ГАЛИНА ВОЛЧЕК: «ЛЮБОЙ РУКОВОДИТЕЛЬ – ОБИДЧИК!»

Лицом к лицу
№48 (501)

[!1,jpg]«Кто шляпку спер, тот и старушку укокошил...» - фраза из спектакля театра «Современник» «Пигмалион» по пьесе Б.Шоу отныне, похоже, навсегда засела в голове... Это я к тому, что – кто платит, тот и музыку заказывает. А содержание драматических спектаклей обычно заказывает окружающая действительность – вне зависимости от того, как давно эти пьесы были написаны.
В минувшие выходные в театре казино Foxwood прошли гастроли театра «Современник». Театр привезла Марина Ковалева, а сам театр привез две пьесы – «Сладкоголосая птица юности», с Мариной Нееловой в главной роли, и «Пигмалион» с Еленой Яковлевой и Сергеем Маковецким. Кстати, вначале, узнав, где именно нас, зрителей, будут приобщать к высокому, что называется - я задумался с некоторой, я бы даже сказал, неприязнью: «Что же это такое? Театр - и в казино? Под звон монет?» Ведь мы все привыкли относится к театру, как к «храму искусств». А потом успокоился, решив для себя, что театр, как ни крути, начинался все же с балаганчика на рыночной площади... [!]
Посмотрев первое отделение «Пигмалиона», я был приятно удивлен и яркой игрой Елены Яковлевой и тому, что довольно поверхностная, на первый взгляд, пьеса оказалась многослойней и многозначней. В антракте мы побеседовали с Галиной Волчек – постановщиком этого спектакля и вот уже на протяжение более, чем 30 лет бессменным главным режиссером театра. Кстати - для тех, кто не в курсе: Галина Волчек была первым советским режиссером, официально выпущенным в Америку для постановки спектакля «Эшелон» - еще аж в далеком 78 году - и, подтвердив свой высочайший профессионализм, добилась здесь успеха в первый раз... Затем она приехала вместе с своим театром, и вновь удача ей сопутствовала.
Галина Волчек – человек уникальный. Актриса, режиссер, руководитель театра, мама еще одного режиссера, Дениса Евстигнеева, сына того самого знаменитого артиста, а также общественный деятель (например, в этом году она возглавляла жюри фестиваля «Кинотавр»), она и собеседник не простой. Но интересный, очень интересный...

- Галина Борисовна, вы говорили на пресс-конференции о том, что «Пигмалион» вы поставили в противовес всему тому мрачному, что окружало, совершенно как бы отстраненно от этого времени... Это какой год был?
- Девяносто какой-то. Я не помню. По годам я не специалист, у меня жизнь вперед все бежит...
- А мне показалось, что как вы ни старались от современной жизни оттолкнуться, у вас не получилось. Напротив, вы в этом спектакле как раз две основные проблемы нашего времени, как мне кажется, зацепили. Проблему культуры – то, что лагерь выплеснулся во все слои общества, причем это не только в России произошло...
- Да, конечно. Нуворишество имело для меня какой-то внутренний акцент...
- И вторая глобальная проблема – отношение к женщине. Вам не кажется, что на этом во многом замешан нынешний конфликт между мусульманским и христианским миром?
- О, нет. Я так глубоко копать не буду, я в этом не дока. Для того, чтобы рассуждать на эту тему, надо быть, мне кажется, сильным в материале.
- Эта борьба, которая произошла в западной части человечества и особенно в Америке, где женщины продвинулись и заняли позиции наравне с мужчинами, сейчас происходит и в Азии, которая бурлит сегодня. А Россия – как всегда посредине между Азией и Западом... Вы сознательно зацепили этот момент в спектакле?
- Нет. Этот – нет. Вообще меня очень мало интересовали эти вопросы. Философия феминизма, так скажем, меня занимает, а феминизм, как течение, как какая-то жизненная ситуация – нет. Когда я начинаю заниматься внутри какой-то пьесы тем, что меня зацепляет, я должна очень глубоко понять правила игры, понять «понятия» все по этому поводу...
- Понятия?
- Ну да, ну да... Пользуясь сегодняшним языком... Для меня было важно прочитать эту пьесу гораздо более объемно, чем ее привыкли читать, с точки зрения отношений его и ее, Хиггинса и Элизы, и понять, что такое вообще явление Пигмалиона. Не с точки зрения жизненной ситуации, а вообще, как явление... Еще очень давно я ответила на вопрос одного американского журналиста... Это было в Сиэтле - значит, 89-й год. Увидев огромный успех «Современника» на «Играх доброй воли» во время культурного фестиваля, уже на отлете, что называется, он меня спросил: «Галина, если бы вы не стали режиссером, можете представить, кем бы вы могли стать?» Я сразу сказала: «Могу». «Кем?» И я сказала: «Наверно, я бы открыла какое-нибудь бюро (или назовите, как хотите) по деланию женщины с условным названием «Пигмалион». Превращение человека, личности... Не внешняя переделка – этот меня мало волнует... Когда меня спрашивают - «а как вы выбираете артистов?», меньше всего я смотрю на внешние данные. Я смотрю на внутреннюю индивидуальность, на присутствие личности, которое либо выявлено ярко, либо нет, либо она смыта, не существует вовсе - или не в той степени, которая меня может возбудить на дело.
- На творческий подвиг, иначе говоря...
- Ну да.
- Первый раз в Америке вы были в 78-м году. Америка с тех пор сильно изменилась?
- Да.
- Или просто изменился ваш взгляд на нее?
- И то и другое. Но и Америка тоже. Я ее очень люблю. За многое... Я не беру сейчас ни социальный статус, ни какие-то ваши внутренние проблемы... Я беру ауру, которую я всегда в Америке ощущала... И эта искусственная улыбка, этот «смайл», над которым сначала издеваешься, потом его не принимаешь - он начинает раздражать, а потом ты понимаешь, что лучше искусственно создать такую ауру - чем агрессия, злоба, искаженные лица... Мне это нравится – неважно, искусственно это или нет. Когда я спускаюсь в лифте, и какой-нибудь старичок говорит - «О, бьютифул!», глядя на мое пальто, кольцо, лицо – неважно на что, или если ему нечего сказать, говорит - «Какая сегодня погода хорошая, правда?» и улыбается – это мне очень симпатично, мне это нравится. Я люблю Америку за ее энергетику, за улицу, на которой опять же эта энергетика существует. Для меня есть Москва и есть Нью-Йорк – два города, в которых эта энергетика живет. Другое дело, что жить я могла бы только там, где родилась. Но мне кажется, что это свойство уже почти генетическое – либо оно есть у человека, либо нет... И это ни о чем не говорит...
- Вы имеете в виду принадлежность к какому-то месту?
- Нет. Не знаю, что это. Не буду это определять, потому что не знаю, как сформулировать это в одной короткой фразе интервью. Но это так. Каждый человек, который попадает первый раз за границу (особенно в то время, когда попала я, да еще в той роли, в которой я попала, когда на меня свалились и внимание и слава, пятьдесят публикаций, интервью, статей – в роли первого советского приглашенного режиссера, и с таким успехом), сразу задает себе вопрос, прагматический или философский – неважно: «Могла бы я тут жить?» Я сразу сказала себе: «Я могла бы жить только там, где я родилась, где мои корни, неважно даже - живы родители или нет...»
- Дом...
- Дом, дом. Понятие дома. Также я и к театру отношусь, как известно. Поэтому для меня «театр это дом» - понятие абсолютное. Вот я и говорю – это почти как генетическое такое свойство.
- Галина Борисовна, а что все таки изменилось с 78-го года в Америке?
- Очень улица повлияла на все. Вы знаете, вам будет сейчас смешно это, но это правда – я когда приехала, я, естественно, старалась как-то в грязь лицом не ударить, у меня были красивые какие-то вещи, костюмы... Про то, что русские ходят в обнимку с белыми или бурыми медведями по улице – это уже давно известно, что американцы так думали... И вот когда они меня видели в чем-то красивом одетую, обращали на это внимание (актеры особенно) и говорили: «О, Галина, бьютефул!» И тут же спрашивали: «Вай блэк?» Тогда черную одежду в Америке почти невозможно было найти. Это то, на что было внутреннее табу, потому что – это мрачно, это не весело... Кроме того, у меня были очень интересные какие-то открытия для себя. Тогда только вошли в моду кримпленовые брюки, синтетические, и свитера с рисунком оленей, например – вы помните, у нас тоже такие были? И почти все артисты приходили в этих свитерах и брюках – в той или иной конфигурации. И я все своей преводчице говорила: «Господи, ну, что же это у них такое желание подделаться под общий стереотип? Ну что они все ходят в одинаковых свитерах и брюках? Не курить, так уже всем. Улыбаться – так уж всем улыбаться...» Я тогда еще не понимала этого, и когда я через две недели, возмущаясь и раздражаясь на это, пошла и машинально, но купила себе такие же брюки и такой же свитер, и пришла в этом в театр, то мне захлопали мои артисты. То есть стереотип здесь не рождает протеста. Он, наоборот, поощряется – в чем бы он не выражался. Хорошо это или плохо – не мне судить, но это так. И только очень отдельные люди позволяют себе этот стереотип нарушать – в поведении, в одежде. Вот хозяйку театра, где я работала в семьдесят восьмом году, Найну Вэнс, называли «спешиал леди». Это была замечательная совершенно женщина, деятель театра очень известный. Она просто так никогда не улыбалась, она позволяла себе «не делать лицо», понимаете? Хотя она была американка и жила по всем американским законам, но тем не менее... Такая «протестная» личность, видимо, была. Но это мы в другую сторону уехали...
- Все равно интересно. Мы начинали с того, что в 78-м году было не принято черную одежду носить.
- Абсолютно. А вот сейчас я смотрю – люди ее с удовольствием надевают. Тоже, влияние, видимо, времени... И Европы. Ведь не только американское влияние, прежде всего от кино, на мир сказалось, но и обратная реакция тоже есть. Я думаю, что черная одежда – в этом некоторое влияние европейское есть, к примеру. Но я не про одежду говрю, а про то, как улица повлияла на моду, на пластику, и на поведение, и на мышление – а в итоге, на раскованность, на свободу... Которая всегда была у американцев... Но, тем не менее, галстук и пиджак что-то говорили – не только о внешнем виде. Они рождают и другую пластику, и другую манеру общения. И то, что сейчас уже на «Оскар» приходят без галстуков, а с открытым воротником рубашки, или ходят все в красовках и свитерах – это здорово, это прекрасно, но это опять стало таким общим местом, стереотипом. Вот я смотрю – идет семья, и это вот типичная американская семья: вот они все – в джинсах, в шароварах, все в красовках, в спортивном костюме, в бейсболках... Мне это все симпатично, но это все-равно привязка к стереотипу.
- Интересно, а у русских здесь, я имею в виду у иммигрантов, тоже есть определенные стереотипы в одежде и поведении?
- Ну, конечно. Но это совсем другой стереотип.
- А вы можете его как-то описать?
- Не могу, потому что это нечестно - приезжая на несколько дней, описывать свои над ними наблюдения... Но, я думаю, что это тоже имеет свои корни... Они уезжали от того, что не могли себе многого позволить – из того, что они могут себе позволить здесь. Там они не могли себе купить кофточку с блестками – она дорого стоила или ее не было вовсе. А сейчас они надевают эти кофточки, уже на замечая того, что блестки блесткам рознь, и того, что модно, что нет... И редкий случай, когда женщина одевается очень индивидуально и смело, нарушая эти стереотипы. Но ведь одежда, как таковая – тоже выражение чего-то. Мы же не просто говорим про моды или одежды...
- То есть они сейчас осуществляют мечты, когда-то несбывшиеся?
- Несбывшиеся, невозможные...
- Галина Борисовна, вы человек жесткий?
- Вы знаете, мой любимый драматург, писатель – Чехов. Потому что у Чехова нет плохих и хороших людей. У него есть плохие тире хорошие и хорошие тире плохие. Так вот, исходя из этого принципа, который я считаю абсолютно гениальным и незыблемым, я считаю, что я мягкий тире твердый, твердый тире мягкий человек.
- В зависимости от обстоятельств?
- В зависимости от того, к чему приложена моя либо мягкость, либо твердость.
- Вы женщина, и при этом столько лет стоите во главе этого театра... Мне кажется, что нужно быть отчасти стервозным человеком, чтобы держать в руках такой огромный коллектив...
- Я думаю, что стервозный человек бы не удержал. Потому что стервозность предполагает заведомо какие-то интриги, какие-то столкновения, «разделяй и властвуй», что-то такое...
- В любом случае, всегда, когда у тебя большой коллектив, ты должен каким-то образом смотреть и...
- Смотреть – да, быть жестким – да, быть мягким – тоже да... Вообще надо любить людей, для начала. И тогда, исходя из этого, ты можешь быть и жестким и мягким... Я ж не сказала – народ любить... Потому что у нас «народ» – понятие дискредитированное. Им столько манипулировали, этим словом и понятием, что оно стало расхожим. А «люди» – это очень персонифицированное понятие. Иногда, когда я еду, то вижу перед собой (у вас этого, наверно, нет, а у нас есть) такие машины, закрытые брезентом, в которых возят солдат, и там написано «люди»... И каждый раз, когда я это вижу, для меня это такой толчок в сердце – потому что для меня там сидят Вася, Коля, Петя, понимаете?
- Но ведь вам приходилось принимать жесткие решения, о которых вы знали заранее, что в результате люди пострадают? Что этому будет лучше, а тому хуже?
- Конечно. Ну, безусловно, нужны веские причины для того, чтобы я артиста уволила. Но если я его увольняю, то я понимаю, что... И, вообще, если говорить о судьбе, которую я себе подписала (потому что я не могу сказать – которой я добилась, я не добивалась того, чтобы быть главным режиссером), то любой руководитель – это обидчик. Априори! Он может поднять или не поднять зарплату, он может лишить премии, он может уволить или, наоборот, принять на работу. Дать роль или не дать. Значит, он – обидчик. Хороший он или плохой, стервозный или нет, но для человека, которого он уволит, он всегда будет стервозным.
- Но он же и защитник.
- Безусловно. Я для своих готова, не знаю, на какие дела – встать в семь утра, взять его за руку и повести куда-то, чтобы добиваться для него квартиры или помещать в больницу, или что-то еще...
- Вернемся к тому, с чего начали – с феминизма... Женщине, я знаю, в любом случае в Россси нелегко. В Америке легче, по идее... Меняется ли в России отношение к женщине в наше время в лучшую сторону?
- Мне кажется, да. Потому что это же не только внутрироссийский процесс, он - общий. Я про феминизм вообще не рассуждаю, потому что он иногда выражается так наивно глупо и никчемушно, что, кроме иронии, ничего у меня не вызывает. Когда я смотрю, как феминистская группа играет - замечательно, кстати – очень хороший спектакль в Ирландии, и потом мы идем в какой-то клуб вместе поужинать, и рядом сомной идет мужчина-артист из другого театра... Он со мной пошел на этот спектакль, и мы переходим через мост, достаточно долгий путь проделываем, а главная их артистка, хозяйка этой группы, волочит чемодан огромный. И я говорю ему: «Джонни, возьми у нее чемодан, это же женщина, ей же тяжело..» А он мне говорит: «Да вы что? Если я у нее сейчас возьму чемодан, она мне такой скандал устроит!» Понимаете, для меня это просто такой коммунальный идиотизм. Но каждый тешит себя, как ему нравится...


Комментарии (Всего: 4)

Ochen' xoroshee, aktual'noe interview. V poslednem voprose, pravda, est'lishnee slovo: po idee.

Редактировать комментарий

Ваше имя: Тема: Комментарий: *
Ochen' xoroshee, aktual'noe interview. V poslednem voprose, pravda, est'lishnee slovo: po idee.

Редактировать комментарий

Ваше имя: Тема: Комментарий: *
Ochen' xoroshee, aktual'noe interview. V poslednem voprose, pravda, est'ishnee slovo: po idee.

Редактировать комментарий

Ваше имя: Тема: Комментарий: *
Ochen' xoroshee, aktual'noe interview. V poslednem voprose, pravda, est'ishnee slovo: po idee.

Редактировать комментарий

Ваше имя: Тема: Комментарий: *

Elan Yerləşdir Pulsuz Elan Yerləşdir Pulsuz Elanlar Saytı Pulsuz Elan Yerləşdir