провел я двое суток на краю жизни. Хорошо еще, что без сознания был, то есть во сне.

А потом, когда проснулся, когда переломался во сне, тоже надо было выдержать. Ломок нет, но начинается вроде отходняк, психоз. Самый опасный момент. В этом состоянии все случается. И вены режут, и из окна выпрыгивают. Не для того даже, чтобы убиться, покончить с собой, а вроде бы из себя выпрыгнуть, сотворить с собою что-нибудь. Послушать истории наркомананов, так у самого здорового человека крыша поедет. После того, как ломку снимут, ходят невменяемые, сознание спутанное. Кто мак собирает, кто мышей отлавливает, кто мух. Мальчик Сережа был, двадцати лет, из хорошей, приличной семьи - к нему все время теща приезжала, видная такая, солидная женщина. А сам он рисовал очень хорошо, прямо как волшебник, ей-богу. Так вот он в психозе закрылся в туалете и вскрыл себе вены. Лена была, девочка, на вид лет двенадцати, прямо куколка. Увидела мужчину, который пришел к ней на свидание, и — головой в окно. Говорят, он был главарь их. Она увидела и испугалась...

Я на иглу сел по стечению обстоятельств. Конечно, по молодости покуривал, но потом отошел: и по должности вверх пошел, стал человеком солидным... Но попал в аварию, произошло, как только сейчас выяснилось, ущемление позвонков, и у меня стала рука сохнуть, неметь, ныть. Криком кричал — такие иногда боли накатывали. И стал потихоньку колоться, снимал боль. И конечно, втянулся, уже не мог без этого. А ведь я — человек на виду, да еще в маленьком городе. Ну сами понимаете, что такое начальник станции техобслуживания в наши времена. Мне надо держаться, у меня работа. А какая работа, когда только об одном думаешь: как бы приготовить и уколоться. А когда уколешься — тем более не до работы.
Конечно, многие видели, что со мной что-то неладное происходит, но я отговаривался тем, что рука сохнет, болит, вроде бы врачи прописали. И счастье мое, что я на такой должности - деньги есть, что там говорить. И возможности есть. Я садился в свою машину и ехал в Украину, там у меня были постоянные поставщики опиумного мака, скупал его мешками. Стоил он дешево - бабульки им торговали да и сейчас торгуют. Только деньги уже бешеные это стоит.

Раньше мне одного стакана хватало, а в последнее время — дошел до двух. Причем лучшего, отборного мака, а не какой-нибудь воды. Короче говоря, ни в нашем городе, ни в наших краях обо мне почти ничего не знали: здесь я не покупал и в компании, где хором на игле сидят, не ходил. Так, подозревали слегка, но в общем я репутацию держал.

Однако держи не держи, а это все равно не жизнь. Кайфа уже нет, доза постоянно растет, организм перенасыщается. Опиумный мак действует как снотворное, постоянно ходишь сонный, безразличный ко всему на свете. Ты сам для себя уже не человек, а какая-то обуза, тебе самому себя тяжело и противно тащить по жизни. Вот примерно такое чувство испытывает каждый наркоман.

Я не говорю о безденежных, пропащих мальчишках и девчонках. Там вообще полный беспредел, их за дозу можно заставить... не буду говорить... все можно заставить делать. Я говорю, как живут солидные, очень солидные люди, при высоких должностях. То ли по глупости, то ли по недоразумению сели на иглу — и всё, не могут сойти. Тот же мой друг, хозяин центрального гастронома в нашем городе. Все есть, недавно женился на молоденькой девушке — живи да живи! А какая у него жизнь? Такая же, как была у меня. Плачет при встрече, зубами скрипит, говорит: “В тюрьму себя посадил, сам себя в тюрьму посадил и не могу выйти!” Вот в этом и кошмар жизни моих знакомых, да вообще это человеку тяжело, когда хочешь, а не можешь. Чувствуешь себя как последний червяк.

Но мы-то ладно, мы, опиумщики, люди богатые, благополучные, мы позволяем себе чистый кайф, можно сказать. А пацаны-то не могут покупать опиумный мак. И варят себе всякую дрянь из химии, первинтин придумали. А этот первинтин1 — чистая смерть. Я часто езжу по городам Северного Кавказа и вижу: косяками вымирают пацаны двадцати двадцати пяти лет. Кварталами. Полгода не был в городе, приезжаешь — а там уже целого квартала нет, как метлой вымело.

Корни
Даже медицина не знает, где они - корни наркомании. Не как общественного зла, а как чисто физиологического явления. А раз нет однозначного ответа, то открывается большой простор для суждений. Однако природа болезни так загадочна, что и гипотез-то особых нет: ни социальных, ни естественнонаучных.

У нас раньше считалось, что наркомания — болезнь сытых, богатых обществ. Мол, с жиру бесятся. Но мы-то далеко не богатые. А начали «беситься». Да еще как.

Тогда бросились в другую крайность: болезнь бедных, нищих. Но опять-таки мы не самые обездоленные.
Значит, суть в другом. К чему я и пытаюсь подвести.

Когда наши спортсмены получили возможность играть за рубежом, что более всего непривычно им было в тамошних условиях? Ответственность. Ответственность за себя. Сам тренируйся, сам режим соблюдай, отвечай сам за себя. Если напился и не в форме, то тебя не будут воспитывать, а просто выгонят. Или оштрафуют. Это шокирует. Мало того - и в коллективе не найдешь понимания. На лицах товарищей написано: дурак, сам свою карьеру губит. То ли дело было при советской-то родимой власти! Загулял с друзьями вкрутую, в команде скандал, зато он — «герой, парень что надо, ему все по фигу!».

Да что там здоровье, или спортивная форма! Жизнь — по фигу! Что делает каждый второй шофер, проезжая мимо постового? Он накидывает ремень безопасности. Не пристегивает, а накидывает, создает видимость. Да кого ты обманываешь? Самого ж себя! Ты же разобьешься. Ты!

А по фигу... Зато милиционера обманул... (кстати, наказание за непристегнутые ремни уже отменили. И правильно: если самим жизнь не дорога, то следить бесполезно.)
Это феномен. Откуда он возник?
Оттуда? Из образа жизни. А образ жизни у нас был только (и единственно) рабский, государственный. Вначале – крепостное право, потом – коммунистическое государство. Уже в утробе матери наш человек не принадлежал самому себе. За него уже было решено, где его рожать, в какой детсад отдавать. И далее — где учить, чему учить, что ему читать, кого любить, кого ненавидеть. В кого веровать, с кем воевать, где работать, сколько зарабатывать. И наконец, где и по какому разряду спать вечным сном и что о тебе напишут после смерти, если сочтут нужным, что надо что-то написать. Все предопределено.
При такой системе огосударствления человека вначале исчезает свобода как таковая, затем ответственность за себя, затем понятие ценности человеческой личности и, наконец, ценности самой жизни.

И возник феномен советского человека, который сам себе не дорог, который сам о себе не думает. Да что о себе! О детях же не думали! Так, слегка одеть, слегка обуть, кое-как накормить, а там его, чадо наше, возьмет государство, оно и обучит, оно и пристроит, и работать заставит... Никакой ответственности.

Такая насильственная селекция через несколько поколений закономерно привела советского человека как социальный и биологический тип к полной деградации. Умственной, физической, духовной. А как иначе охарактеризовать организм, который не оберегает, не защищает сам себя?
Так может, наркомания — это болезнь безответственных людских сообществ?

Чуйская долина
Виктор Драйд, заместитель начальника районного угрозыска
Местные стали главными поставщиками, заготовителями марихуаны. Местные — это все: кыргызы, русские, украинцы, немцы, корейцы... В основном, конечно, молодежь этим занимается. Но и старики не чураются. Что, ему трудно взять косу да скосить верхушки конопли во время цветения? Просушил, набил в мешки, отвез в укромные местечки, спрятал. Он-то каждый камешек и каждый кустик в своих владениях знает. Обработал массу, вытащил палочки, всякий разный мусор — и вот она, готова марихуана, а по-местному — шала. Если есть время и возможность, ее проколачивают, добывают мелкую-мелкую пыльцу. Это уже гашиш — ценнейший товар, который во много раз дороже, чем марихуана. Но и шала тоже немалых денег стоит. Практически все взрослое население занимается её заготовкой. Вот, например, поступила к нам информация, что приехали из Омска на большегрузном «КамАЗе»-трейлере, по всему району рыщут, хотят купить большую партию. У нас часто бывают такие машины со всех концов, особенно из Сибири. Лук созреет — везут туда к себе; первые фрукты появятся — везут фрукты. Теперь начали промышлять марихуаной.

А мы следим за ними. Направились они в село Чалдыбар: грузовой «КамАЗ» и «жигуленок» без номеров. «КамАЗ» остановился на околице, а «жигуленок» вертится по селу. В каждый двор (!) они заходили и из каждого двора (!) выносили по мешку. Когда мы их взяли, они заготовили уже двести килограммов шалы...

Эти попались, потому что на машине — большой груз хотели взять. А одиночный человек из Москвы, из Сибири и т.д. приезжает сюда просто с «дипломатом», набитым деньгами, и с пустыми чемоданами. Отдает деньги своему постоянному заготовщику из местных, набивает чемоданы марихуаной и так же солидно отбывает на поезде. Поди проверь всех на железной дороге. А самолетами они не пользуются, там же досмотр...

Есть у нас цыгане, которые занимаются только перепродажей. Едут в глубинку, в глухие аулы и села Чуйской долины, скупают там марихуану мешками и перевозят ближе к доступным местам, к цивилизации, к дорогам. В тот же наш Сокулук - и городок немалый, двадцать тысяч населения, легко затеряться, и стоит на скрещении автомобильной и железной дорог. И здесь уже перепродают гонцам из России...

Есть «профессионалы» высокого класса, по их понятиям. Эти не просто проколачивают шалу и делают из нее гашиш. Они оставшиеся семена засевают. На следующий год снимают урожай не просто марихуаны, а марихуаны высшего сорта: особо ценится и особыми наркотическими свойствами обладает урожай первого года...

А еще попалась нам однажды такая умелица, что мы диву давались. Нагрянули к ней в дом с обыском - точно знали что, заготавливает она марихуану и продает её прямо на дому. А ничего нет, не можем найти. Все обыскали, каждую щель в полу исследовали – нет. Ну не может такого быть! Мы же точно знаем.

Весь двор перерыли, всю траву в огороде проверили. Если тайный погреб сверху дерном прикрыт, то все равно трава там будет более жухлая, чем на живой земле. И на огороде – ничего нет. Только пес под деревом на нас лает. Раз я на него цыкнул, два, а потом что-то у меня в голове зашевелилось, какой-то вопросик. А почему собака привязана в огороде, а не во дворе? Значит, она здесь, в огороде, что-то охраняет? Может, что-то под деревом зарыто? Велю убрать собаку, подхожу к дереву – мама родная! Да это же не простое дерево, а – конопляное!

Конопля – трава. Высокая, ростом выше человека, крепкая. Но эта женщина, используя удобрения, вырастила на огороде самое настоящее дерево! Мы с него три мешка шалы срезали! Вот как бывает...

Несколько лет назад в наших краях орудовала банда налетчиков. Черные маски, стволы и прочее. Работали по четким наводкам. Врывались ночью в богатый дом, сгоняли всех в одну комнату - под дулом пистолета. Выбирали одного члена семьи, как правило ребенка, оголяли электропровод и пытали: где золото, где ценности, где деньги? В общем, нелюди... Мы шли по их следам, агентура работала. Аккуратно взяли одного члена банды. Знали, что наркоман. Расчет был такой: если его и хватятся, то поначалу паники не будет: ведь наркоман, завис где-нибудь под кайфом. А мы его тем временем расколем и выйдем на всю банду.

Не тут-то было. Молчит. День допрашиваем, другой. Молчит. Мы знали, что это один из самых жестоких членов банды. Упорный. Но не думали, что до такой степени. Мы уже в панике. Его ведь ищут. Насторожились. А может, уже объявили тревогу и уходят. На третий день у него началась ломка. С утра начал беситься. На лице пот, всего колотит. Но крепится, держит себя перед нами. Однако с каждым часом все слабее и слабее. Чуть ли не головой о стенку начинает биться.
А у нас был чемоданчик с конфискованным кокнаром - так в наших краях называют высушенную маковую соломку. Достал я тот чемоданчик, поставил на стол, раскрыл. Как он вскинулся. Криком кричит: «Что хотите! Что хотите! Дайте! Дайте!! Дайте!!!»

В первую секунду я обрадовался: наконец-то! А когда взглянул на него, радость моя куда-то исчезла и стало просто-напросто страшно. Какой же вывихнутый порядок в их мире, страшный и непонятный порядок. Выходит, этого бандита, жестокого, безжалостного, упорного человека, с которым два дня не мог сладить весь уголовный розыск, можно купить за одну ложку кокнара...

Для справки.
В Казахстане под дикой коноплей занято 4 миллиона гектаров.
В России — 1,5 миллиона гектаров.

СОН ЧЕТВЕРТЫЙ
Валерий Жданович, 26 лет, бизнесмен, Москва

Сразу после института я завел собственное дело. Сейчас у меня предприятие, фирменный магазин. Только не подумайте, что дикий капитал. Он, конечно, дикий, как и все у нас сейчас. Но дело соответствует образованию, которое я получил. Рынок моих товаров и сейчас-то свободный, а уж тогда, два с половиной года назад, тем более был таковым. А раз товар есть только у тебя, то пошли деньги. Бешеные деньги, я вам скажу. А их надо тратить, уметь тратить, найти, как и на что тратить. В доме и в семье у меня все есть, есть и, разумеется, служебная машина с круглосуточным водителем. Их у меня два - посменно работают. В общем, понимаете, наверно, что это такое, когда тебе двадцать четыре года.

И начал я вести жизнь московского плейбоя. Но оказалось, что ничего особого в ней нет, все приедается. Или натура у меня была такая: все время искал чего-то нового, каких-то острых ощущений, всего, что только можно получить за деньги. И конечно же, встретился мне человек, который предложил: попробуй наркотик. Расписал мне целую гамму ощущений. Я человек впечатлительный, да и сам ведь искал, так что попался сразу. Скажу так: вверг себя в пучину.

Вначале, как и у всех, всё было нормально. А потом началось такое, что объяснить невозможно - это за гранью, в другой плоскости, нечеловеческой. Если выдержишь — умрешь своей смертью, но опустишься. Не выдержишь — сойдешь с ума и выбросишься в окно.

Можно колоться по-разному. Я пропускал через себя до десяти стаканов раствора. Всего за два года нагнал такую дозу, какой не было ни у кого из моих знакомых, и я даже не слышал...

Конечно, кайф был. Но бывают мгновения, когда начинаешь думать, — и это было самое страшное. Первый час после укола, после вмазки — самый тяжелый. Наркотическое опьянение еще не наступило, но голова прошла после кумара, ум ясный, начинаешь соображать — и хочется покончить с собой. Потому что ясно видишь тупик жизни. Во всяком случае я его видел.
А сейчас вот пытаюсь выбраться из него. Полтора месяца держусь. Ломка — это боль физическая, это зависимость физиологическая, ее снимают хорошими лекарствами, это пустяки. Страшнее для меня тяга к наркотику, зависимость психологическая. Сидит в голове, точит, грызет мозг: дай! дай! дай! Вот это мне страшно - неужели не выдержу, неужели сломаюсь? Ведь телефон под рукой: стоит мне позвонить — и через час привезут все, что хочешь. Но я держусь полтора месяца и верю, что выдержу.

Наркоманов-одиночек не бывает. Только группы. У нас была довольно странная группа: и хиппи, и семейные, и пятидесятилетние холостяки, и семнадцатилетние девчонки и мальчишки, которые только-только начали прислеживаться. Считается, что наркоман всегда старается втянуть в это дело других но я — никогда. Наоборот, я разговаривал с этой девочкой, с Леной, когда ее приводили к нам. Кто привел, зачем привел тринадцатилетнюю девочку — не знаю, не помню, там как-то стараются не спрашивать, да я и держался от них на расстоянии: мол, я богатый, обеспеченный, все могу купить, я с вами только ради совместного кайфа, а общего у нас ничего нет. И я с ней разговаривал, с Леночкой. Мне на них, на тринадцатилетних семнадцатилетних, смотреть было больно. Но говорить с ними — бесполезно, я пытался. Когда человек влезает в эту жизнь, в этот кошмар, то обратного пути у него... не знаю, у кого как получается. И вот эта Лена, судьба, как у всех... Представьте себе однокомнатную квартиру, в которой живут муж, жена, два ребенка и две собаки, квартиру, которую никогда не подметали и где не мыли полы. Муж и жена вечно пропадают на кухне, варят мак. Они — барыги. Но из тех барыг, которые сами колются, и всегда в тумане. Можете себе представить мужика и бабу, которые никогда в жизни не причесывались, не мылись, не снимали с себя одежду. А тут же и дети, и собаки. Сюда же приходят наркоманы: кто взять дозу, кто — уколоться, а кто и зависает, живет там по несколько дней. Я не мог... я даже заходить туда брезговал, получал в прихожей то, что надо, и тотчас уходил - тошнота к горлу подкатывала от одного только запаха. И вот однажды увидел там Лену. Она здесь жила на правах наложницы, второй жены, черт знает кого. И по виду — как будто родилась и выросла здесь, разве что чуть поумытей. Но еще немного — и не отличить.

В общем, нравы там такие жестокие. Я хоть к ним только краем прикасался, но кое-что знаю, видел. Если есть деньги большие, как у меня, — проживешь. А нет — надо добывать, воровать или присасываться, как там говорят. К тому, у кого деньги, кто может достать, ограбить, к тому, кто варит и продает, к барыге. Вот Лена присосалась к барыге: и ей удобно, не надо заботиться о кайфе, не надо бояться, и ему: и сам пользуется, и нужным людям подкладывает. Конечно, жалко, но что сделаешь, это такая судьба, не моя судьба. Если все, что знал и видел, пропускать через себя, не фильтровать, то можно с ума сойти... Я вовремя остановился, нашел силы... Родители ведь у меня чуть с ума не сошли, в самом прямом смысле. Дочку давно не видел. Жена только одно твердит: посмотри на себя, что же ты за человек? Ты же — не-че-ло-век!

А я докажу ей, что я — могу. А то ведь раньше, когда появились деньги, я перед ней был королем, а теперь что? Она как-то мне сказала: а если я сяду на иглу? И только тогда я подумал: а ведь действительно могла. Дома и шприцы стоят, и раствор готовый. Но ведь она не прикоснулась, её даже не потянуло. Что она, другой человек? И как я выгляжу? Какой же я тогда человек? В конце концов, путь один: я проширяю все деньги, проширяю свою фирму, свой магазин и пойду кого-нибудь убивать, грабить, воровать, доставать кайф. Это реальный путь любого наркомана, каким бы он ни был богатым. Я же видел, как другие, не намного беднее меня, профукали все деньги, ломанули коммерческий магазин и получили срок. Один путь. Любого. Любого! Нет другого пути. Просто его нет. Вот в чем дело. А зачем мне это надо? Что я, хуже других? Нет, жизнь показала, что не хуже, а во многом и получше, посильнее, пооборотистее. Не каждый ведь сделал такую фирму, как у меня. Так в чем тогда дело? Значит, надо бороться. А если не в состоянии бороться, то надо сделать себе передозняк - пустить по вене максимум — и откинуться. Чтоб не мучить себя и других. И только об одном думаю: на кого дочку оставлю?

Чуйская долина
Александр Зеличенко, полковник, куратор антинаркотиковой программы ООН “Ошский узел”
В прессе это не нашло отражения, но наша республика весной 1992 года буквально потрясла и заставила трепетать ведущие державы мира. Переполох в международном сообществе был немалый. Чего бы доброго, а испугать мир — это мы умеем...

А суть в том, что в Кыргызстане решено было возобновить посевы опийного мака. До 1974 года мы возделывали в районах Прииссыккулья от двух до семи тысяч гектаров плантаций. Мы обеспечивали сырьем всю фармацевтическую промышленность Советского Союза. Работали самым примитивным способом. Охраны практически нет, воровали все, кому не лень. Кыргызстан был главным поставщиком нелегального опия и уже тогда приобретал все черты криминального края. И все это время руководители Киргизии умоляли Москву прекратить посевы опийного мака в республике. А им отвечали: в стране нет валюты для закупки морфия за границей!

Но в 1974 году посевы опийного мака в Киргизии все-таки закрыли. И вот спустя почти двадцать лет решено было их возобновить. Понятно, природные богатства республики скудные, источников валюты практически нет. А опий — ценнейшее сырье, на международном рынке за него можно получать несметные миллионы долларов. Но международное сообщество, организация по борьбе с наркобизнесом, в которую входят двадцать четыре ведущие державы мира, заявили решительный протест. По их мнению, это стало бы трагедией для всей Европы. При полном распаде межгосударственных связей, при поднявшейся волне организованной преступности, при очевидной слабости правоохранительных органов поток наркотиков хлынет туда, на Запад, и мы быстро превратимся во вторую Колумбию. А наши-то хозяйственники возликовали: ура! вперед! даешь валюту! Размахнулись сразу на девять-десять тысяч гектаров!

Но протест международной ассоциации сильно остудил пыл. Резко выступило против и Министерство внутренних дел республики. Мы не возражали против посевов мака. Но разъясняли, как это надо делать, чтобы обеспечить безопасность своим гражданам и международному сообществу.

Основной поставщик опийного мака на международный рынок — Австралия. Австралийский резидент Международной службы по борьбе с наркотиками рассказывал мне, как там устроено производство. Во-первых, плантации мака расположены на острове, что само по себе уже немалая изоляция. На Тасмании. В-вторых, там ведь супертехнология, ультразвук, на плантациях практически нет людей. В-третьих, собственно производство закрытое. Рабочий входит на фабрику и выходит оттуда только через три месяца. Система охраны на всех этапах — как на золотодобывающих фабриках, как для транспортов с золотом. Унести, украсть ни практически, ни теоретически невозможно.

Мы предлагали нашим хозяйственникам: если уж выращивать мак, то давайте организуем производство по австралийскому типу. А они, как водится, сказали: на такое производство сейчас денег нет, вот когда разбогатеем, тогда... Словом, как обычно у нас.

Но самая большая опасность подстерегала со стороны наркомафии. Только вышел указ о производстве мака, как все брошенные и неброшенные дома в районах Иссык-Куля были раскуплены за бешеные деньги самыми разными людьми, прилетевшими сюда со всех концов - от Кавказа до Магадана. На самые последние развалюхи цены взлетели в пятьдесят раз, а уж приличные дома приобретались за целые состояния. Ничего не жалели, лишь бы обосноваться здесь
официально, получить прописку, легализоваться. Вот какой капитал был сюда брошен! Вот как работают! Наркомафия в несколько дней приготовилась к новому повороту в экономике республики.

Поэтому мы предупредили: республика только-только открыла двери в международное сообщество, стали налаживаться контакты, уже капиталы западных и восточных стран инвестируются в нашу экономику... — и всему этому сразу же придет конец, как только мы начнем сеять мак. Безалаберно, как и раньше, фактически порождая и подкармливая наркомафию. От нас же все отвернутся, цивилизованные страны прекратят с нами все отношения, кроме вынужденно официальных. Во всем мире на производство наркотиков смотрят совершенно однозначно. Но конечно в первую очередь свое слово сказала высокая политика, решительная позиция двадцати четырех высокоразвитых стран, входящих в Международную организацию по борьбе с наркотиками. Кстати, именно тогда в Кыргызстан приезжал государственный секретарь США. Предподагаю, что он-то и сказал самые резкие слова. Взвесив все обстоятельства, президент республики отменил прежние решения о выращивании опийного мака.



Беспредел
Евгений Зенченко, врач-нарколог

Беспредел — норма нашей жизни, наш быт. Мы своими руками творим беспредел ежедневно и ежечасно.
Нынешний наркоманский беспредел во многом был порожден так называемой антиалкогольной кампанией 1985 года — этим партийно-административным беспределом ханжества, скудоумия и дуболомности. Творцы тех указов получают персональные пенсии, а страна бьется в наркоманских корчах.

Этим «железным» коммунистам и неведома была, и ненавистна сама мысль, что человек — не винтик и механический исполнитель их «предначертаний», что человек слаб и подвержен соблазнам, что соблазны и слабости входят в систему жизни человека как составная часть. Что стремление человека иногда изменить свое состояние — это естественное, природное свойство. Что бутылка дешевого портвейна на пятерых подростков — это некая отдушина, выход, удовлетворение возрастных потребностей, естественное стремление подростков к поискам полузапретных приключений. Все прошли через это — и слесари, и президенты. Но как-то странно и непонятно забыли. А в голове осталось только одно: «Запретить!» «Уничтожить!»

Запретили. Уничтожили. И получили то, что мы имеем сегодня: средний возраст зарегистрированных наркоманов — 13-14 лет.

Я врач, по должности своей обязан быть гуманистом. Только вначале хорошо бы определить, в чем тут суть. Если в том, чтобы все развалить и равнодушно смотреть на гибель поколения, то я не гуманист и не демократ. А давайте вспомним, как демократ, лидер Литвы доктор Ландсбергис издал совершенно драконовский закон о борьбе с наркоманией. Прямо заявил: пусть меня осудят, пусть обвинят в том, что я нарушаю права человека, но пока я у власти, я не дам обществу погибнуть от наркомании.

А у нас правительства и парламенты заняты чем угодно, но только не этой надвигающейся опасностью. И пока они сами не знают, чего хотят, мы уже получили потерянное поколение. Истинные масштабы подростковой наркомании не известны никому, кроме самих подростков, которые точно могут сказать, сколько мальчишек и девчонок во дворе и сколько из них курят анашу или колются синтетическими наркотиками. Мы немало затратили средств, сил и энергии, чтобы создать эту больницу; американскую методику лечения наркомании освоили и успешно применяем, а койки пустуют. Улицы и дворы захлестнула подростковая наркомания, а у нас койки пустуют...

До сих пор нет четкой правовой базы для лечения подростков. Милиция говорит: мы бессильны, надо соблюдать принцип добровольности. Со взрослыми наркоманами – понятно. Это их личное дело, их беда или вина. Но почему принцип добровольности распространяется и на подростков? Почему общество, заботясь о своем будущем, не имеет права на принудительное лечение несовершеннолетних?! Получается, мы ждем, когда они станут законченными наркоманами, совершат уголовные преступления, — и только тогда повернемся к ним всей мощью государства?..

Подростки неустойчивы во всех отношениях. Психически, физически, морально. У них еще нет четкой ориентации ни в чем. Организм и психика подростка разрушаются под воздействием наркотика моментально. И там уже возможны любые патологии, любой физический и нравственный беспредел. По многим пациентам знаю: для них границ дозволенного и недозволенного, приличного и неприличного, стыдного и бесстыдного — нет. Многие из них на глазах у всех способны сотворить такое, от чего любой человек содрогнется. И не потому, что они плохие, — тут это слово неуместно, ибо неточно, а потому, что все разрушено, личности нет, человека нет. Повторю: подростки — люди, не сложившиеся ни физически, ни нравственно. Во всех смыслах. Вплоть до того, о чем мы говорить и стесняемся, и боимся: у них еще нет, например, четкой сексуальной ориентации. И потому там, в притонах наркоманов, возможно все.

СОН ПЯТЫЙ
Лариса Гринберг, 21 год, Москва

Мама у меня - ведущий инженер, папа умер, когда мне было пять лет. Сестра закончила театральное училище, вышла замуж. Двоюродный дедушка — народный артист СССР. В принципе семья благополучная. Я с детства мечтала о подружке, с которой можно было бы делить все. В пятом классе у меня такая появилась. Приехали они из Воронежа. Вот с нее-то мои беды и начались. Нас было четыре девчонки по тринадцать-четырнадцать лет. Мы встречались с друзьями подружкиного брата - им по шестнадцать-семнадцать лет было. Собирались у нее на квартире, курили, выпивали, но до чего-нибудь такого дело не доходило. И вот седьмого ноября — у меня все беды происходят седьмого ноября, — собравшись там, подвыпили сильно, и ее брат изнасиловал меня в извращенном виде. Его посадили, а с девочкой мы продолжали дружить.
Так прошло два года. Опять на седьмое ноября мы собрались у нее. Пришли какие-то незнакомые ребята. На меня не обращают внимания, переглядываются, уходят в дальнюю комнату. Я — за ними. А меня выгоняют: тише, тише, кайф сломаешь. Смотрю, а они лежат — кто на полу, кто на диване. На глазах полотенца, платки (когда вмазался и ждешь прихода кайфа, то ложишься и закрываешь глаза полотенцем, тряпкой...).

Ребята молодые довольно-таки интересные. Думаю, что же это они такое ощущают, что им даже девушки неинтересны? Меня это заело: понимаете, на меня всегда обращали внимание, а тут даже не смотрят. Я им говорю: «Дайте и мне!» А они радостно: «Держи, малыш!» И вкололи мне первинтин. Вот так я и влилась в круг наркоманов. С пятнадцати лет я уже не приходила ночевать домой, правда, маме звонила. А знакомых много, притонов много, на одной хате на три дня зависнешь, на другой — на пять дней, на третьей просто отоспишься. А в семнадцать лет стала жить с барыгой, год прожила у него. Там у меня впервые и поехала крыша. Раньше-то я понемногу кололась - не было в достатке. А тут меня привели к человеку, у которого в холодильнике стоит тридцать бутылок по десять кубов в каждой. Я из каждой попробовала! Вот тогда и был передозняк.

А потом я от него ушла... Надоело. Забыла, видно, что сама по себе я никто и ничто, надо постоянно у кого-то кормиться. В общем, при такой жизни рано или поздно попадаешь к ворам. Так что сейчас я живу с кавказцами. Вначале с Джемалом, сейчас с другим. Джемала застрелили, может, слышали, про это многие знают, на Ломоносовском проспекте было.
Конечно, с ворами тяжело: все время ждешь, что случится... Или застрелят кого, или зарежут, или заметут сразу всех и тебя вместе с ними упрячут в зону. Но зато есть защита: и кайфом обеспечат, и в обиду не дадут, и вообще, никому другому не дадут, не пустят в хоровод, как с винтовыми девочками делают.

А так, если одна, то выбора нет. Или иди, чтобы тебя через хоровод пропускали, или на Черемушкинский рынок отправляйся, на экспресс-такси. Что такое экспресс-такси? Ну, тут надо вначале суть объяснить...

Понимаете, при моем образе жизни, при том, что я состою при банде, я все время живу под статьей. Во-первых, все равно не остаешься в стороне от уголовщины - так или иначе, но тебя используют в бандитских делах, хотя бы в той же роли подсадной утки... А если даже и не участвуешь, то рано или поздно вместе со всеми заметут. И ты загремишь на зону. Где и будешь хлебать лагерную баланду, с ужасом глядя на давалок и пытаясь отбиться от коблов. Не отобьешься. И не таких там ломают, зачушкивают... Не приведи судьба кому-нибудь не то что попасть – увидеть и услышать женскую зону! Женская зона, это всем известно, страшнее самого страшного Бухенвальда.

Так что есть умненькие, трезвенькие девочки, которые сразу понимают, какая им предстоит жизнь. Но бросить-то они не могут. Наркотик уже забрал над ними власть, и без дозы они не могут. А где ее взять и как, чтобы в то же время не участвовать в банде? Только на экспресс-такси! Это когда барыги по утрам берут такси и развозят товар по клиентам. А сначала заезжают на Черемушкинский, на Даниловский рынки, на другие, всем известные точки в Москве и в других городах. Везде ведь одно и то же. А там их уже ждут девочки. Ныряют в машину, прямо там сосут барыгам член, то есть делают минет, получают свою дозу — и до свидания, до завтра. Так и живут. Зато вроде бы свободны...

 Дорога
К нашему несчастью, в Чуйской долине сходятся три великих железнодорожных пути. Или так — отсюда исходят три большие дороги, по которым гонцы, груженные чемоданами с анашой, устремляются во все концы страны.
Более того, железная дорога от станции Арысь на западе до станции Чу на востоке проходит как раз вдоль Чуйской долины. И на всем ее протяжении - на больших станциях, маленьких полустанках и глухих переездах - в вагоны входят вполне цивильные молодые люди с большими чемоданами, объемистыми сумками, громадными туристскими рюкзаками. Кто осмелится к ним подойти, кто имеет право? Да никто. И правда ведь, c какой стати? На каком основании? Досмотр вещей? Извольте предъявить санкцию прокурора. И правильно, и верно. Так что - особый режим ввести на дороге? А потом уже ходить с собаками по вагонам? Уж собаки-то не подведут.

Эта ветка, Арысь — Чу, как раз и соединяет, замыкает три большие дороги. По ней легко можно выбрать любой путь в любой конец СНГ.

От станции Арысь на запад открывается дорога на Аральск, Актюбинск, Уральск и далее в Россию через Саратов, громадный город, криминогенный город, благодатный для сбыта марихуаны.

От станции Чу через Алмату гонцы выходят на восток, на Турксиб, то есть через Талды-Курган и Семипалатинск на Барнаул, Новосибирск, Новокузнецк.

А путь на север — через Караганду, Астану и Петропавловск.
Караганда — перевалочный пункт. Здесь можно прийти в себя, отлежаться, осмотреться. Можно и продать товар, благо покупателей здесь как нигде в Казахстане: каждый второй подросток или молодой человек если не сам курит, то знает, кто курит, сколько, с кем и где взять. Мощный, богатый рынок сбыта — Караганда. Это ведь не просто самый большой город в Центральном Казахстане. Это столица печально знаменитой империи под названием Карлаг.

Отсюда на тысячу километров на север и на юг, на запад и на восток простирались по степи и полупустыне странные поселения из длинных бараков, огороженных колючей проволокой, с шатрами сторожевых вышек. В свое время, в середине шестидесятых, я прошел по одной только ветви: от Караганды через Жарык до Джезказгана, а оттуда через Кенгир, где произошло знаменитое восстание, описанное Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ», до Джезды, Карсакпая и Шенбера и своими глазами видел сгнившие бараки и поваленные столбы, проржавевшую колючую проволоку, до последнего издыхания обнимающую несчастную казахстанскую землю. О ней, о казахстанской земле Олжас Сулейменов сорок лет назад сложил горькие строки: «Казахстан, ты огромен: пять Франций, без Лувров, Парижей, Монмартров. Уместились в тебе все Бастилии грешных столиц. Ты огромною каторгой плавал на маленькой карте. Мы, казахи, на этой каторге родились».
Караганда была столицей той громадной, всесветной каторги. А на ней, на каторге, ведь были не только политические. И после амнистий, и после срока многие, очень многие из них так и остались здесь, создав странную, непонятную армию людей, собирающихся уехать домой. В шестидесятые годы на рудниках Марганца, Никольского, на строительстве дороги Джезда — Карсакпай я еще встречал мужиков, которые уже десять лет зарабатывают себе на дорогу да никак не могут донести деньги до автобусной или железнодорожной кассы. Но эти — худо ли, бедно ли — работали, были при деле. А кто считал тех, кто просто остался жить в многочисленных слободках, трущобах социализма или же просто встал в ряды блатного мира.

Прибавьте к ним ссыльнопоселенцев, сосланных сюда чеченцев, балкарцев, немцев, корейцев, азербайджанцев... Их дети тоже не остались в стороне, тоже влились в тогдашний уголовный конгломерат.

Поверьте, я не в осуждение говорю. Наоборот, их-то, детей ссыльнопоселенцев, я знаю, понимаю и сочувствую. Ведь они, дети ссыльных народов, были поставлены вне закона. Мы, местное население: казахи, русские, украинцы, исконно здесь живущие, — видели в них предателей, врагов, как нам объясняли власти, и еще удивлялись, что их всех не порасстреляли, а позволили жить и дышать с нами одним воздухом. Они же отвечали нам злобой, ненавистью, вызывающим поведением. Как они могли отстоять себя? По-разному. Но самый легкий путь был — примкнуть к уголовному сословию или самим создать свое уголовное сословие, кастовое. А мы, в свою очередь, что бы и где бы ни случилось, говорили: это же чеченцы, кругом одни чеченцы. В ответ они, озлобляясь на наветы, еще сильнее взвинчивали в себе обиду и злобу... Так и крутился этот замкнутый круг, порождая лишь недобрые чувства.

Таков был лагерно-ссыльный конгломерат, оседавший с тридцатых годов по шестидесятые в шахтерских, комбинатовских, заводских слободках Караганды, всех этих шанхаях, копаях, нахаловках, мелькомбинатах во главе со знаменитой в тогдашнем уголовном мире Михайловкой.

Этот длинноватый эмоционально-исторический экскурс понадобился мне для того, чтобы объяснить, почему Караганда всегда была самым криминогенным городом в Казахстане и почему сейчас она в фольклоре и на негласной карте наркобизнеса значится как город плановых.

Бригады, гонцы из России в Караганде могут остановиться, затаиться, спрятаться на время, перевести дух, сменить поезд. Дорога ведет дальше, к — Астане, новой столице Казахстана. Тоже очень удобный узел. Еще один выход на Турксиб - через Правлодар. На Барнаул и Новосибирск.

Из Астаны открыта дорога и на запад, через Магнитогорск, Стерлитамак, Уфу. Но впереди еще — Петропавловск, крупный железнодорожный узел на Транссибе. На востоке от него — Омск, Новосибирск, Томск. На западе — Челябинск и Екатеринбург, где можно продать и где купят любую партию товара. Екатеринбург в последние годы стал крупнейшим центром наркобизнеса в России. А уж если через Екатеринбург добраться до Тюмени, до нефтяных городов, там любой груз можно продать по максимальной цене.

В Самаре, Саратове, Екатеринбурге, в той же Караганде и близлежащих городах никто ничего не таит и ни от кого не прячется. Пыхнуть дурью— так же обыденно, как выпить кружку пива.

И то же самое вам скажет любой знающий человек о городах, городках, поселках, гостиницах, пивных и прочих местах Поволжья, Кубани, Ставрополья, всего Северного Кавказа...

Чтобы представить масштабы происходящего, сравните это с уличной торговлей. То есть на каждом углу, у каждой станции метро... А ведь, помимо уличных торговцев солеными огурцами, носками, вяленой рыбой и сигаретами, где-то там есть еще гигантские супермаркеты, гигантские торговые дома и концерны...

Для справки.
Рентабельность наркобизнеса составляет десятки тысяч процентов. Иначе говоря, рубль, вложенный в наркобизнес, приносит несколько сотен рублей прибыли.

По сведениям МВД СССР, в 1991 году годовой оборот наркобизнеса составлял 40 миллиардов рублей. Легко представить себе, что это такое, если знать: весь бюджет Советского Союза тогда составлял 500 миллиардов рублей, то есть вся страна, условно говоря, была богаче наркомафии всего лишь в двенадцать раз. Сейчас информации по странам СНГ практически нет. Возросшая в десятки раз активность наркобизнеса также не поддается учету. В России наркотиками промышляют почти пять тысяч преступных групп. Только за полгода в Москве выявлено 677 подпольных лабораторий. Продажу наркотиков в Москве ведут 20 тысяч распространителей.


Объяснения

С первых же месяцев после выхода книги и до сих пор идут письма, звонки, вопросы. Из вопросов я бы выделил три главных. Не по значимости, а по тому, что задавались чаще других. Первый: как мне удалось проникнуть в тот наркоманский мир? Второй: почему меня не тронула наркомафия? И третий: верна ли статистика, которую я привел, верно ли заключение экспертов, что в ближайшие годы счет больных наркоманией пойдет на десятки миллионов?

Два первых вопроса очень интересны тем, что отражают полное неведение людей обычных, нормальных, того, что касается наркомании вообще. Им представляется, что мир наркоманов — что-то бесконечно далекое от них, некое незнакомое сообщество.

Увы, но это не так. Друзьям и знакомым, которые удивлялись, я говорил: “Берите побольше денег и идемте на Даниловский рынок — возьмем там все, от опийного мака до винта. А найдутся деньги, чтобы еще и девочек угостить, так нас и в притон поведут — свои люди!”
“Неужели так просто?” — удивлялись друзья.

Увы, это так. В главе «Дорога» я уже рассказывал о Караганде. Приведу еще один карагандинский пример. Просыпаюсь утром в затрапезной карагандинской гостинице, голова трещит с похмелья и от перекура. Накануне провел вечер с местными анашистами в одном поселочке. С ними можно пить в компании, это совмещается. А вот с теми, кто сидит на игле, кто колется, — опасно. Они этого на дух не выносят. Для них алкоголь — грязный кайф, бычья тяга... Спускаюсь в буфет, беру супчик, страдаю над ним. За соседним столом — четверо парней. И один из них смотрит на меня в упор. Лицо такое коричнево-черное, одутловатое — явный анашист, плановый. Подходит ко мне, подает полстакана водки: «Выпей, земеля, а то я вижу — тяжко тебе». Я, естественно, благодарю, выпиваю, завязывается разговор. Потом поднимаемся ко мне в номер, у меня там водка была... И вот мы уже кореша... Узнав, что я еду из Чуйской долины, сразу же спрашивает: “Братан, пых есть? Пых везешь?” Видите, как просто.

А что касается мафии, то она ко мне и к моей книге имеет опосредованное отношение. Я и взялся-то писать «исповеди наркоманов» от злости, из чувства протеста... Как только дали нам свободу, разрешили писать и говорить, что хочется, так все материалы газет и ТВ, касающиеся наркомании, свелись к одному — к информации о килограммах героина, задержанных на таможне, о наших доблестных пограничниках и тому подобном. Получилась какая-то нелепая игра в «сыщики-разбойники»! До сих пор играем! А суть же в другом — в том, чтобы рассказать мальчишкам, какая это страшная пагуба. Что я и пытаюсь сделать.

А о мафии у нас сегодня знают все. Известны каналы, маршруты транспортировки - никакой тайны здесь нет. Встретился я в той поездке совершенно случайно с одним крупным московским бизнесменом. Мы и раньше друг о друге слышали, а тут встретились, да еще где! Узнав, чем я занимаюсь, он вдруг разговорился, проявил удивительную осведомленность. Оказывается, они, большие люди бизнеса, прежде чем устанавливать связь с другими концернами, провели разведку и узнали: в основе капитала многих из этих «концернов» лежат деньги наркомафии. И вообще, мол, он точно знает, что весь наркобизнес в СНГ контролируют пять «семей» в пяти городах... Тут я сделал какой-то протестующий жест, и он тоже опомнился, прервался. Посмотрели мы друг на друга и почти в один голос сказали: «Давай не будем об этом. Это не наше с тобой дело...»

В общем, старался держаться подальше. Хотя, конечно, кое-какие переживания были - однажды на этой почве слегка свихнулся. Как-то перелетал из одного города в другой и вдруг в аэропорту при посадке слышу: «А вот и он...» Я так и обмер. Все, думаю, засекли, ведут. Допрыгался, голубчик, дообщался, приняли за какого-нибудь тайного опера и теперь ведут, а потом пришибут где-нибудь по дороге из аэропорта. Сижу в самолете, трясусь, глазами зыркаю: вон тот, который дремлет, прикрывшись газетой, притворяется или следит? А вон тот, что все время оглядывается? Который из них? Моё кресло находилось в конце салона, а напротив, через проход, пустое. Перед посадкой на него села стюардесса и задремала. А у меня одна мысль: неужели она? Конечно, что может быть удобнее, чем использовать летчиков и стюардесс для провоза наркотиков - они же никакого контроля не проходят...

В аэропорту после посадки озираюсь, стараюсь держаться поближе к людям. Втиснулся в тот автобус, который был забит народом погуще. До гостиницы доехал нормально. Переночевал. А утром, лежа в постели и пытаясь всё осмыслить, вдруг сообразил! Да ведь там, на контроле, обо мне сказали: «А вот и он» — потому что я опоздал, я был последним пассажиром на регистрации! А я Бог знает что навообразил. В общем, психоз. Кому я нужен?

И последний вопрос: верен ли прогноз экспертов, что счет наркоманам скоро пойдет на десятки миллионов?
Этот вопрос - особый. И потому ответ на него я выделю в отдельную главу.

Конец света
Сегодня в России, по официальным данным, как минимум 6 миллионов наркоманов. Откуда эта цифра и почему “как минимум”? По сведениям Минздрава, сейчас в стране зарегистрировано почти 600 тысяч больных. Международная практика показывает, что для получения реальной картины количество зарегистрированных надо умножать на семь. Для Роcсии же введен особый поправочный коэффицент – “10”. Иными словами – 6 миллионов. Но это, повторю, как минимум. По данным того же минздрава, 60 процентов наркоманов составляют люди от 18 до 30 лет. То есть вполне взрослое население. А ведь у нас еще 4 миллиона беспризорников-малолеток. И они сплошь и рядом пробавляются наркотой. В России также зарегистрировано почти 300 тысяч зараженных СПИДом. При введении поправочного коэффициента “7” получаем 2 миллиона. Прибавьте к ним 1 миллион зараженных вирусным гепатитом, что чаще всего происходит при внутривенном вливании. Сопоставление всех этих данных заставляет серьезно задуматься об исходных цифрах и реальном количестве наркоманов в стране.

Подведем предварительный итог. Вначале – самый примитивный, экономический. Хотя сегодня у нас почему-то не говорят даже об элементарных экономических последствиях. А они вычисляются просто. Демографическая ситуация в России резко отличается от общемировой - в худшую сторону. Вот данные Госкомстата на 2002 год: у нас люди трудоспособного возраста – от 16 до 60 лет - составляют 36,9 процента от общего числа. В перспективе к 2016 году – 30 процентов. Но остановимся, конечно, на сегодняшней цифре. 36,9 процента населения – это 53,2 миллиона человек. Всего-навсего. Из них – несколько миллионов наркоманов. И теперь представьте, что с завтрашнего дня каждый четвертый уходящий на пенсию будет заменяться подросшим наркоманом трудоспособного возраста. И что станется со страной, в которой из 53 миллионов людей трудоспособного возраста 20 миллионов - наркоманы? Все остальные – чиновники, врачи, учителя, торговцы. Кто будет работать на производстве? С кого брать налоги? На что содержать пенсионеров, школы, больницы? Вот тогда-то все наши сегодняшние экономические проблемы покажутся нам детским лепетом. Но даже и экономическая смерть к тому времени не будет иметь значения. Потому что станет реальностью главное - вырождение нации.

Учтите также, что в стране идет катастрофическое сокращение детского населения – людей до 18 лет. По данным ООН, в 1992 году у нас было 44 миллиона 349 тысяч детей. А на начало 2003 года, согласно докладу “О положении детей в РФ”, - 30, 5 миллиона. Потеря составляет 14 миллионов! То есть миллионы тех, прежних, перешагнули порог совершеннолетия, а новые взамен им за эти десять лет не родились. Многие просто умерли от той же наркоты. Сейчас в России, по официальным сведениям, 4,2% населения – наркоманы. А по международным медицинским расчетам, если количество наркоманов в этносе превысит 7%, начинается процесс вырождения нации. Посмотрим же правде в глаза.

Для справки.
По темпам роста ВИЧ-инфицированных Россия и Украине занимают первое место в мире.

 Употребление наркоты во дворах, на пришкольных пустырях, в подвалах, на чердаках давно уже стало признаком доблести и геройства. “Крутости”, как там считают. Если наши дети говорили между собой о кино, футболе, рок-музыке, то нынешние мальчишки и девчонки - о тяге, приходе, кайфе. Это не значит, что все они обязательно курят и колются. Но они говорят об этом. Создалась культурная атмосфера. Аура. Моя коллега, напуганная публикациями в прессе, решила поговорить с десятилетней внучкой о вреде наркотиков и услышала в ответ: «Да что ты, бабушка, ты ничего не понимаешь! Наркотики - это же круто!»

Сегодня подростков еще можно разделить на тех, кто пробовал наркотики, и тех, кто не пробовал. Завтра такое разделение станет проблематичным: придет первое поколение, целиком и полностью выросшее в наркосреде и наркокультуре. А за ним – последующие.

А мы же тем временем пытаемся объяснить происходящее внешними причинами и влияниями. Так нам легче. Мол, в Москве наркотики сильно распространены, потому что столица. Калининград – тлетворное влияние близкого Запада, морской порт к тому же... Саратов и Самара – потому что на границе с Казахстаном, на наркотрассе из Центральной Азии. Даже белорусскому Светлогорску, где все молодые люди от 15 до 30 лет употребляют наркотики, нашли объяснение. Мол, город химиков... А чем тогда объяснить вспышку в Твери? Ни моря, ни Азии, ни Запада, ни химии. А между тем Тверь выходит на одно из первых мест в России по заболеваемости СПИДом и употреблению наркотиков. Такое же положение в Костроме...

СОН ШЕСТОЙ
Ира Шулимова, 17 лет, Москва

Самое страшное в наркомании — психологическая сторона. Внутри у человека творится что-то ужасное. Как это передать... Я в дневниках писала: это чувство, будто человек попал в могилу. Вот он очнулся, видит, что он живой, у него есть еще силы, а нет никакой возможности выбраться. Ты живой, но ты уже труп — примерно так. Когда крыша едет, тебе кажется, что за тобой, пятнадцатилетней девчонкой, ФСБ следит, крысы выпрыгивают из-под ног, пауки висят гроздьями — все это в тебе, внутри, но в то же время как бы и внешне. Внутри-то ты все понимаешь... Ну как объяснить... Вот сумасшедшие не знают, что они сумасшедшие. Есть же параноики, шизофреники, но они считают себя нормальными людьми. А наркоман – все понимает. Я, по-крайней мере, всё понимала. Когда крыша едет — ты все понимаешь, на себя как бы со стороны смотришь и видишь. Но остановиться не можешь. Представьте себе, что вы, именно вы, начинаете на площади раздеваться догола, выкрикиваете какие-то глупости, кроете всех матом, хватаете проходящих женщин и пытаетесь их насиловать... Вы понимаете, что делаете что-то страшное, несовместимое со своими понятиями, несовместимое и невозможное с вами, вы этого не хотите, но вы это делаете.

Вот что такое состояние наркомана. Вся психика, мозг, душа, весь человек раздирается на части, идет на разрыв. Можно ли это выдержать?

Все наркоманы, кого я знаю, хотят бросить, остановиться. И — не могут. Можно помочь, снять ломки, но отвратить от кайфа — не знаю... Человек попадает в страшную зависимость. Тут начинается перетягивание каната: что окажется сильнее, зависимость от наркотика или желание бросить, избавиться. Если желание свободы, стремление избавиться от рабской зависимости пересилит, тогда человек может подняться. Главное — не обманывать себя, четко сказать себе, что зависимость от кайфа — это прежде всего зависимость от людей, которые могут тебе дать денег и могут не дать, могут дать тебе дозу, а могут не дать, потребуют от тебя за эту дозу выполнения любых своих прихотей, то есть могут сделать с тобой все, что им захочется. Когда это говоришь себе без обмана, то появляется крепость, у меня лично — протест, бешенство, ну характер у меня бешеный, но он меня и спас, а то бы я здесь не сидела с вами, а валялась бы под забором со всеми кому не лень...

Все только и говорят: дворовые компании — это плохо. Наверно. Но у меня как было: в девять лет отец развелся с мамой, потом мама заболела раком крови, умирала на моих глазах — это страшная болезнь. После ее смерти попала к маминым родственникам, а там у них один разговор: деньги, деньги, деньги... Ну скажите, какой интерес одиннадцатилетней девчонке в разговоре о деньгах? А ведь других разговоров там не было. На улице же, во дворе, тебя понимают, с тобой разговаривают о том, что тебе интересно. Другое дело, что там научат еще и тому, что... В общем, в двенадцать лет я начала курить, в тринадцать лет уже курила анашу, а на иглу села, когда мне не было еще пятнадцати лет.

Уже за анашу надо платить немалые деньги. А где их взять тринадцатилетней девчонке? Но тут уже появляется подруга, а у нее есть еще подруга, которая постарше, а у той — друзья, крутые, блатные чуваки, и так далее. Известно... Стали мы с подружкой чем-то вроде подсадных уток. Например, подходим на рынке к торговцам, заигрываем, заговариваем: на молоденьких, развязных они сразу клюют. Везем их на квартиру, они вино-водку закупают, продукты, мы стол накрываем, выпиваем, музыку включаем, на колени садимся, в общем – готовы к употреблению... Но тут входят в квартиру наши ребята: “Так-так, значит, совращением малолетних занимаетесь?.. Что делать будем, уважаемые? Милицию вызывать?..” Обычная разводка на бабки.

Вначале я работала в компании с дагестанцами, потом — с чеченской бандой, а в последнее время с нашими, русскими, с ними легче, потому что они как бы более свои. В общем, попали мы с подружкой моей в чисто уголовную среду: воры, проститутки, бандерши. Когда ищешь, то находишь.

Зачем я им нужна? Во-первых, подсадная утка, на мне, между прочим, немалые деньги зарабатывались. Во-вторых, хотели сделать девочку на приход. Ну, приход — это наступление кайфа, когда кайф приходит. И в этот момент для полного кайфа им нужны девочки или одна девочка на всех. Чаще всего — одна-две на всю группу из десяти-пятнадцати человек. В основном это — винтовые девочки, то есть девочки, которых колют первинтином. Это дешевый самодельный наркотик, от которого человек сразу дуреет и с ним можно делать все, что угодно. Как правило, на винт сажают малолетних и делают их девочками на приход. Мне же просто повезло. После первого укола у меня поехала крыша, начало твориться что-то страшное. Наверно, винт наложился на мой психованный характер...

Тут еще что важно. Наркоманы — не алкаши. К алкашам как-то с детства впитано презрение, а здесь же — взрослые, на вид вполне приличные люди, которые разговаривают с тобой на равных о всяких умных и интересных вещах. Один вечер, другой. Потом уже и до рассуждений о сексе дошли... В общем, вербовка — так я это называю.

Или так: он добрый такой, все они добрые, бесплатно колют, колют, а потом говорят девочке: слушай, дорогая, надо платить. А известно, как платить. Ну, спать с ним — это само собой разумеется, девочка с первого дня уже под него ложится. Но это ведь еще не плата, ему этого может показаться мало. А он уже забрал над ней полную власть. Это его товар. Он им распоряжается, торгует. Девочки — всегда ходовой товар. Вот мою подругу ее сожитель использует, как ему надо: ну для себя, как дополнение к кайфу, друзьям дает напрокат на час-другой, пускает ее по кругу — за деньги, то есть зарабатывает на ней, когда денег нет, просто подкладывает под нужных ему людей, расплачивается ею при всяких разборках и так далее.
А есть еще просто извращенцы. В нашей же группе был один вор, лет тридцати примерно, как там говорят, уже две ходки сделал, то есть два раза в тюрьме был. Он посадил на иглу тринадцатилетнюю девочку, естественно, сам с ней спал, торговал... У него здоровый дог был... А под наркотиком можно внушить все что угодно. В общем, он заставил ее сношаться со своим догом... Собрались у него на даче такие же, как он, и смотрели, балдели...

О той жизни рассказать все невозможно. Там, в том мире, люди могут сделать то, что и в страшном сне не приснится. Все могут: предать, продать, растоптать. Один из наших родную мать зарезал только за то, что она ему денег не давала. Знаю барыгу, который обманул покупателей, продал большую партию раствора, а он, раствор, оказался чуть ли не просто водой. Так его поймали, привели на хату, включили громкую музыку и всем хором изнасиловали, как у них говорят, опустили. Вообще, уголовный мир — это дерьмо в красивой обертке. А в нормальной жизни идет приукрашивание уголовного, наркоманского мира. Посмотрите телевизор: если про наркоманов, то обязательно про миллионы долларов. Да у наших людей при слове «доллар» сразу слюна начинает течь...

А фильм о проститутках? Да на такую жизнь разве что последняя дебилка не клюнет! Это ж реклама, та же красивая обертка. Возьмите сегодняшнее кино типа “Бригада”. Крутые благородные пацаны и верные до гроба подруги! Меня аж тошнило – знаю я эти бригады и подруг...

Вот все говорят: бороться надо, бороться с наркоманией. По телевизору показывают. Для кого? Для олухов, которые ничего не знают. Вся борьба заключалась в том, что ловили несчастных наркош и сажали в тюрьму. Потом этот закон отменили, признали наркоманию болезнью, сажать стало некого. Менты здорово злились, что отменили уголовный закон за употребление. Теперь-то им надо было ловить тех, кто торгует, кто распространяет наркотики, а это... А теперь снова ввели закон, чтобы сажать за употребление. Ну, не за употребление, а за то, что покупаешь для себя, для употребления. Одни менты злятся, что сделали не по-ихнему, а другие говорят, что ничего, дозу в карман любому можно подсунуть... Вот вам и закон. А ведь всем ясно, что ловить и брать надо не больных наркош, а тех, кто торгует, барыг. Притоны накрывать. А как их найти? Но ведь они абсолютно всем известны. А уж милиции — подавно. Да от квартиры, в которой наркотики, за версту несет — такой запах, что в подъезде на первом этаже чувствуешь. Все соседи знают, где притон, где собираются наркоманы. И как можно не знать, если там пять, десять, пятнадцать дней живут десять или больше человек, оттуда крики разносятся, хрипы, бред, мат. Да подойди к этой квартире - по одному виду двери она уже отличается от других. Это можно утаить от соседей? Ясно, что нельзя. А вот милиция ухитряется не знать об этом и не слышать.

Вот и начинаешь думать: почему не берут? Значит, что-то имеют с этого. Там ведь громадные деньги крутятся, и любому барыге или боссу ничего не стоит отстегивать ментам... Не знать о притонах в Москве — это значит нарочно закрывать глаза.
И с этим связано еще самое главное, самое страшное. По моим прикидкам, сейчас у нас наступает власть силы. Раньше у меня тоже иллюзий не было, но я все же считала, что в мире есть какой-то коэффициент справедливости, который свое все равно возьмет. Но сейчас я точно знаю, что любой человек — никто. Со мной, с вами, с ним могут сделать все что угодно, все, что захочет какой-нибудь босс из той жизни. Если захочет — сделает. Будь ты крутой, супермен, депутат, не говоря уже о том, что ты просто человек со своими правами. А ему глубоко плевать. Он сделает то, что захочет. И никто: ни армия, ни милиция, ни вся страна, никто вас не сможет защитить.

Это ведь все не просто так. Вы, обыкновенные люди, думаете, что вот есть мы — проститутки, наркоманы, шпана, подстилки, грязь и мразь. Ну, нами правят крутые, рэкетиры, а ими — просто воры и воры в законе. И этим вроде бы ограничивается. Но я-то знаю, что там, выше, есть еще три-четыре или пять-шесть ступеней, на которых сидят не известные никому боссы. Мы — проститутки, наркоманы, шпана и грязь, — мы основа, армия. А если есть армия, то в ней есть офицеры, генералы, маршалы, главнокомандующие. Если мы платим деньги барыге, то кому платит барыга?
И от этого мне страшно. От того, что наступает власть силы. Силы этих боссов, против которых никто из вас ничего сделать не сможет.

Спрут
Давайте соберем разрозненные факты, разбросанные по разным главам, и оценим их под совершенно определенным углом зрения.

Начнем с Кыргызстана. Помните, как только задумали там возобновить посевы опийного мака, туда за одну только неделю был брошен гигантский капитал наркомафии, скуплены за бешеные деньги сотни и тысячи домов, и солдаты наркомафии, получив прописку и официальное гражданство, стали ждать, когда само государство начнет выращивать для них наркотическое сырье! Ни одна государственно-хозяйственная структура не могла в то время за несколько дней (!) организовать и направить в необходимое место такой капитал. И еще вспомним цифры: годовой оборот наркобизнеса в 1991 году составлял сорок миллиардов рублей. То есть одну двенадцатую часть тогдашнего бюджета Советского Союза... Кстати, я везде привожу данные за 1991 год не только потому, что это последний год Советского Союза. А еще и затем, чтобы развеять миф о чуть ли не полном отсутствии этой “заразы” при советской власти. Как бы ни была условна эта цифра, но она говорит о том, что нынешний нарыв созрел еще в те времена.

А капитал тот, простите, от рентабельности. Один килограмм героина в афганском приграничье стоит от 500 до 700 долларов. В Москве в 1997 году он реализовывался за 160 тысяч долларов. В 2004 году – уже за 36 тысяч долларов. Но это – рентабельность перепродажи. А вообще считается, что один доллар, вложенный в наркобизнес от производства до продажи, может принести до тысячи долларов. То есть рентабельнсть – сто тысяч процентов! А вот данные Организации Объединенных Наций. Один доллар, вложенный в операции с наркотиками, может принести 12.240 долларов. Но это ведь рентабельность в один миллион двести тысяч процентов! Не может быть! Однако – может. Здесь речь идет о разработанном в подпольных лабораториях синтетическом наркотике чудовищной силы и дешевизны. Он уже есть, и действие его в пять тысяч раз сильнее героина. Наверно, он-то и даст когда-то такую рентабельность. А пока будем ориентироваться на устоявшиеся данные.

А что же наша милиция?..
 Все знают, что не где-нибудь, а на Лубянской площади в Москве вовсю действует рынок по продаже любой отравы. Под окнами главного здания Федеральной службы безопасности России. Как сообщил прессе офицер ФСБ, терпели они терпели это безобразие, и все же сами (этим должна заниматься милиция) провели операцию, задержав и распространителей, и их покровителей. Из 80 задержанных, говорит далее оперативник ФСБ, 50 оказались милиционерами... То же самое творится в краях и областях. К примеру, в торговле наркотиками изобличены и осуждены на большие сроки начальник Ульяновского и заместитель начальника Саратовского областных отделов по борьбе с незаконным оборотом наркотиков.

Разумеется, вместе с ними и на них работал их милицейский аппарат.
Вот уже который год, как объявлена «беспощадная война наркобизнесу». А что мы имеем? Да, берут гонцов, берут продавцов - как своих, так и таджикистанских, и прочих. А был ли хоть один крупный процесс, на который милиция вытащила бы всю цепь - от рядовых до верховных боссов? Ан нет, все больше сообщают о том, что задержано на таможне, то есть о транзите...

Всем известен один из основных маршрутов завоза наркотиков из Афганистана. Это через реку Пяндж в город Хорог -
столицу Горного Бадахшана, который формально Горный Бадахшан входит в состав Таджикистана, но фактически он из Душанбе не управляется и ему не подчиняется. Тут много причин: исторические, этнические, кланово-партийные корни и прочее. Не буду в них углубляться, а также скудная земля, высокогорье, отсутствие какой-либо продовольственной и промышленной базы. В советские времена в Горный Бадахшан и промышленные товары, и продукты завозили по уникальной высокогорной трассе Ош - Хорог. И если сейчас нищенствует и голодает население Таджикистана в долинах, то можно представить, как живут люди в труднодоступных горах.

Участие в наркоторговле стало в Горном Бадахшане массовой профессией. Официальная власть в крае существует номинально. Раз должна быть - пусть будет. Всем заправляют главари банд. До недавних времен верховным боссом в крае был некто Алексей Алембетов, знаменитый как Алеша Горбун. За решением проблем обращались к нему все: и последние нищие, и командиры российских пограничных отрядов и войсковых частей миротворческих сил СНГ. Как он скажет - так и будет. Но в один из дней Алешу Горбуна, окруженного телохранителями, расстреляли из автоматов в самом центре Хорога. Огонь велся сразу из двух проходящих мимо машин... Всесилен был Алеша Горбун, но и на него нашлась сила. Видать, не устроил кого-то на самом верху...

Российские пограничники и войска миротворческих сил СНГ работают и живут на Памире между Сциллой страха и Харибдой искушения. Тысячи и десятки тысяч долларов предлагаются иной раз только за то, чтобы пограничник в нужное время просто посмотрел в другую сторону. Отсюда, с Хорога, начинается путь героина по СНГ и странам Западной Европы. Одним словом, канал известен всем. Уникальность его в том, что это - единственная дорога, соединяющая Хорог с долинами Таджикистана и Киргизии, с Большой Землей. Казалось бы, чего проще: перекрыть ее танками – и все дела. Так она и перекрыта сразу в нескольких местах. Но машины (танки или бронетранспортеры) наркомафии проходят через кордоны беспрепятственно.

Корреспондент “Известий” Леонид Шинкарев спросил офицера-пограничника:
- Кто же их прикрывает?
- Спросите в Москве! – ответил пограничник...
Впрочем, эта дорога уже перестала быть только сухопутной. То есть единственной. В дело практически открыто вступили еще более мощные силы.

Корреспондент “Новой газеты” Виктор Степанов спрашивает своего друга, бывшего министра внутренних дел Таджикистана, генерала Якуба Салимова, знает ли о размахе наркобизнеса президент республики Рахмонов.
- Да, он знает даже то, что в транспортировке наркотиков был задействован правительственный вертолет.
- Насколько вовлечены в наркобизнес российские пограничники?
- Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос. Но многие российские газеты писали о наркоделах российских пограничных войск и 201-й дивизии, и о том, что героин порой вывозится с Памира российской военно-транспортной авиацией.
- Можешь назвать конкретные имена и факты?
- Я их называл. Подробная докладная была направлена мною президенту Таджикистана и в МВД России. Там были все имена и адреса наркокурьеров, наркодилерская сеть на территории России, показаны каналы поступления героина в Москву.
- А в ответ - тишина?
- Ни слова. Даже тех, кого я арестовал, впоследствии выпустили из тюрьмы.
Можно верить или не верить отставному таджикскому министру. Но в июне 1999 года случилось небывалое. В “Известиях” промелькнула маленькая заметка о том, что во Владивостоке задержан некий полковник Российской армии, перевозивший наркотики из Таджикистана в самолете военно-транспортной авиации. Как известно, военные самолеты взлетают и садятся на своих аэродромах и никакому контролю и досмотру не подлежат.
- А то, что произошло во Владивостоке, это или “сдача”, когда деваться некуда - надо кого-то отдать, или чей-то большой прокол, - сказал мне мой давний знакомый генерал из спецслужб. - Но в любом случае больше ты об этом ничего и нигде не прочитаешь.

И точно. Как отрезало. Нигде и ничего. Неужели они моментально прозвонили все информационные агентства, все редакции газет и сказали: «Об этом – ни слова»? И все испугались. А казалось бы, на всю страну должен быть скандал, с заседаниями Госдумы, разбирательство с участием президента и так далее. Ведь поймали не таджикского замордованного мужика, который в своем желудке перевозил пакет с героином. Впервые было доказано, что наркотики из Таджикистана перевозит военно-транспортная авиация Вооруженных Сил РФ.
Однако ж – тишина.

После этого можно говорить что угодно и верить чему угодно. Например, можно ли верить слухам из спецслужб, что в Чеченскую войну 1994-1996 годов на одну неделю было приостановлено наступление федеральных войск на Шали, так как мафия не успевала эвакуировать оттуда нарколабораторию? Может, они командуют у нас Министерством обороны? Никто и ничего не знает.

Но о Горном Бадахшане, о наркотрассе Ош - Хорог, по крайней мере, известно. Не случайно же специальная антинаркотиковая программа ООН так и называется - “Ошский узел”. Но у меня иногда создается ощущение, что некоторый журналистский ажиотаж вокруг Горного Бадахшана, Таджикистана вольно или невольно отвлекает внимание... Ведь Таджикистан - не единственная страна СНГ, которая граничит с Афганом. Тут хоть - горы, пограничники, бешеный Пяндж, на который и смотреть-то страшно, не то что переправляться через него... И никто не говорит, как будто не знает, что Туркмения имеет с Афганистаном границу протяженностью в восемьсот километров! По предгорьям, по ровной, как стол, пустыне. Она что, граница та, на железном замке? Точно известно, что в самой Туркмении героина не производится. Но при этом слово “героин” там обиходное. Откуда бы? Там, например, говорят так: “Нет, мы не будем отдавать нашу девочку замуж за Ашира, потому что Ашир – героинщик. А вот за Чары отдадим, Чары всего лишь анашист...”

А теперь вспомните о Чуйской долине в Казахстане, об Украине, где на всех уровнях налажено поточное производство маковой соломки, о Молдове, стремительно входящей в число первых стран по уровню наркопотребления, о подпольных химических лабораториях в Азербайджане и Белоруссии.
И, наконец, о России, их соединяющей и возглавляющей.
А ведь эта всесветная тайная империя кем-то четко управляется. Кем?

О них, о тайных властителях, не знают даже те, кто вовлечен в наркобизнес и находится там далеко не на последних ролях.
Это мы раньше побаивались ненароком что-то узнать или сказать друг другу, даже в узком кругу. А сейчас-то все знают, что деньги наркомафии вкладываются в официальный бизнес, в экономику страны. То есть в основу общества. Воздвигается гигантское здание организованной преступности. Его нижние этажи все глубже врастают в почву, превращая ее в гниль и в грязь, а верхние этажи приобретают все большую респектабельность, получают официальный статус, а значит, непременно начнут влиять не только на экономику, но и на политику.

И теперь скажите: кто поручится, что при таких благодатнейших, тепличных условиях через пятнадцать лет Россией не будут вполне официально править боссы наркомафии?

Эта глава готовилась к печати в одном из российских еженедельников именно с таким подзаголовком: «через пятнадцать лет боссы наркомафии будут править Россией». В редакции в последний момент засомневались - не слишком ли? Тогда я позвонил шефу московского отделения Международной организации по борьбе с наркомафией и объяснил суть сомнений. А он, не дослушав меня, закричал: “Да почему через пятнадцать — через десять, через десять лет!” Тут уже я не выдержал. Говорю, мол, это мне, частному лицу, позволительны такие заключения, а вы-то, вы-то почему говорите как посторонний, куда вы-то смотрите?! На что он сказал: “А что я могу сделать, если главный босс каждый месяц появляется на экранах ТВ на различных приемах и хлопает по плечу министров?”

Для справки.
В России, по данным на август 2005 года, годовой оборот наркобизнеса составляет 6 миллиардов долларов. Иностранные эксперты поднимают эту цифру до 9-10 миллиардов долларов, (на обсуждении в Государственной думе в апреле 2004 года фигурировала даже такая цифра – 18 миллиардов долларов).

Гнев президента
 При всём при этом никто ничего толком не знает, не понимает и просто врет. И получается дикая каша из некомпетентности, бездарности и попыток обмануть общественное мнение.
Так, в интервью “Новой газете” один из высоких чинов, если свести его слова воедино, говорит:
“В России нет крупных группировок, располагающих миллиардами долларов. В этом году в страну будет завезено 400 тонн наркотиков в героиновом эквиваленте. Российский рынок потребления - 1 миллиард долларов. Излишки уйдут в Европу, Америку”.

Начнем анализ этой информации. В Москве килограмм героина в 2004 году продавался примерно за 35 тысяч долларов. “400 тонн в героиновом эквиваленте” – 14 миллиардов долларов! Сделаем скидку на “героиновый эквивалент” и уменьшим эту сумму в 2 раза. Итого - 7 миллиардов. Как же тогда быть с утверждением: “В России нет крупных группировок, располагающих миллиардами долларов...”?

Пойдем далее. “Российский рынок потребления - 1 миллиард долларов. Излишки уйдут в Европу, Америку”.
Но если завезут наркоты аж на 7 миллиардов, а потребят только на 1 миллиард, то, значит, шесть седьмых от этих четырехсот тонн пройдут транзитом через Россию. Какие же это “излишки”? У нас, выходит, не страна, а открытый коридор, если через нее провезут 340 тонн наркотиков в героиновом эквиваленте? И ведь пройдут они не куда-нибудь, а на Запад, граница с которым всегда считалась “на замке”. И что мы теперь должны думать о работе пограничников и таможенников?..
Как видите, ни один факт, ни одна цифра решительно не соотносятся с другими. Но ведь на основе этих данных сей высокий чин готовит материалы для заседаний Совета Безопасности России. Для верховной власти страны!
И что же тогда знает верховная власть? Ведь такие “знания” – все равно что дезинформация, подготовленная вражеским разведцентром! Если вы мне не верите, то приведу слова президента В.В.Путина.

В марте 2003 года был создан Государственный комитет по борьбе с незаконным оборотом наркотиков (ныне преобразован в Федеральную службу). В переводе с административного языка на человеческий это значит, что прежняя служба МВД по борьбе с наркобизнесом показала свою полную несостоятельность. Что президент страны ей не доверяет! И об этом президент Путин говорил прямо, с нескрываемым раздражением, гневом:
“Работа на этом направлении идет... недостаточно эффективно. По-прежнему отсутствует должная согласованность действий между ведомствами. А результативность их работы крайне низка!”.

А самое главное:
“Статистика утверждает, что количество такого рода преступлений снизилось. Однако есть основания полагать, что и в этом случае цифры далеки от реальной жизни. Например, в республиках Алтай, Карелия, Калмыкия и Карачаево-Черкесия не пресечено ни одного преступления, связанного с наркобизнесом. Мы с вами знаем масштаб, а зная масштабы, трудно представить, что в этих республиках, в этих субъектах Федерации совсем нет проблем, связанных с незаконным оборотом наркотиков, - ну невозможно это!”

Невозможно!? Однако ж вот он, их отчет-доклад. На голубом глазу подан в Москву и дошел до президента!
Теперь вы поняли, почему так разозлился глава государства?

Если я сейчас напишу, что за прошедший месяц в городе Шумел-Камышинске никто паленой водкой не торговал, никто не напился и не дал в морду собутыльнику за отсутствием такового, то вы меня сразу сдадите в психушку. А эти докладчики – наоборот, они сами кого хошь в психушку упрячут, потому как носят генеральские погоны и обладают большой властью. Но даже психически больной и умственно отсталый генерал не пошлет подобный отчет в Москву, если не уверен, что все сойдет с рук. А если посылают, значит уже сложилась такая практика, значит, подобное творится далеко не первый год...
Вот почему я называю всю ситуацию бредом. И то, что вы прочитаете в следующей главе, никаким другим словом охарактеризовать нельзя...

 Бред
 А теперь – о близкой, сегодняшней и сиюминутной опасности для страны, государства, всех и каждого.
Мы, россияне, сидим на бомбе с заведенным часовым механизмом. Но отключить его не можем, потому что никто не знает, как «согласовать вопрос»...

Некий солдатик из далекой от Москвы ракетной части рвался к пусковой установке, чтобы пальнуть ракетой Земля-Земля по своим личным врагам - кемеровским шахтерам, которые в то время перекрыли Транссиб, из-за чего невеста солдатика не могла приехать к нему в гости. Остановили буйного воина в последний момент - и то случайно. Это не роман абсурда, а наша действительность. Только мы до сих пор не знаем, в своем ли уме был тот ракетчик, пьян ли... А может, под воздействием наркотиков?

Чтобы вы не обольщались и не думали про частный, исключительный случай, сразу скажу, что ныне в армию призывается и за рычаги встает первое (всего лишь первое!) поколение, выросшее в наркокультуре и наркосреде; поколение, в котором каждый третий или каждый второй если не употребляет, то пробовал наркотики.

Пьяный и вообще пьющий человек виден сразу. А вот наркомана просто так не различить. Я знал летчика с международных рейсов, который в полете ставил машину на автопилот и накачивался героином, а перед посадкой «встряхивался кокаинчиком». О том, что диспетчер аэропорта Шереметьево оказался наркоманом, известно из прессы, наверно, всей стране. Зато совершенно незамеченным остался другой факт: в употреблении наркотиков изобличены сразу несколько работников Челябинской атомной электростанции...

Но суть не в частностях, а в том, что никто и никак не может предотвратить появление наркомана даже там, где работа связана с непосредственной опасностью для окружающих, с безопасностью государства! Почему? Потому что в России НИГДЕ нет проверки и контроля персонала на наркозависимость!

Похоже, об этом тревожится одна-единственная организация во всей стране – Международная ассоциация по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. И действует путем чиновной переписки, несколько лет добиваясь введения наркоконтроля хотя бы в авиации. Тогдашний самый высокий начальник в системе аэрофлота ответил, что введение контроля необходимо, но... А вот дальше начинается АБСУРД. Или анекдот. Такой контроль сейчас ввести нельзя, отвечал далее авиационный маршал, потому что нет соответствующего нормативного документа, инструкции. И на том переписка заглохла. Как я понял, никто в великой стране не знает, а КТО ЖЕ ДОЛЖЕН ПРИНЯТЬ ТАКУЮ ИНСТРУКЦИЮ. Но ведь у нас повсеместно проверяют пилотов и водителей автобусов на употребление алкоголя! Надо существующую инструкцию всего лишь дополнить несколькими словами про наркотики – и вся проблема!

Не буду утомлять вас, читатель, подробностями о том, как я пытался хоть что-то узнать. Скажу коротко – свихнуться можно. Мне даже телефонов необходимых служб не давали: видно, большой секрет...

Есть в этой ситуации еще и некая запредельная, мистическая для меня тайна. Неужели наши чиновники думают, что они живут в какой-то другой стране или даже на другой планете, что их, в случае чего, обойдет беда?

Постскриптум-1. Чтобы предотвратить неминуемые аварии и катастрофы, ничего особенного и не надо. Наркотест – это полоска картона, которая опускается в стакан с мочой проверяемого. И тут же проявляется результат. Вот и все. Наркотесты сейчас продаются во всех аптеках. И даже о цене могу сказать. Но не буду, чтобы окончательно не впасть в черный сарказм, чтобы не написать, что безопасность сотен, тысяч, а может и миллионов людей стоит, к примеру, пятнадцать долларов в квартал...

Одним словом, некомпетентность, дремучая бюрократия, полное нежелание и неумение что-либо делать. Но если так, то о чем мы вообще говорим?! О чем и зачем я пишу все это!? Может, прекратим наши игры в слова: государство, правительство, министерства, специалисты... Выходит, за ними ничего нет, в них реально только одно: зарплата чиновников.

Для справки
В Соединённых Штатах Америки тестирование на наркотики широко применяется среди государственных служащих, на производственных и транспортных предприятиях, в банках, в армии и на флоте. 81% фирм проверяют уже работающих у них сотрудников и 98% - вновь нанимаемых на работу. Кроме того, на многие виды деятельности не выдаются лицензии без регулярной проверки персонала фирмы на возможный приём наркотиков.


СОН СЕДЬМОЙ
Вика Студеникина, 21 год, Москва
Замуж я вышла, когда мне восемнадцати лет не было. Среди моих тогдашних знакомых он считался самым сильным, его побаивались. Чувствовалось вокруг него какое-то поле - не то чтобы страха, а опаски. Что для девчонок вроде меня - почище магнита. В общем, жизнь наша началась с того, что он посадил меня на иглу. А сам вскоре пошел под суд за разбой. Это одна из самых суровых статей, там сроки большие. Осталась я одна, вскоре родила дочку, недавно ей два годика исполнилось. Она без меня живет, мать ее забрала от меня, потому что я продолжала колоться и сошлась с другим человеком, тоже наркоманом и тоже вором. И он недолго был на воле. Сел. Опять я осталась одна.Я знала, что слезть с иглы невозможно, но говорила себе, что уж я-то сильный человек, я — смогу. Но получилось так, что я чисто физически не смогла перенести... Я могу переносить любую боль, но ломки — не в силах, не могу. Хотя считаю себя очень сильным человеком.

Один раз я уже лечилась. Когда посадили моего сожителя и у меня не было возможности покупать наркотики. А мои друзья и друзья моего сожителя обворовали меня до нитки, вообще оставили без всяких средств. Я поняла, что надо решительно ломать себя. Меня мама поддержала, брат поддержал. А я — не смогла. Вышла из больницы, попала в тот же круг — и снова села на иглу.

А сейчас, думаю, хватит сил. Самое страшное — это физическая зависимость. Это падение. Никто не продержится на достойном человека уровне, тем более это невозможно для женщины. Ты будь хоть кем, хоть в какой фирме работай, а столько денег, чтобы хватило на кайф, никогда не заработаешь. Значит, надо идти воровать, мошенничать, на панель, становиться подстилкой. Когда я почувствовала, что нахожусь на грани, тогда поняла все и пришла в больницу. Чтобы избавиться наконец от этой жизни, от этой зависимости. Ведь зависишь не от наркотика — зависишь от людей, у которых этот наркотик есть или есть деньги, чтобы его купить. А я не выношу ни малейшей зависимости...А слабые люди, если они попали в тот круг, должны найти в себе решимость прийти в больницу. Иначе, если протянуть, попадешь в полную зависимость уже от себя самого, уже тебе самому ничего не будет надо, не будет для тебя ни унижения, ни оскорбления в том, чтобы пойти на все и согласиться на все ради стакана соломы. Я знаю, что говорю, я там была. Видела, как это грязно и низко, особенно для женщин. Там ничего нет, даже материнских чувств, хотя и считается, что ни один наркоман своего ребенка на иглу не посадит. Были. Были и есть такие матери. Сама она варит и колется. А дочка просто колется и тут же торгует собой. То есть все услуги на дому: продает кайф, продает дочь...

Мир наркоманов состоит из вранья. Там выживает тот, кто подлее. Но они себя считают очень важными, чуть ли не избранными, очень высокого мнения о себе. Я видеть и слышать их разговоров не могла, находиться там, знать, что и я среди них, такая же... Но меня держал страх ломок. А самой, без больницы, бросить не получалось. А тем, кто попался в эту ловушку и не в силах из нее выбраться, я скажу так: себя надо любить. Уважать себя. Любить и уважать свое «я». Это и только это придает человеку сил, а ему много сил надо, потому что зависимость там нечеловеческая. Но если себя любишь - выкарабкаешься.

Когда я выйду отсюда, то первым делом поменяю круг знакомых. Вернусь к тем, с кем дружила до замужества, к людям, которые меня предостерегали... Но они ведь мне мешали, они ругали меня, ныли, надоедали, я порвала с ними и пошла туда, где никто и ничего от меня не требовал. Кто только протягивал мне шприц.

Но друзья друзьями... Как говорится, с друзьями мы делим все хорошее, а все самое плохое — с родными, с близкими. Я вернусь к своим родным — к дочке, к матери, к брату. Все, что было, я считаю наказанием за то, что отвернулась от своих родных, близких людей. Считаю, что Бог меня наказал и будет всю жизнь наказывать за этот грех.

Кого знают, о ком говорят и кому подражают мальчишки и девчонки, не обремененные излишними книжными знаниями и прочими интеллектуальными и спортивными интересами? В первую очередь, наверно, эстрадным артистам. Эти личности и олицетворяют вожделенную ими крутизну. Как говорится, дело вкуса. Гораздо страшнее то, что среди эстрадных артистов появилась вдруг мода публично говорить о своем наркоманском прошлом. Причем, подается это как некая легкая прогулка за острыми ощущениями: «посидел на игле немного да соскочил», «покурил пару лет для кайфа да бросил...» То есть поклонникам эстрадных артистов как бы между прочим внушается, что ничего страшного в курении анаши и внутривенном принятии опия нет: захотел - попробовал, захотел - бросил. Глупые мальчишки следуют за своими кумирами и - попадают в ловушку.

На самом же деле - специально для мальчишек поясняю - никто из эстрадных певцов, публично заявляющих о своем наркоманском прошлом, наркоманом никогда не был, к счастью. Это говорится, повторю, для пущего эффекта. Утверждаю это с уверенностью, потому что человек, хлебнувший наркоманского лиха, никогда не будет говорить об этом таким тоном и такими словами...

Для справки. Опросами медиков установлено, что каждый наркоман в течение года знакомит с зельем до четырех новичков. По международным медицинским расчетам, если в каком-либо народе процент наркоманов превышает цифру “семь”, то эта нация обречена на вырождение.

Мы можем только помочь...

Олег Колосков, врач-нарколог
Начнем не с отдаленных примеров, а прямо с вас, с меня. Почему, например, вы не стали наркоманом? Не задумывались? Вы как-то рассказывали, что в вашем родном Петропавловске в начале шестидесятых годов курили анашу чуть ли не открыто, что вы, подростки, наперечет знали тех, кто курит. Но никто из вас не бросался им подражать, а, наоборот, смеялись. Почему? А потому, наверно, что вы уже в четвертом классе пробовали что-то писать. А ваш друг к тому времени уже знал наизусть все атласы мира, хотел стать и стал географом. А я с пяти лет не знал других игр, кроме игры во врачей, и с пяти лет надевал на лоб лор-зеркало. То есть мы были уже расписаны, наше будущее уже было определено. И нам смешно, нелепо и неинтересно было отвлекаться на пустяки и глупости, тем более самоубийственные глупости. Причем тут неважна конкретика: хотел стать врачом, а стал, допустим, юристом. Важно то, что оно уже присутствовало в жизни, в мыслях, в душе — будущее.

А сейчас о чем говорят в семьях? В основном как бы день прожить да неделю продержаться. Тревога, неуверенность, апатия завладели сердцами и умами людей. И все отражается на детях. Они все видят, все понимают и переживают острее взрослых. В первую очередь это относится к девочкам. Они созревают раньше, они тоньше, ранимее, они болезненнее мальчишек воспринимают, чувствуют убогость, оскорбительность жизни, отсутствие будущего. В принципе же я говорю о том, что очень многие из подростков-наркоманов никогда не были расписаны, не думали о своем будущем и не видели себя в будущем.

Однако отсутствие будущего, которое поддерживает человека и направляет, — всего лишь один из частных факторов. Но никак не закон. Известны тысячи случаев, когда в болото наркомании опускались люди, вроде бы твердо стоявшие на ногах, имевшие перед собой четкую цель, к которой стремились изо всех сил... Для понимания проблемы обществу прежде всего надо усвоить: наркомания — болезнь организма, чисто физический недуг. Правда, тесно сопряженный с моральным. Никто не может ручаться, что эта болезнь, эта потребность не таится и в нем. Тут еще дело случая: дали попробовать — и механизм включился. Нет — и опасность прошла стороной.

Потому-то и много наркоманов среди подростков. Они постоянно ищут, пробуют, это у них в природе заложено — поиск чего-то такого, ранее не испытанного. И тут все они одинаковы. И те, кто вырос в неблагополучных семьях, и те, кто воспитался в мысли, будто деньги растут на деревьях и весь свет существует исключительно для их удовольствия. А оказывается, что нет, оказывается, мир жесток, беспощаден, в нем другие законы.

Очень часто маленькие наркоманы говорят: «А что вы можете предложить нам взамен?..» Вольно злиться, говорить, что это паразитический вопрос, паразитическая психология: мол, учись, работай, сам будь хозяином своей жизни. Все так. Но тем не менее что мы, взрослые, в состоянии им предложить? Можно снять ломки, вывести из состояния психоза, но как помочь ему увидеть мир ярким, интересным? Учитывая еще то, что подростковая психология отличается нетерпимостью: подросток сразу отвергает все, что ему не нравится, что идет поперек его желаний, настроений, внушенных кем-то мыслей.
Тяга к наркотикам — тайна человеческого организма. Тайна, над которой бьется мировая медицина. Мы можем снять ломки, вывести больного из психоза, даже ослабить, в некоторой степени нейтрализовать тягу, но и только. То есть мы можем помочь. А дальнейшее зависит уже от самого человека.

Олег Колосков произнес жестокие, но необходимые слова. Чтоб иллюзий не было. А то ведь наш народ – мифотворец. В стране, по моим прикидкам, десять миллионов наркоманов. Понятно, большая часть – тайные. Но предположим, что около миллиона – зарегистрированные. То есть те, кто сам пытался или кого пытались лечить. У них есть родители, бабушки и дедушки. Друзья, знакомые. Огромное количество людей набирается. И все они знают, как трудно идет лечение наркозависимости.

И тем не менее именно в нашей стране и в нашем народе живет и процветает миф об излечиваемости наркозависимости. Боле того - о легком излечивании наркозависимости.
На встречах в самых разных аудиториях я рассказываю о том, что бывших наркоманов почти не бывает. Так они сами говорят.

Утро наркомана, который уже перестал употреблять наркотики, начинается примерно с такого сеанса самопсихотерапии: “Я – наркоман, у меня потребность в наркотике. Но я отдаю себе в этом отчет и буду держать себя в руках, я могу победить, я сильный!”

Страшная суть в том, что после снятия физиологической зависимости все равно остается психологическая зависимость, тяга к наркотику, к испытанному кайфу. Как будто в голове сидит зверь, который грызет тебя каждую секунду и требует: “Дай! Дай! Дай!” И многие, очень многие – не выдерживают.

Не надо питать иллюзий. Даже тот, кто несколько лет на ремиссии, то есть несколько лет не употребляет наркотики, все равно почти никогда не становится обыкновенным, рядовым членом человеческого сообщества, как мы с вами. Это почти недостижимо. Они все время держатся вместе, общаются друг с другом не только потому, что находят другу в друге поддержку и опору. Это да. Но еще и потому, что им с нами – неинтересно, нет у нас уже точек соприкосновения. Они и жениться стараются на таких же, как они. У них – другой мир. Уж кто-кто, а профессиональные врачи это знают...
В этот момент обязательно поднимается удивленный человек (однажды это было не где-нибудь, а в медицинском (!) колледже) и вопрошает: “Как же это так!? Ведь по телевизору говорят и в газетах пишут, что наркозависимость излечивается...”

Тогда я привожу такую аналогию. Все испытали, что такое грипп. Представим, что от гриппа вылечивается 5 процентов заболевших. То есть 5 человек из 100. А остальные 95 человек из 100 продолжают мучительно болеть и в конце концов умирают.

Скажем ли мы после этого, что грипп вылечивается!? Ну разумеется – нет. Мы же не идиоты.
В Западной Европе, где медицина не в пример лучшего нашего, полностью излечиваются от наркозависимости 5 процентов больных. 5 человек из 100.

Но почему же тогда мы повсеместно слышим и сами говорим, что наркозависимость излечивается? В ответ – дружное пожимание плечами...

Безусловно, в этот миф вплела свою песнь и реклама частных врачей и клиник. Однако миф существовал и до широкого распространения платной медицины.

А уж сейчас-то – расцвел пышным цветом! Вот только один пример, от которого у любого знающего человека дыхание перехватит. В газете тиражом три с половиной миллиона экземпляров(!) выходит такой рекламный текст: “Только что в области медицины свершилась настоящая революция... Таких людей (наркоманов - С.Б.) считают неизлечимыми даже в высокоразвитых государствах: врачи расписываются в бессилии современной медицины и разводят руками. Снимите ими лучше свои шляпы, господа! Снимите шляпы перед лучшими умами нашего Отечества, ибо они нашли новый, революционный способ раз и навсегда избавить страждущих от смертельной кабалы”.

Смелость, конечно, обеспечивает успех. В рекламе. Но на всякий случай не мешает сослаться на поддержку официальной медицины. А поскольку ее нет и не может быть, никакой официальный медицинский орган не подпишется сегодня под таким заявлением, то в ход идет незамысловатая, но действенная игра в слова. “... Клиника предлагает лечение на базе наркологического отделения центральной московской больницы при Минздраве РФ”.

На несведущего человека упоминание Министерства здравоохранения, конечно же, произведет необходимое впечатление. Он же не анализирует текст с пристрастием, не подозревает подвоха, не предполагает, что слова “на базе больницы при Минздраве РФ” скорее всего означают, что эта частная клиника просто-напросто арендует помещение у бедной государственной больницы. Только и всего.
Так творится реклама.

Однажды судьба свела в одной телевизионной передаче тогдашнего главного нарколога страны Владимира Егорова и автора этих строк с довольно знаменитым частным врачевателем Н.Н. При этом Н.Н. с такой рекламной безапелляционностью говорил о своем всемогуществе, что я прервал его и напрямую обратился к зрителям. Мол, будьте осторожны, мировая медицина бессильна. Тот, кто найдет способ избавления больных не только от физической, но и психологической зависимости, тот наверняка получит Нобелевскую премию и будет достоин памятника с надписью “Благодетелю человечества”. И если верить словам врача Н.Н., то мы видим перед собой как раз такого человека. Скажите, господин Н.Н., вы уже запатентовали свою методику?

Н.Н. поперхнулся. Только на секунду. Спасибо этой секунде. А то бы он, напористый говорун, снова начал вещать, прямой эфир бы кончился – и миллионы телезрителей остались бы с убеждением в его медицинском всемогуществе.
Нас спасла эта секундная пауза. В нее-то и вклинился главный нарколог страны Владимир Егоров и сказал, что министерство трижды предлагало врачу Н.Н. пройти экспертизу его метода и трижды Н.Н. отказывался. Повторю: речь шла о частном враче, который очень известен.

Так он, как я сейчас понимаю, просто скромник по сравнению с нынешними “революционерами в области медицины”. Мне только одно непонятно: зачем тратиться на рекламу, которую увидят-не увидят, поверят-не поверят... Я предлагаю самый прямой и самый простой путь к величайшему богатству и всепланетной славе. Пройдите экспертизу, запатентуйте метод. Получите Нобелевскую премию и официальное звание Благодетеля человечества. Не хотят...

Такая реклама не только противоречит врачебным канонам, этике, но и просто-напросто опасна для общества. Она внушает молодым, что ничего страшного в употреблении наркотиков нет. Насмотрится, начитается мальчишка и придет к нехитрой мысли: ну подумаешь, подсяду немного на иглу, испытаю, что это такое, а потом вылечусь и – все дела!
Когда он поймет, что попался на самый страшный обман в своей жизни, может быть поздно. Скорее всего – будет поздно.
Остается добавить еще кое-что существенное о правовой стороне дела. Отстает ли и насколько отстает закон от жизни вообще и медицинской практики в частности – вопрос обсуждаемый. И уже по мере обсуждения вносятся поправки. А до того плох или хорош действующий закон, но это закон. Общество должно знать, что по российскому законодательству лечением наркозависимости у нас имеют право заниматься только государственные клиники. То есть все частные больницы работают вне закона.

Пусть они умирают!?
На встречах в самых разных аудиториях иногда задают мне довольно страшный вопрос: а зачем мы занимаемся лечением этих людей, если результат почти нулевой, зачем тратим громадные деньги? Одно дело – частные, платные клиники и услуги. Но ведь там, где лечение бесплатное, тратятся государственные деньги! Не лучше ли эти деньги отдать на другие, более насущные нужды? А этих – предоставим своей судьбе, уж коли они ее выбрали... Я всегда говорю, что ответ здесь очень простой. Да, существовало такое племя, когда стариков, уже не способных охотиться и приносить добычу, то есть бесполезных людей, убивали посредством удушения. А фашисты, например, истребляли всяческих инвалидов, людей с отклонениями, чтобы не портили расу. Но обычай исчезнувшего племени и тем более фашистские законы почему-то не распространились на все человечество. Пока мы боремся до последнего за жизнь, здоровье и судьбу этих несчастных, больных людей - мы остаемся человеческим сообществом. А как только перестанем за них бороться – автоматически перестанем быть людьми. Только и всего...

Творчество, или “По щучьему велению”, или “Какая же я дура...”
 В различных кругах широко бытует мнение, что наркотики способствуют творчеству. Моя героиня Катя Клешина сознательно поставила эксперимент на себе. О его результатах я скажу в конце главки.

А пока уточним. Наркотик - допинг, стимулятор. И естественно, приняв допинг, ты можешь работать с удвоенной, утроенной силой. Какой ценой - это другой разговор. Но как всегда бывает, когда люди слышат звон, тут все перепуталось, одно выдается за другое, одно дилетантски подменяется другим - и в итоге наркотики и творчество опасно соседствуют в сознании.

Особенно в сознании юношей и девушек. В их годы все в душе кипит и бурлит. Это пора самого естественного и самозабвенного творчества - творчества жизни. И почти каждый уверен: если изложить на полотне, на бумаге, в музыке, в стихах или прозе переполняющие душу мысли и чувства - мир ахнет.

А без такого ощущения ничего и не создается. Такая самооценка или переоценка - совершенно естественна для любого творческого человека - стар он или млад. Так что молодым людям надо писать, сочинять, конспектировать, выплескивать на бумагу то, что теснится в сердце. Обязательно. Кто знает, чем обернется и как аукнется через какое-то время наша сегодняшняя случайная догадка, мысль, парадокс, наблюдение.

Я написал скучные слова: “через какое-то время”. Сейчас скажу еще скучнее: через годы испытаний ума и души, горы прочитанных книг, тысячи и тысячи рабочих часов... В общем, занудство. А хочется всего, сразу, много. И чтобы при этом совсем не утруждать себя. Чтобы однажды утром проснуться богатым и знаменитым. Только так! Я ведь не в осуждение говорю. Все мы такие. Про другие народы не знаю, но ведь это у нас родилась, это наша заветная сказка - “По щучьему велению...”

Мы знаем, что так не бывает. Но очень хочется. Знаем, что Маркесу однажды в миг, “по щучьему велению”, пришла идея романа “Сто лет одиночества”, а потом он уволился с работы, продал все, что имел, и на полтора-два года заперся в рабочей комнатушке... Видим, что Чак Норрис работает, как сто индийских слонов. Попробуй-ка снимись в таком количестве фильмов! Да ни у какого человека, кроме чемпиона мира по карате, просто физических сил не хватит! Конечно, он не пьет и не курит в первую очередь потому, что ему не нравится, не хочется, противно. Но в какой-то степени и потому, что помешает работе.

Всё мы знаем и видим. Но очень хочется стать Чаком Норрисом, кашляя от табака, сипя от алкоголя, не делая даже утренней зарядки. Очень хочется стать Маркесом, придумав или даже написав две более или менее складные фразы.
И вот здесь-то в юные умы и сердца закрадывается соблазнительная мысль о связи творчества и наркотиков. А вдруг!
Увы. Насчет труда я занудствовать больше не буду. А скажу сразу главное слово. Талант. Он или есть - или нет. И даже труд, каторжный труд - не заменит таланта.

А вы говорите о наркотиках...
Лучше всего об этом сказала моя теща Наталья Вениаминовна: “Там, где ничего не положено, ничего не возьмешь...”
И с этим уже не поспоришь.

А теперь наконец об эксперименте, который поставила на себе Катя Клешина. Она - девочка не без способностей. Вот и решила однажды не просто так колоться, а вроде бы со смыслом. Создать что-нибудь эпохальное. Подчеркиваю: Катя имела в виду акт сознательного творчества. Роман, рассказ или повесть. От третьего лица. Чтобы все - как у настоящих писателей. Потому что некоторые наркоманы тоже пишут, но... Просто садится человек и записывает свои ощущения после дозы. Я бы назвал это потоком наркотического сознания.

Катя же стремилась совсем к другому. Вколола дозу, дождалась прихода и села за стол. Там уже лежала ручка и большая общая тетрадь.

Очнулась она утром. Подошла к столу и увидела, что полторы страницы тетради вкривь и вкось исписаны одной и той же фразой: “Какая же я дура...”, “Какая же я дура...”, “Какая же я дура...”, “Какая же я дура...”

Чума
 Всего мы ожидали от этой жизни, но только не девятого вала детской беспризорности. Слово-то забытое — «беспризорники»... Посмотрите внимательно на улицы, на вокзалы, автостанции, полутемные скверы: кто эти мальчишки и девчонки с быстрыми глазами и чересчур свободными манерами. Да, дети. Еще — дети. Но уже дети — опасные. Растленные, с малых лет готовые на все. Ибо чего еще можно ожидать от мальчишки, который с десяти лет живет один на вокзалах в обществе бичей, бомжей, проституток и воров. Чего ожидать от десятилетней девочки, подобранной на Подольском вокзале, девочки, которая уже ворует и имеет половые связи...

У нас уголовная ответственность за нетяжкие преступления наступает с шестнадцати лет, а за тяжкие — с четырнадцати. Значит, до шестнадцати лет можно воровать, особо не боясь...

Как бы ни хотелось сторонникам жестоких мер, но этот порог снижать нельзя, ибо тогда мы повторим карательную практику двадцатых-тридцатых годов, когда у нас была введена уголовная ответственность детей с двенадцати лет. Но нельзя закрывать глаза и на то, что именно порогом уголовной ответственности детей пользуются взрослые преступники. Они подбивают подростков на мыслимый и немыслимый «беспредел», говоря, что «им все равно ничего не будет». И ведь верно. Не будет. Если, конечно, не считать «малолетки», то бишь колонии для малолетних преступников в частности и сломанной жизни вообще...

Но ведь подростки чаще всего не думают. Даже не знают, не представляют, на что их подбивают. И идут на все. Анаша, проституция, воровство и даже грабежи — это, простите меня, еще «семечки». А теперь представьте себе наемного убийцу в возрасте тринадцати лет и шести месяцев. Убийцу, который может сделать все, вплоть до сожжения жертвы заживо, — и ему «ничего не будет», поскольку даже за тяжкие преступления уголовная ответственность наступает только с четырнадцати лет. И представьте себе, кем он вырастет...
А у девчонок дорога одна — в проститутки.

Алине Сабитовой из Елабуги — шестнадцать лет. Кате Дерябиной из Казани — четырнадцать. Оксане Федоренко из Иркутска — пятнадцать. Но их судьбы, их рассказы о себе страшно одинаковые, словно под копирку. Прежде всего, конечно, неблагополучная семья. Мачеха или отчим. Издевательства. Пьянство безобразное или «в меру». Случайные ранние половые связи или изнасилование, оставшееся тайным, а потому и безнаказанным. Или и то, и другое — вместе. Тусовки в своем городе, среди местных «крутых» и коммерсантов, но чаще всего — просто среди местной шпаны. В своем городе «развернуться» малолеткам все-таки трудно: все знают, родители, школа, милиция... И тогда, сговорившись, вдвоем-втроем девчонки сбегают из дома, едут вроде бы мир посмотреть, себя показать. И конечно, в большие города — Москву, Петербург... А там все просто. Там их моментально вербуют.

Делается это так. К девчонкам, в растерянности толкущимся на вокзале, подходит их сверстница, а чаще всего девушка постарше. Она их, беспризорниц, определяет сразу по неряшливости, неухоженному виду, поведению: смеси провинциальной робости и наглости одновременно. И предлагает: «Девочки, хотите работать?» А те уже знают, что сие означает. Договариваются сразу, тут же. И взрослая девушка отвозит их на квартиру в Москве, как правило, на окраине, в большом жилом массиве. Квартира трехкомнатная. В каждой комнате живут по три-четыре девочки. Там новоприбывших отмывают, покупают кое-какие вещи, а вечером уже выводят на работу. Документы, разумеется, отбирают. Если они есть.
Работают на точках. Скажем, на Тверской улице в Москве такие точки может заметить любой внимательный прохожий. У телеграфа, у гостиницы «Минск», у ресторана «Баку», словом, через каждые двадцать — тридцать метров толкутся группы девчонок четырнадцати— шестнадцати лет во главе со взрослой девушкой или женщиной — сутенершей, «хозяйкой» дома, содержательницей. К точке подкатывает машина — клиент. Спрашивает у сутенерши: «Сколько?» Та называет цифру. Клиент передает ей деньги, выбирает девчонку себе по вкусу и увозит ее до утра. Утром девочка возвращается на квартиру, отмывается, отсыпается, а вечером ее снова выводят на продажу.

У каждой сутенерши, как правило, две крыши: уголовники и — милиционеры. Установлена такса за охрану каждой «головы»: чем ближе к центру города, тем выше.

То есть детская, малолетняя проституция — налаженный преступный бизнес. Деньги там вращаются громадные. Бизнес практически безопасный, потому что никто и никогда в милицию там не обращается: ни крутые, ни сутенерши, ни сами малолетние проститутки. Они только одного боятся: как бы не попасть на ночь к «люберецким» или «солнцевским»... Те, как говорят девчонки, отличаются особым садизмом: купленную на одну ночь малолетку насилуют всем кагалом, по несколько суток не выпускают. А в остальном беспризорные девчонки-проститутки даже довольны своим существованием, говорят, что так, мол, получше, чем с бичами и бомжами на вокзалах ошиваться... О том же, что с ними будет, как правило, никто из них не думает. Не думают даже о том, что могут нарваться на маньяка или группу маньяков, садистов, что их могут замучить, растерзать, выбросить где-нибудь на помойке и никто о них не узнает: тысячи и тысячи мальчишек и девчонок в розыске по России, кто и когда определит, чей там труп нашли на пустыре...

По данным государственного доклада о положении детей, сейчас в России сирот больше, чем было после Великой Отечественной войны. А беспризорников – по заключению Российского детского фонда и движения “В защиту детства” – от 3 до 4 миллионов. Они живут вне времени, пространства, страны, государства. Попадут в облаву - окажутся в приемнике-распределителе, не попадут - так и бродят.

Кстати, сейчас решено паспорта выдавать с четырнадцати лет. Мол, они взрослые уже, нечего лишать их прав. Только я с беспризорной кочки зрения подозрительно думаю: а уж не для того ли затеяно, чтобы уже с четырнадцати лет судить их на полную катушку!? Нечего, мол, цацкаться... Вполне возможно, что я чересчур подозрителен. Но вот раньше любое вступление в половую связь с несовершеннолетними каралось законом, а сейчас - можно с четырнадцати лет, если «по взаимному согласию». Да за такой уголовный кодекс совратители малолетних, педофилы, сутенеры и сутенерши теперь на всех углах (где торгуют детьми) будут возносить хвалы родному им государству! Следствия такой глупости (о злом умысле говорить не имею права) сказались тут же: число преступлений против малолетних выросло втрое. Но, кажется, депутаты опомнились и в 2002 году, через четыре года после своей же ошибки, внесли изменения и дополнения в Уголовный кодекс, по которым планка половой неприкосновенности с 14 лет повышается до 16 лет. Кстати, в США, на которые часто любят ссылаться наши сторонники неограниченных свобод, законы, защищающие детей, отличаются особой суровостью и бескомпромиссностью. Там вообще каждого человека, не достигшего 18 лет, рассматривают как ребенка. А если, не приведи случай, кто-то посягнул на невинность ребенка, пощады, как у нас, не будет. Вступление в половую связь с несовершеннолетними карается заключением до 10 лет, а изнасилование не достигших 14 лет – пожизненным заключением.

Беспризорники. Откуда-то из двадцатых годов вдруг пришло в нашу жизнь это слово. Только их, нынешних, лишила детства не гражданская война... Дети бегут из домов, из семей, из своих маленьких городков и стекаются в мегаполисы, где легче затеряться, легче пристроиться к банде. И с каждым днем их все больше и больше. Из них, из беспризорников, и набирается сейчас значительная часть армии преступников.

Не хочу пугать, но, по некоторым наблюдениям, чума только еще начинается.

А если наркотики продавать в аптеках?
 Как вы понимаете, вопрос более чем рискованный.
У врачей, милиционеров, наркоманов я спрашивал, как они относятся к тому, чтобы открыть свободную продажу наркотиков в аптеках. Что будет, если государство само возьмется производить их в достаточных количествах и довольно дешево продавать всем желающим? Скажем, как водку...

После долгих, горячих дискуссий наркоманы все, за редким исключением, посчитали, что такой шаг был бы не то что гуманен, но и полезен.

После столь же долгих, сумбурных дискуссий врачи и милиционеры все же склонялись к тому, что этого делать нельзя, это будет страшно, это будет чересчур...

В то же время всем ясно, что запретами порок не победить. Там, где порок, — там и преступность, которая паразитирует на этом пороке. А в наших условиях смешно говорить «паразитирует». Деньги наркомафии уже вкладываются в концерны, в фирмы, ассоциации, то есть - в экономику страны. Все это знают, и, похоже, никого сие особо не волнует. А вернее, относятся к сему, словно к атмосферному явлению: дождю, снегу, граду. Ничего, мол, не поделаешь...

А во-вторых, и это главное, пока существует запрет — будут существовать, плодиться миллионы и миллионы мелких и средних преступников, несчастных пацанов и девчонок, идущих ради одной дозы на все: на воровство, обман, грабеж, проституцию. Пацанов и девчонок, составляющих армию, рядовой личный состав уголовной империи, которой правят неизвестные императоры.

Приведу еще раз все тот же пример. Героин – один из самых дорогих наркотиков, мало кому доступен, тем более молодежи. Однако тысячи и тысячи подростков, юношей и девушек в Москве почти регулярно употребляют героин. Откуда деньги? А они денег не платят. Они - работают в героиновой цепочке. То есть - распространяют наркотик. И за это получают свою дозу. А ведь распространение наркотика - уголовная статья. То есть мы имеем десятки тысяч уголовных преступников, которые совершают уголовные преступления всего лишь - за дозу...

На пристрастии больных людей к зловещему дурману, как на фундаменте, воздвиглось многоэтажное здание организованной преступности. Начать государственное производство и открытую продажу наркотиков — значит выбить фундамент из-под здания наркомафии, лишить этот чудовищный раковый нарост его питательной почвы. Конечно, останутся боссы, успевшие легализовать свой новый бизнес, но сама наркомафия, как таковая, просто-напросто перестанет существовать.

И самое главное — исчезнет почва для миллионов и миллионов преступлений, исчезнут миллионы и миллионы мелких и средних преступников, избегнут уголовной участи десятки миллионов подростков.
А будут только больные люди.

Люди, которых надо лечить.
Но у легализации наркотиков есть и другая сторона. О ней – в главе “Что такое голландский опыт”.

 Как это делается в Голландии
Хелла Ротенберг, журналист
 Меня в Москве часто спрашивают: “А правда ли, что в Голландии продажа наркотиков чуть ли не узаконена?” Отвечаю сразу: “Нет”! Законы у нас такие же, как и во всех европейских странах. Но мы в своей жизни часто исходим не столько из буквы закона, сколько из соображений целесообразности. У нас, например, стараются без серьезных причин не сталкивать закон и человека. Да, в так называемых кафе-шоп у нас можно свободно купить марихуану, все об этом знают, но полиция закрывает глаза, а если устраивает облавы, то для виду.

Больше того — государство дает наркотики бесплатно. В каждом городе на определенных улицах стоят автобусы с медперсоналом. Наркоманы знают, что сюда можно прийти, и им сделают укол мягкого наркотика — метадона. Конечно, человека запишут, зарегистрируют. Это делается для того, чтобы несчастный не начал добывать наркотики любыми путями. А какие у них пути — известно. Или украсть что-нибудь, или войти в банду. И для того, конечно, чтобы наркоман, если он хочет, выходил, как они говорят. То есть менял сильный наркотик на мягкий метадон, а потом постепенно снижал дозу и — излечивался... Немалое значение имеет и то, что наркотик не самодельный, то есть — чистый, уколы делаются одноразовыми шприцами, а значит, нет опасности распространения СПИДа. В общем и целом — снижается напряженность. Больные люди, жалкие люди, несчастные люди не загоняются в угол. Не доводятся до предела.
Однако я не уверена, что у вас такое возможно. Во всяком случае - пока. Общество должно пройти определенный путь осознания проблемы. А путь этот не пройден до конца и на Западе в большинстве стран. Поэтому нас ругают, говорят, что от нас распространяется вся зараза. Во многих газетах писали и по телевидению говорили про «голландскую болезнь», нас называли чокнутыми...

Однако сейчас яростная критика идет на убыль. В Европе и в Америке начинают к нам присматриваться, задумываться. Самые непримиримые наши оппоненты — американцы уже приезжают в Голландию, знакомятся с нашим опытом. Видимо, убедились, что одними запретами и полицейскими мерами наркоманию не победить.

А у вас, насколько я знаю по опыту нескольких лет жизни в России, пока что борьба с наркоманией целиком и полностью отдана на откуп репрессивным органам. У вас само собой разумеется, что наркоман — это уголовник. У нас же делается все, чтобы наркоманию отделить от уголовщины. Никому в голову не придет зачислять мальчишек, курящих марихуану, по ведомству полиции. И сами школьники, попробовав, бросают, потому что четко осознают: дальше уже грань, за которой начинается уголовщина. Они понимают, что наркотики и учеба, наркотики и работа — несовместимы. А жить надо, как все люди, то есть стремиться к успеху, к реализации своих способностей. Но такое понимание зависит, конечно, от условий жизни, от общественной атмосферы. Ведь никто не хочет оказаться неудачником в жизни, последним. Вот в чем суть.
Понятно, мы маленькая страна. Но очень стабильная, прочная. И потому мы можем позволить себе многое: обсуждать, экспериментировать. Вам покажется смешным, но вся Голландия дискутировала: этично ли, гигиенично ли двух заключенных держать в одной камере, не нарушает ли это права личности. И в конце концов пришли к выводу, что нельзя, что каждый заключенный имеет право на отдельную благоустроенную камеру. И даже в этом смысле сажать людей невыгодно: расходы очень большие... Но если серьезно, то дело, конечно, в другом. Человек, попавший в тюрьму, там развращается, приобретает уголовный опыт. И если он попал туда по какому-нибудь пустяковому поводу, там он становится, судя по материалам вашей прессы, уже как бы профессиональным преступником. А мы стараемся, чтобы наши люди как можно меньше соприкасались с тюремными нравами и обычаями, стараемся не унижать людей.

У вас же считается, что наказание неотделимо от унижения. Человека сразу наголо остригают, напяливают на него какую-то немыслимую одежду... Я уже не говорю о нравах, которые царят за колючей проволокой. А когда в вашей прессе заводят речь о том, что так нельзя, что унижение противоречит всем общечеловеческим нормам, то очень многие принимают подобные рассуждения в штыки: «Это же преступники, поделом, мало еще!» Мне такие люди знакомы по Голландии. И у нас немало сторонников жестких мер. Но, к счастью, в большинстве своем общество сознает, что, унизив человека, оно получит врага. Униженный, оскорбленный человек несет в себе заряд агрессии, который может рано или поздно взорваться. И потому мы сейчас, например, обсуждаем введение альтернативного наказания, без лишения свободы. Да, тюрьмы у нас как у вас гостиницы, да, на выходные дни заключенных отпускают домой, но для наших людей даже самое малое ограничение свободы — уже самое страшное наказание.

Но, говоря о либеральности наших порядков, замечу, что я не всегда и не во всем согласна с некоторыми установившимися нормами. Скажем, у нас считается, что принудительное лечение наркоманов недопустимо: мол, это нарушение прав личности. На мой же взгляд, это уже извращенное понимание прав человека. Если человек, став наркоманом, нарушил те или иные нормы и законы, принятые в обществе, то общество имеет полное право защищать себя.

Что такое голландский опыт
 В России разговоры о легализации наркотиков уже сродни разговорам о футболе и воспитании детей. В которых, как известно, понимают и знают толк все.

А у меня нет своего мнения. Нет ярко выраженной позиции – “за” или “против”. Но я решительно – за обсуждение. Потому как при обсуждении, осмыслении какого-либо явления обязательно вынесем что-нибудь полезное, узнаем что-то новое, подчас совсем неожиданное.

Например, никто не знает, какой непредсказуемой стороной может обернуться легализация наркотиков в нашей непредсказуемой стране. Меня просто потрясло высказывание на сей счет одного из моих знакомых наркоманов. Он полагает, что голландский опыт у нас невозможен, потому что этого не позволит ...наркомафия. Для нее это все равно что нож в сердце. И она будет всячески возбуждать против общественное мнение. А на крайний случай у нее отработан такой вариант: повсеместно громить аптеки, чтобы люди в них боялись работать...

Видите, какие умопомрачительные варианты и сюжеты дает реальная жизнь и как бледновато выглядят на их фоне однозначные мнения и высказывания.

Но самая главная наша беда в том, что мы всё ищем простые решения. Или опровергнуть, дать отповедь. Или же быстренько перенять и внедрить некую технологию - и все будет в порядке. А технология - не спасает. Простых решений не бывает.

Для понимания надо чуть-чуть отвлечься от злобы дня и представить, что такое Голландия. Там жизнь построена на основах протестантской, буржуазной морали - труд, честность, дом, семья, еще раз труд и еще раз честность. И над всем этим - Закон и Порядок. То есть законопочитание у них в крови. И тем не менее законопослушные голландцы, столкнувшись с наркоманией, проявили удивительную гибкость. А может, вернее назвать это более близким для них словом - здравый смысл.

То есть власть и общество пришли к пониманию, что одними административными мерами положения не исправить. Беда подступила такая, что для ее преодоления требуются другие навыки, другие усилия и подходы. Тут необходимо особое отношение, бережность, внимание, воспитание, общее раздумье, ибо речь идет о детях, о молодежи, о настоящем и будущем страны.

И если что и перенимать у голландцев, так именно это отношение общества и государства к детям, попавшим в беду.
Вот что такое голландский опыт. По моему мнению.

 Восток и Запад
 Наши умные, информированные мальчишки на встречах иногда говорят: “Хорошо, согласен, наркотики – это погибель. И мне лично они на дух не нужны. Но объясните, почему Запад до сих пор живет и процветает, а не рухнул в пропасть к чертовой бабушке. А там ведь очень многие употребляли марихуану, почти повально, и ничего. Сам Билл Клинтон в молодости баловался травкой, а стал президентом США! Объясните!”

Затруднительная ситуация... Но только на первый взгляд. Здесь суть в том, что западный человек и советско-российский
человек – совершенно разные социально-психологические типы двуногих млекопитающих. То, что для них баловство, для наших – судьба.

Да, у них очень многие молодые люди курили и курят марихуану. Но в западных подростков с молоком матери, с генами отца, в плоть и в кровь на подсознательном, природном уровне вбит один принцип – добиться успеха в жизни. Состояться. Стать гонщиком, как старший брат. Преуспевающим адвокатом – как дядя. Строительным боссом – как отец. Каждый мальчишка даже не знает, а на клеточном уровне ощущает, что наркомания и учеба, наркомания и успех в жизни, к которому каждый стремится, - несовместимы. И потому марихуана так и остается у них баловством, грехом молодости.
У нас же, если закурил первую сигарету с анашой - значит выбрал себе судьбу. И с этой дороги уже - никуда. В скором времени с анаши-марихуаны переходят на иглу: на винт, на опий, героин. И так до конца. Как в омут с головой...

И потом, представления мальчишек о повальном курении марихуаны на Западе несколько преувеличены. Мои знакомые – голландская журналистка Хелла Ротенберг из Роттердама и американский экономист Джейн Прокоп из Бостона пришли в ужас, прочитав «Сны золотые...». Просто в ужас. А когда я заметил, что и у них самих немало этих прелестей, они мне ответили... Каждая порознь, но словно под копирку. Суть их ответа такова. У них наркомания как бы введена в некие рамки. Скажем, Джейн знает, что в Бостоне есть районы притонов, но она там в жизни не была. А обитатели тех районов в ее Бостон не приходят. У нас же все барахтаются в одной куче...

Обратите на этот момент особое внимание. Как и на то, что у подростков на Западе курение марихуаны уже не считается признаком крутизны. С каждым годом наркотики все дальше уходят на обочину молодежной жизни. Происходит жесткое и жестокое разделение. Если вы хотите курить и колоться – курите и колитесь. Мы вас преследовать не будем. Мы даже обеспечим вам пособие по безработице и инвалидности. Живите в своих трущобах как хотите. Но только не лезьте к нам, не путайтесь под ногами белых людей, не мешайте нам строить жизнь так, как мы ее строим...

Вот в чем разница между наркоманией на Западе и наркоманией у нас.

 В конце туннеля есть свет!
Олег Зыков, врач-нарколог, президент фонда «Нет - алкоголизму и наркомании»
 Многие убеждены, что наркомания неизлечима. В некотором медицинском смысле это действительно так: медицине неизвестны центры, управляющие наркозависимостью. А раз неизвестны - то и воздействовать на них невозможно. Однако грубейшая ошибка считать наркозависимость непреодолимой. Все - в руках человека.

В начале пути кажется, что кругом мрак и нет просвета. Но он есть, есть свет в конце туннеля! Это надо уяснить, четко осознать - и тогда будет легче бороться с самим собой.

Как у всякого врача-нарколога, у меня десятки примеров и пострашнее, нежели судьба Алексея, обычная судьба наркомана. Например, к нам в группу Анонимных Наркоманов приходит двенадцатилетний мальчишка. Работа группы построена на так называемых слушаниях. Один человек выходит к кафедре, рассказывает о своей жизни, делится опытом, а остальные - слушают. Если он попросит - советуют, обсуждают, высказывают свое мнение. И вот представьте: сидят в аудитории мужчины разных возрастов и разных профессий, часто убеленные сединами, прошедшие все круги жизни - и слушают двенадцатилетнего мальчишку. Быть может, его-то опыт пострашнее, чем прочие, поскольку наркоманская жизнь его началась в восемь(!) лет...

И этот двенадцатилетний человек уже два года как не притрагивается к наркотикам, сам себя держит в руках!
А вот мужчина в три раза старше его - не выдержал и шести месяцев. Сорвался. Исчез из нашего поля зрения на два года. Где его носило по жизни - можно только представить. Но он вернулся к своим товарищам - и вот уже четыре года в группе, четыре года на ремиссии. Так у нас называется период частичного или полного исчезновения болезни.

Да, в лечении алкоголизма широко распространено кодирование, вшивание так называемой «торпеды» и так далее. Я в принципе не против этих методов. И тем не менее мы должны отдавать отчет, что при таком лечении одна зависимость меняется на другую. Человек живет под страхом. А уж если сорвался, то не то что возвращается к изначальной точке, с которой начал, но часто даже и отбрасывается на несколько лет назад. Непредсказуемы в таких случаях и последствия срыва.

При нашей системе неволи нет. Человек сам принимает решение и сам себя вытаскивает из ямы. Конечно, при помощи товарищей по несчастью. И здесь даже срыв не страшен. Потому что никто и ничто не отберет у человека уже пройденного пути, уже накопленного опыта ума и души. Это - как подъем в гору. Бывает, сорвется нога с уступа и часть пути надо проходить заново. Но маршрут уже знаком, знания и опыт остались в памяти. Однажды тобой покоренный уступ второй раз покорить несложно. И - дальше двигаться к вершине.

Минное поле
Как-то давно, еще до первого выхода книги, на телевидении готовилась передача с моим участием. Я принес редакторe, молодой милой женщине Марине, несколько газет с главами из книги, со статьями и интервью.
На следующий день Марина встретила меня с перевернутым лицом:
- Выходит, мы живем на минном поле!

Она дала почитать эти газеты своему пятнадцатилетнему сыну. А тот отреагировал совершенно неожиданно: сказал, что слышал о вещах пострашнее, потому что многие его знакомые и курят, и колются.
- Выходит, мой сын ходит по минному полю! - ужасалась Марина. - Мы все находимся на минном поле!
И слова очень точные, и, самое главное, ситуация самая что ни на есть типичная. Жил-жил человек, ничего не ведая, думая, что наркотики и наркоманы - это где-то и с кем-то. И вдруг осознал, что беда все эти годы ходила и ходит рядом. Рядом с сыном...

Это ведь как радиация. Ни вкуса, ни запаха, не слышно ее и не видно. Трудно сразу осознать...
А надо. Усвоить навсегда - каждый раз, выходя за порог дома, ваш сын и дочь ступают на минное поле. И единственный способ не взорваться - знать, не дать себя обмануть, быть готовым к отпору.

Наверно, я уже писал об этом. Но не грех и повторить. Для мальчишек и девчонок дворовая компания - это их мир, их социальная ниша, среда. Вольно или невольно, но они живут по законам этого мира. И четырнадцатилетнему или семнадцатилетнему человеку очень трудно противостоять общему мнению, террору среды. Если считается, что курить и колоться - «это круто», то нужно иметь гигантские силы, необыкновенную самостоятельность мышления и крепость духа, чтобы противопоставить себя подростковой среде.

А силы дает только знание. Ведь никакой мальчишка не полезет в яму с дерьмом. Потому что знает, чем будет пахнуть.
Любая девчонка задумается, если будет знать, что ей придется ежедневно за дозу делать минет каждому грязному подонку на рынке, в подвале или на чердаке.

Не знают. Потому и расхаживают беспечно по минному полю. До первого подрыва. А потом уже поздно.

Как узнать, что ваш ребенок употребляет наркотики?
 Есть абсолютно проверенный, стопроцентный способ определения. Это наркотесты. Простые, не требующие никаких специальных навыков. Наподобие тех, что широко распространены среди диабетиков для моментального определения сахара в крови. То есть никуда ходить не надо. Никто, даже врач, не будет посвящен. Все делается на дому. Наркотест - это просто полоска картона. Она опускается в стакан с мочой – и тут же проявляется результат. Есть тест-полоска на один вид наркотика, а есть сразу на несколько видов.

Простота и удобство в использовании, быстрота и точность полученного результата, полная конфиденциальность - лучше не придумаешь. Но многие родители о них и не слышали. Тем более никто не знает и не может рекомендовать, как их применять в семье.

Здесь необходим особый такт. Одно дело школа, училище, где тестирование может проводиться как бы в обязательном порядке. Как, например, в США, где во многих учебных заведениях введены специальные программы контроля. И совсем другое дело - дом, семья. Надо учитывать и нашу ментальность, отличную от западной, где медицинские тесты, визиты к психоаналитику давно стали чем-то вроде соблюдения правил личной гигиены...

Нельзя не отметить один очень важный момент. Как показал опыт стран, где наркотесты находят широкое распространение в семьях, они там играют роль сдерживающего фактора. Подростки опасаются сделать первый шаг к употреблению наркотиков из элементарной боязни мгновенного разоблачения. Ведь страх (не будем обходить это слово) перед родителями за совершение неблаговидного поступка - он был и будет.

Иногда само тестирование и не надо проводить. Может, для вашего сына или дочери будет достаточно уже знания того, что в доме есть такая штука... Сдерживающий фактор. Но как сказать об этом детям, как принести эту штуку в дом и как показать ее, как завести первый разговор, чтобы не задеть их чувства, не вызвать сразу отпора... Посоветуйтесь с психологом, учителем, врачом-наркологом. Разыграйте, придумайте вместе некую ситуацию. К примеру, у отца на работе сегодня все обсуждали газетную статью про наркотесты. Что это такое? А правда, что в Америке они применяются сплошь и рядом - от Пентагона до школ, от банков до колледжей и мэрий? Говорят, сам факт существования наркоконтроля и наркотестирования в частных фирмах и на государственной службе имеет огромное значение. Ведь что у нас происходит на дискотеках? Шестнадцатилетний юноша с завистью смотрит, как раскованно и уверенно ведет себя там какой-нибудь двадцатитрехлетний молодой человек – прекрасно одетый, стильный, богатый. И сам он чуть ли не демонстративно нюхает кокаин (это ведь “шикарно”, все знают, как это дорого!) и других угощает, приближенных. А вокруг шепчутся: “Это такой-то из такого-то банка...” Так у шестнадцатилетнего человека поневоле укладывается в голове и в душе в один ряд: работа в престижном банке, кокаин, шикарная жизнь... В Америке такое невозможно. Там при повсеместном наркоконтроле, американский подросток знает, что наркоману, высокооплачиваемую работу в солидной фирме не предложат никогда... А правда, что и у нас будут вводить наркотесты?.. А где их купить? Интересно бы посмотреть, что это такое...

И так далее. Самое главное – завести первый разговор. И двигаться постепенно, как бы ненароком, без обострений и резких заявлений, ультиматумов...

Простите, что перешел уже чуть ли не к назиданиям. У каждой семьи свой мир, свой строй, своя атмосфера. Просто я напоминаю на всякий случай, что дело новое, необычное, и перед нами не взрослый человек, которого можно обязать, и не кулек в пеленках, который мы перекладывали с места на место, как хотели, а существо особое: с одной стороны, вроде бы постоянно ощетиненное, настроенное на отпор по любому поводу и без оного, а с другой – беззащитное и легко уязвимое. В общем - подросток.

А то, что наркотесты рано или поздно станут обычным делом и у нас, нет никаких сомнений. Приобщаться к западному опыту надо. Мы предпринимаем лишь первые шаги. Наркотесты прошли экспертизу, рекомендованы к применению и уже появились в аптеках.

 СОН ТРИНАДЦАТЫЙ
Андрей Ярышев, 24 года, Москва

Я никому подляны не делал никогда. С кем сидел на двух зонах — все подтвердят. Все скажут: Андрюха жил так — он никого не трогаел, но и его не трогай. Конечно, были дела, но между нами. Но чтобы я когда-нибудь к пацанам, к малолеткам подошел или кого из них на иглу посадил — никогда. Я сам на иглу сел малолеткой — и не хочу, чтобы пацанов трогали. Не говоря уже о том, чтобы насиловать, делать их педиками...

А тут так получилось, что этих как будто и я тоже... ну, не сам, а при мне же было. А совесть у меня все-таки есть. И страшно, не побоюсь сказать, что страшно. Если заметут по такому делу, по такой статье, за совершение развратных действий с малолетними, с пацанами, то мне уже не вылезти. Не будут смотреть, что я ни сном ни духом, что попал туда случайно, за кайфом пришел. Не станут разбираться: если у человека, то есть у меня, уже две судимости, то дальше идет автоматом, такой срок дадут, что до конца жизни...

Попали мы в это дело с корешем моим — он сейчас в дурдоме — как обычно все попадают. Во всех дворах есть пацаны постарше, помладше. Были и в нашем дворе двое, которые уже сделали по ходке в зону. В малолетку, само собой, но все равно — люди в авторитете. Да в любом случае для пятнадцатилетнего оглоеда восемнадцатилетний, упакованный парень будет авторитетом. А они дружили уже совсем со взрослыми, с крупняками.

Ну давали они нам раз-другой пыхнуть «дурью», то есть анаши покурить. Кореш мой с нее балдел слегка, а мне она как-то сразу не пошла. Сейчас-то я могу и от нее немного прибалдеть, для начала, а тогда, помню, ни в какую. А сказать-то нельзя, засмеют. А не скроешь, наверно, у меня все на лице было написано. Вот один из парней и спрашивает: что, не нравится? Да, говорю, что-то не в кайф. А он мне: давай тогда ширнемся, ты уже большой, а «дурь» — она только для малолеток и для плановых.

Конечно, я был польщен. Мы знали, что старшие ширяются, но у нас ничего не было, а просить боялись. А тут сами предлагают. Как я сейчас знаю, тогда они вкололи нам мульку, раствор на основе эфедрина. Это не секрет, не рецепт, это всем давно известно. И мне такой кайф сразу лег на душу. А дальше — больше. Дали попробовать более сложный наркотик, тоже из химии, первинтин называется, а по-нашему — винт. Он сильно на психику давит, от него в любой момент может крыша поехать. Я лично спать при винте не могу: только дремлю слегка, и голова постоянно в одну сторону повернута: где еще взять?

Винт бывает разный. Допустим, под базар или под метлу, то есть под разговор, а по-нашему — базар. На хате, когда винт все уколют, гул стоит: все друг друга перекрикивают, каждый про свое рассказывает, хвалится, хохочет. В общем, цирк.
Есть винт, который действует, словно конский возбудитель. Любой винт на это дело сильно влияет, но есть такой, который особенно. Есть винт деловой: сразу начинаешь планы строить, как банк взять, как сорвать кассу, как следы замести, как развернуть капитал. Короче, умнее тебя нет никого на свете. Все дураки, а менты — особенно.

Есть винт, который называется «камикадзе». После него чувствуешь себя так, что готов сквозь стену пройти, дом своротить. Все мышцы набухают кровью, в тебе кипит столько сил, что ты способен в одиночку расправиться с любой толпой. Скажут тебе: «Фас!» — и ты бросишься на любого и загрызешь насмерть. Но ведь раз такое дело, могут и послать на что угодно. Вот в чем суть.

Нас, пацанов, никого грызть, конечно, не посылали. Но потихоньку подводили к угону машины. Как обычно говорят: «Да вы чё, пацаны, да все будет путем, пригоните на такую-то улицу и бросите, а дальше не ваше дело, мы вас знать не знаем и видеть не видели. Но в свое время получите хорошие бабки!» Ну мы и ввязались. Страха не было, ничего мы не боялись. И от храбрости, наверно, врезались в столб. В общем, повязали нас — в малолетку на два года загремели.

А там, в малолетке, я сразу заболел - с желудком что-то случилось. И попал в санчасть. Очень мне там понравилось: белую булку с маслом давали. Со мной рядом лежал один пацан, с виду неприметный, но, как оказалось, очень ушлый. Ему прописали какую-то медицинскую мазь, из которой он там, в санчасти, ухитрился добыть эфедрин и сделать мульку! А для того, чтобы ширнуться, у него была игла и припрятана трубка от капельницы.

Мы с ним сошлись, или как там говорят скентовались. Дальше — больше. Приспособились мы варить винт. В каждой зоне есть школа, в каждой школе — химкабинет. Все ключи — у дневального. Дневальный выносит нам нужные реактивы, и мы варим.

Так отсидел я два года. Только хуже стало - получилось, что на зоне я еще плотнее сел на иглу.
Через год после отсидки женился. Нашлась одна девушка, поверила. Сошлись мы с ней. А раз женатый — уже по-другому смотришь на все. То надо, се, пятое и десятое. А ты — голяк голяком, ничего у тебя за душой нет, кроме матери. А она ничем тебе помочь не может, в смысле денег. Короче, решил я наверстать упущенное, сразу стать богатым, чтобы выглядеть не хуже других. Пошел на кражу. И попался. Кража-то пустяковая, но дали крупно - пять лет, учитывая, что уже была судимость.
Весь срок я не отбыл, но отсидел много. Разные наркотики перепробовал и все равно остановился на винте. Я уже привык к нему, он дешевле был, да и важно то, что я сам умел варить. А то, что от него человек довольно быстро идиотом становится, я знал, но не задумывался. В голову не брал. В ней одна мысль сидела: достать, добыть. Где брали? Ну в зоне, тем более во взрослой зоне тысячи путей и тысячи поставщиков.

Только я сел, обвыкся в зоне, через несколько месяцев приходит письмо: дочка родилась. Мол, теперь уже вдвоем ждут меня. И я, когда вышел, зарок дал: ни в какие такие дела не встревать. Устроился работать, все путем, на зоне специальность дали: пилить-строгать, паять-клепать. А от винта отвыкнуть не могу. Тянет и тянет, не человек я без него. Как будто во мне кто-то сидит и командует: дай - и все!

И сам я уже понимаю, что дальше так жить нельзя. Мне с женой надо быть, с дочкой возиться. Такой человек забавный получился, а у меня нет ни времени, ни сил, ни возможности заняться ими. Мозг сверлит одна мысль: найти, достать, уколоться. А ведь его надо найти, сварить, он же сам к тебе не придет.

У меня здесь, на воле, друзей нет - не успел завести. Один только кореш мой, тот самый, с которым мы на угоне попались еще малолетками. Он после того жил спокойно, помаленьку покуривал. И вот недавно, после второго срока, сижу я с ним в беседке, в парке, а он говорит: «Дай я тоже попробую ширнуться. И требует такой же дозы, какую я себе приготовил. А это много, для меня годится, но у новичка может крыша поехать. Вообще винт такая вещь: чуть передозняк — и крыша поедет. Я ему объясняю, что к чему, а он уперся, ни в какую. Дай и дай! Ну дали ему столько же. Мы же не вдвоем были, нас несколько человек. Думаем: поможем, если что. А он через пять минут залез на крышу беседки и начал речи толкать. Как будто на митинге. Ему кажется, что здесь тысячи людей собрались, все его слушают, а он их призывает куда-то. Ну что может человек под кайфом говорить? Вообще непонятно что! Мы думали: сейчас пройдет. А он кричит и кричит. Это, если сказать по-нашему, под митинг крыша поехала. Короче, отвезли его в дурдом. Получилось, что своего единственного кореша я своими же руками загнал в психушку. Вот какая у нас бывает судьба, какие повороты.

А я, значит, остался один. То с одной компанией, то с другой. У нас ведь постоянных нет, перемешиваемся. Так и попал в одну группу — к матерым. Меня они уважали: все-таки две ходки в зону. А не интересовался, чем они занимаются. Но по всему было видно, что волки, все прошедшие, все умеющие, короче — солидные. Денег там никто не считает, кайф всегда в неограниченных количествах, никто не жмется и себя не стесняет. Такая компания...

И вот однажды они привели на хату двух пацанов лет тринадцати-четырнадцати, ширнули и стали подкатываться, разговоры затевать, оглаживать. Там почти все люди с воли, никогда в зоне не бывавшие. Грамотные. Но должен сказать, что и с зоны приходят люди, на все темы подкованные, о чем хочешь могут базарить. И заводят они с пацанами разговор о гомосеках, о гомосексуализме вообще. Мол, на Западе кто как хочет, тот так и живет— и все такое... Называют имена каких-то знаменитостей западных, гомосеков, значит. А под винтом это же все внушается - хоть сразу, хоть постепенно. Да и вообще, с человеком, которому вкололи винт, можно делать что угодно. Что хочешь, то и лепи. Пластилин.

Вспомнил я утром про пацанов и думаю: нет, туда я больше не пойду, не хочу такую подляну видеть. И что это за люди такие, не знаю.

Не подумайте, что я такой неженка. Всякого повидал и этих тоже, «опущенных». На малолетке, когда первый срок мотал, пацаненок был, который за булку хлеба пятерым подряд давал...

А на взрослой зоне их двенадцать штук было, звали «петухами», стоять и сидеть рядом с ними считалось западло. «Опускали» там по-разному. Ну, например, загоняли в долговой тупик. Допустим, разрешают там играть в нарды. Вот играют с ним на что-нибудь. Раз за разом проигрыш растет, а потом, когда дойдет до высшей точки, ему говорят: ну что, с тебя надо получать...

Но там была зона, взрослые люди. Свои законы: не будь слабым, не будь лопухом. Но чтобы на воле на это дело малолеток подводить под иглой?! Это подляна!

Но за то время, что я на зоне пробыл, жизнь сильно изменилась. Теперь пацанов педиками делают специально, для утех всяких там “авторитетов”, и с каждым годом на этот товар все больше спроса. А еще что делают в притонах – я раньше никому не говорил. Сейчас среди некоторых крупняков, и не только среди них, мода появилась – заставляют пацанов и девчонок задницу, то есть задний проход себе вылизывать, кайф такой получают... Не то чтобы уж так и заставляют силком – а вроде бы внушают. Я ж говорю – под винтом все внушается. Но там еще и другое. Пацанам и девчонкам дозу свою надо иметь? Надо! Денег у них нет, воровать не умеют и боятся. Вот их и используют за дозу... А что касается унижения, то это все ваши слова. Это у вас есть разные понятия: честь и бесчестье, храбрость и трусость, правда, ложь ну и всё такое...

Понимаете, когда человек достаточно долго сидит на игле, у него в голове и в душе, в организме происходит что-то непонятное. Там всё стирается и всё становится можно, там всё равно всё одинаково. Ни в чем нет никакой разницы. И если вы думаете, что пацаны и девчонки, вылизывая этим гадам задний проход, тем самым унижаются, то вы просто ошибаетесь. В том-то и дело, что они идут на всё, уже не испытывая при этом никакого унижения. То есть с виду они как люди, с руками и ногами, а внутри - уже непонятно что. И я тоже иногда за собой замечаю... Я-то взрослый, знаю всё и стараюсь себя контролировать, но иногда и за собой замечаю такие мысли и чувства: а какая разница, а ведь всё равно... Вот в чем тут дело.

В общем, как узнал я, что готовится на той квартире и в той компании, сразу сказал себе: больше туда ни ногой.
И не ходил. Прошло две-три недели примерно, и вдруг на улице встречаю одного мужика из той компании. Говорит: «Ты чего не заходишь, мы как раз свежего заготовили! «А у меня в эти дни ничего не было: ни денег, ни винта, ходил уже как чумной. Как тут не согласиться. Только вмазался, дождался наступления кайфа, прихода — по-нашему, появляются эти пацаны. Как я понял, их все это время подводили, готовили разговорами всякими на эту тему. А на сегодня как раз назначили использовать в очко, как там говорят. Все на моих глазах было. Под разговоры эти вкололи им винт, дождались прихода, раздели и стали насиловать. А я... я не знаю, что я там делал: видел, что творится, а сдвинуться с места не мог, или меня держали — не помню уже.

И вот с тех пор у меня поехала крыша. Не в том смысле, что поехала, а в том, что навязчивая идея, или как там — навязчивое видение. Закрою глаза — и вижу пацанов этих несчастных. Хоть удавись, хоть бейся головой об стенку. Ну есть у меня совесть или нет?! Есть! Я все-таки человек...

Короче, с того дня я перестал колоться. С работы сразу бегу к жене и к дочке, чтобы не одному быть. А мозг-то требует: дай! Особенно ночью страшно: каждую ночь снится, что достал раствор и ввожу, медленно ввожу раствор в вену и ложусь, закрываю глаза и жду: сейчас приход начнется... И тут всегда просыпаюсь. И так скверно становится... Хоть среди ночи беги и доставай. Тяжело, что там говорить. Тяжко.

Жена и теща мне снотворного много достали. Чтобы спал как убитый, без всяких снов. В отключке. Пока вроде помогает. Держусь. А у меня выхода нет. Я знаю: если снова начну колоться, то может крыша поехать, начнутся глюки с теми пацанами тринадцатилетними, которых насиловали. Они мне и так все время мерещатся, перед глазами стоят - без всякого винта. Как они дальше жить будут?

Автор: Сергей Баймухаметов

Оставьте комментарий по теме

 

Запрещается использовать материалы, опубликованные на сайте «Русского базара», на других интернет-порталах и в СМИ
без письменного разрешения редакции. Если разрешение получено, нужно указать активную ссылку на оригинал статьи.
©1996-2024 Danet Inc. DBA Russian Bazaar