В РОССИИ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ФИЛЬМ ОБ
ИОСИФЕ БРОДСКОМ
Отыграв в Москве спектакль “Ужин у товарища Сталина”, Сергей Юрский уехал в Санкт-Петербург на съемки фильма “Полторы комнаты”. Так сложилось, что мои планы привели меня в Питер в это же самое время. Я, естественно, попросила у него разрешения поприсутствовать на съемках, на которое он дал согласие, позволив мне фотографировать.
Режиссер А.Ю.Хржановский снимает фильм “Полторы комнаты” по одноименному эссе Иосифа Бродского. Семья Бродских занимала одну из комнат в коммунальной квартире, где из большой комнаты для Иосифа выделили маленькую - “пенал”. Поэтому Бродский называл их жилище — “полторы комнаты”. Насколько я поняла, эссе — воспоминания поэта о своей жизни — явилось только основой для сценария, в основном фильм — это фантазия режиссера. Юрский играет отца Бродского. В роли матери поэта снимается Алиса Фрейндлих. Лучшего состава артистов для фотосъемки я себе и пожелать не могла.
Съемки фильма проходят в той самой бывшей коммунальной квартире, в которой когда-то жила семья Бродских, но не в их комнате, а в соседней. Судьба этой квартиры решается сегодня совершенно в духе теперешней российской жизни. После смерти родителей Бродского в их комнату въехали другие жильцы, даже в “пенале” поселился жилец-грузин, только дверь из этой комнатушки проделали в коридор. Альфа-банк выкупил квартиру у жильцов, чтобы устроить в ней музей Бродского. Но... заупрямился грузин, заломил за комнату непомерную цену и не выезжает из квартиры. Из-за него-то и съемки проводятся не в “историческом” помещении.
Но мебель семьи Бродских сохранилась, да и все остальные необходимые атрибуты были подобраны в соответствии с воспроизводимым послевоенным временем (первый эпизод): даже игрушки на елке, даже платье с рукавчиками-фонариками на Фрейндлих были “из того времени”. Занималась собиранием этого — теперь уже антиквариата! — известная художница Марина Азизян (ученица Н.П.Акимова).
С двух часов дня и до половины десятого вечера сняли три эпизода: возвращение отца Бродского с войны (диалог родителей и встреча Нового года), а затем сюжет из более позднего периода: переезд семьи в новую комнату. То есть снимали один маленький эпизод, когда мальчик Иосиф с родителями входит в пустое помещение. Мальчик, игравший Иосифа, держал на руках рыжую кошку. Открыв дверь в комнату, он должен был опустить кошку на пол. Предполагалось, что кошка побежит через комнату, а Юрский будет ее фотографировать. Но кошка оказалась упрямой актрисой: очутившись на полу, она упорно желала вернуться в коридор. Все учили мальчика, игравшего Иосифа, как надо кошку опустить на пол, чтобы она побежала в нужном направлении. Но кошка, терпеливо прождавшая своего “выхода” несколько часов, решила “отыграться” за столь долгое ожидание. Пока репетировали эпизод — кошка шла на середину комнаты. Когда начинали снимать — кошка убегала в коридор.
Мальчика Иосифа в этих различных эпизодах играли разные дети (в зависимости от возраста). Совсем маленького играл мальчик Женя, интервью с которым позднее я слышала по телевизору. Мальчика спросили, знают ли в школе, что он снимается. “Нет, — отвечал Женя, — я говорю, что не хожу в школу, потому что я болен”. “Почему?” — “Дети очень завидуют тому, что я снимаюсь”, — простодушно ответил Женя.
Что же они подумают, прослушав это интервью?
Юрского я только что видела на спектакле в Москве, Фрейндлих я не встречала давно. Она для меня все такая же молодая и так же восхитительно поднимает на собеседника свои прекрасные глаза, как это было тридцать лет назад, когда я снимала ее в спектаклях И.П.Владимирова в театре им.Ленсовета...
Насколько я поняла, по замыслу режиссера все сцены с родителями будут показаны как бы через “призму времени” (через стекла бинокля, в который смотрит мальчик Иосиф). Как сказал Юрский, они с Фрейндлих в будущем фильме, возможно, вообще не будут отчетливо видны. И память об этой съемке у них останется только в фотографиях...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НА КОНЦЕРТЕ
МИХАИЛА ЖВАНЕЦКОГО
И тут в Санкт-Петербург приехал выступать Михаил Жванецкий. Он подготовил новую программу и начинал ее “обкатывать” в Петербурге. Октябрьский зал на десять тысяч зрителей был забит, билеты спрашивали у входа...
Я приехала к Октябрьскому залу заранее, чтобы встретить Жванецкого: до отъезда из России я была с ним дружна, и по старой памяти он всегда проводит меня на свои концерты. Когда я вошла через дверь с надписью “актерский вход” в холл, там, кроме дежурной, сидел, развалившись в кресле, молодой охранник в черном костюме, коротко остриженный, похожий на всех молодых людей, занимающихся подобным делом. На мой вопрос “Можно ли мне здесь подождать Жванецкого?” охранник высокомерно ответил: нет, нельзя, и добавил что-то вроде: “Много вас тут таких...” “Осторожно, молодой человек, - сказала я ему. — Вы ведь не знаете, с кем вы говорите, и вообще будьте вежливы...” Но предлагать охраннику быть вежливым - все равно, что повторять ошибку карася из сказки Салтыкова-Щедрина, который спросил щуку: “А ведомо ли тебе, щука, что такое добродетель?” А щука и слов-то таких не слыхала, она разинула от удивления пасть и карася проглотила. К счастью, наш диалог с охранником продолжения не имел, потому что вскоре к подъезду подъехал лимузин, из которого вышел Жванецкий. Все встало на свои места, и даже охранник старался в дальнейшем держаться как цивилизованный человек..
Зрители встречали Жванецкого бурно, чуть ли не стоя. Так же и провожали. Он читал два отделения по 45 минут. “Талант его не стерся”. Жванецкий - по-прежнему барометр сегодняшнего дня. Сегодня его рассказы отражают психологию гражданина России, растерявшегося в парадоксах современной жизни страны.
Кроме новых рассказов, Жванецкий читал свои маленькие афоризмы и краткие зарисовки одесской уличной жизни вроде разговора в городском транспорте: “Вы выходите на следующей остановке?” — “А вам какое дело?!”
Кроме того, Жванецкий не только читал по бумажке написанные рассказы, но и разговаривал с залом (одна из любимых мною форм его выступления), рассказывал истории из своей жизни, естественно, уже в форме литературного произведения. Приведу один из его рассказов, поскольку я знаю сходный реальный случай, который с ним произошел (излагаю своими словами, так что авторского права не нарушаю).
Давным-давно, году в 1974-м, выступал Жванецкий в Ленинграде в каком-то зале. Пальто сдал на вешалку в зрительском гардеробе. Вечер подходит к концу, как вдруг Жванецкий в ужасе видит, что в кулисах стоят два представителя КГБ и один из них держит в руках его пальто. “А номерок-то у меня в кармане!” — думает Жванецкий. После концерта гебисты “попросили” Жванецкого поехать с ними в клуб КГБ — в Дом культуры им.Дзержинского — и почитать на закрытом вечере для членов клуба. Кто может отказаться выступать в такой ситуации? Приехал Жванецкий, стоит на сцене и смотрит в дырочку в занавесе: кто сидит в зале? “Не пытайтесь нас запомнить, Михал Михалыч!” — говорит стоящий рядом гебист. Тогда Жванецкий спрашивает: “А что же мне такой публике читать?” “Пока приказа нет, — отвечает сотрудник КГБ, — читайте, что хотите. Когда будет приказ, все равно не спрячетесь. А пока — читайте, что хотите...” (Зал смеется, все-таки черный юмор этой фразы еще доходит до современного зрителя).
А вот реальная известная мне история, которая случилась с Михаилом Михайловичем в том же самом 1974 году после того, как Михаил Барышников остался на Западе.
... Пригласили Жванецкого выступать на закрытом вечере в Доме культуры им.Дзержинского. Приехала за ним черная “Волга”. По дороге спрашивает Жванецкий своего сопровождающего: “Что же мне читать этой аудитории?” “А Вы почитайте те рассказы, которые Вы своим друзьям на кухне читаете,” — отвечает гебист. — “Я почитаю... и что будет? Вы меня даже в Болгарию в отпуск поехать не пустили.” — “А Вы напишите письмо Барышникову, посоветуйте ему вернуться, а затем подайте заявление на заграничную поездку,”— ответил сопровождающий.
В то время в КГБ искали мифическую организацию, которая будто бы уговаривала “наших” людей бежать из самой счастливой на свете страны. Жванецкий был на подозрении.
Естественно, писать письма он не стал...
В конце вечера Жванецкий сказал, что он любит выступать в Санкт-Петербурге, потому что нигде его так не понимают, так не чувствуют каждое слово, как в этом городе.
В России я посмотрела две новые балетные программы: в Петербурге - вечер “Новые вариации на старые темы”, поставленный хореографом Андреем Ивановым для “Мужского балета Валерия Михайловского”, и в Москве — вечер, посвященный творчеству Михаила Фокина, на сцене Кремлевского Дворца съездов, осуществленный неутомимым Андрисом Лиепой. Об этих двух балетных премьерах я расскажу в следующем номере.
Фото автора