ДОХЛАЯ КАМБАЛА

Часть перваЯ: поЧти по Достоевскому
Как-то вечером, возвращаясь с пляжа домой, я увидел довольно странную картину: в огромной каменной беседке, что на Брайтонском бордвоке, подозрительные типы кружили возле какого-то парня в черной рясе. Парень этот стоял перед иконой, установленной на стуле, и громко, с расстяжкой, читал по книге на церковный лад. Порою звякала цепочка от кадила в его руке.
За его спиной спокойно стояли два плечистых мужика. Под их наружным спокойствием, однако, угадывалось напряжение, а глаза зорко следили за происходящим вокруг.
– Коз-зел!.. Гнида!.. За что же мне такая жи-изнь?.. – возле них орали и стенали своими осипшими голосами мужчины и женщины, к которым применимо одно только слово – ДНО.
С распухшими лицами, в синяках и кровоподтеках, в дурно пахнущем рванье, эти люди все же чувствовали, что сейчас они не могут, сидя за столиками в любимой грязной беседке, просто пить водку, орать и драться, как привыкли делать здесь это изо дня в день. Пьяные и злые, они отставляли недопитые стаканы, с руганью и слезами подходили к священнослужителю.
– «Ты же, Владычице, избавления подаждь страждущим недугом пьянства и наркомании, да с верою воззовем...» – читал молодой батюшка, сильнее размахивая кадилом, и запах ладана смешивался в воздухе с вонючим перегаром, а слова молитвы – с отборной бранью.
Наверное, только перу Достоевского под силу описание таких сильных сцен, когда падшие, почти утратившие человеческий облик люди – наши земляки! – со слезами, руганью и хриплым воем целовали крест. А потом одни отходили к столам, чтобы снова пить самую дешевую вонючую водку, а другие оставались ждать окончания службы, чтобы «покалякать с батюшкой за жизнь» и поплакаться в его рясу.
Да, странный это был молебен на Брайтонском бордвоке, очень странный...
•••
– По моим сведениям, в последнюю зиму на нью-йоркских улицах погибло одиннадцать русскоязычных жителей: кто замерз, кто умер от наркотических «овердоз», одна женщина на улице сгорела заживо – сделала шар из одеял, спасаясь от холода, потом, пьяная, закурила, и одеяла зажглись, – рассказывает дьякон Вадим. Это он тогда служил молебен на набережной.
Отец Вадим, наш дьякон, Вадик, батюшка – каждый называет его по-своему, кому как нравится.
Мы сидим с ним в небольшой часовне Св. Иоанна Кронштадтского, где с икон смотрят лики святых. В храм порою входят какие-то мужчины и женщины, ставят свечки, обращаются к дьякону. Вид у этих людей более-менее нормальный, и одеты они вроде бы тоже нормально. Но уж слишком мрачны их лица, и глаза еще мутные, водянистые, немножко навыкате. Короче говоря, это – алкоголики, которые сегодня делают первые шажки к возвращению.
– Батюшка, Верка опять сорвалась и ушла в запой... Батюшка, мой Колька снова объявился, сегодня пришел чуть свет и умолял одолжить ему десять долларов... Батюшка, посоветуйте, как быть...
Отрываясь от разговора со мной, отец Вадим всех выслушивает, дает распоряжения, советует. И в какой-то миг я вдруг ловлю себя на мысли, что утратил ощущение пространства. Где я? В Нью-Йорке или в российской глубинке? Как соединить столицу мира и этих опустившихся людей? Этих потрепанных Верок и Колек со свечечками в руках?..
– Все началось в прошлом году, когда я служил в нью-йоркской церкви Св. Новомучеников и Исповедников Российских, – рассказывает дьякон Вадим. – Как-то в храм пришла девушка по имени Роза, неправославная, и попросила отца-настоятеля разрешить ей выступить с кафедры. Священник задал ей пару вопросов и, поняв, в чем дело, дал добро. Девушка обратилась к прихожанам, сказав приблизительно следующее: «Как же вы, православные, можете сейчас спокойно молиться в теплом храме, когда ваши единоверцы умирают на улицах от холода, водки и наркотиков?!» Ее уж слишком пламенная речь вызвала у меня сомнение. «Прям-таки умирают на улицах?» – не без некоторой иронии переспросил я. В ответ она предложила мне совершить «экскурсию» по зимнему Брайтону.
Увиденное меня потрясло. Мы ходили по скверикам, заглядывали во дворы, спускались в подвалы. А там – наши: завшивленные, пьяные, нагероиненные. В тот же вечер в сквере неподалеку от ресторана «Гамбринус» мы подобрали двоих и в моей машине отвезли в госпиталь Coney Island. «Ты кто, брат?» – спросил я одного из них по дороге. «Не боись, я не криминальный. Я – бывший моряк», – ответил тот. «А я был простым слесарем в Ужгороде, а теперь я... алкаш», – сказал другой и, увидев иконку на панели перед лобовым стеклом моей машины, вдруг перекрестился и произнес на украинском: «Боже, врятуй мене, гришного...» Меня тогда поразило – падший человек, как будто законченный алкоголик, а с такой верой и страхом обращается к Богу...
«Сделали богоугодное дело – пристроили», – сказал я, когда наши пассажиры скрылись за дверьми детоксикационного отделения. «А куда им деваться после того, когда через пару дней их из этого госпиталя выпишут?» – умерила мою радость Роза.
Тогда-то мне пришла в голову мысль – создать приют для наших... Хочешь посмотреть?
•••
Мы выходим из храма и, минуя небольшой коридор, спускаемся по крутой лестнице вниз, в длинную комнату.
Там на полу лежат матрасы, застеленные простынями и одеялами; настольные лампы на тумбочках, кондиционер в окне. В углах – грудой чемоданы, словно постояльцы только что приехали сюда с вокзала или вот-вот собираются съехать. И все такое жалкое, убогое. Но в то же время – крыша над головой, чисто, сухо, тепло; в коридоре – холодильник с едой, плита с посудой, «микроволновка». Конечно, не «Хилтон», но зато и не загаженный подвал, и не скамейка в ночном парке. К тому же сейчас еще ранняя осень, еще тепло. А что будет, когда наступят зимы-холода?
– Сперва мы сняли обычную квартиру, худо-бедно ее обставили и заселили туда пятерых бездомных, – вспоминает Вадим. – А через пару дней там начались пьяные дебоши, один из жильцов умер от «передозировки»... Поначалу я, тогда еще совсем неопытный, не мог понять, что же происходит. Мне казалось, что это я что-то не так делаю. Иначе почему же они пару недель не пьют, обещают, клянутся, а потом опять «уходят под стакан»? Но постепенно пришло понимание, что дело не во мне. К этим людям нужен особый подход, ведь они одержимы. Они как бы на коротком поводке у сатаны и готовы на все – на обман, воровство, грабеж - лишь бы принять дозу.
Отказавшись от идеи съема квартиры, мы устроили приют при часовне, вернее, не приют, а дом трудолюбия. Проживание бесплатное. Принимаем как легально живущих в США, так и нелегалов. Основное правило здесь – не пить спиртное и не употреблять наркотики. Кто после длительного запоя, тот обязан пройти детоксикацию в госпитале, прежде чем мы ему разрешим здесь поселиться. И, поскольку это дом трудолюбия, где нет места иждивенчеству, каждый обязан работать: либо помогать по хозяйству в доме, либо искать работу. Если кто из жильцов приходит сюда «под кайфом», ему – три минуты на сборы и – good-bye.
– А если он по-хорошему уходить не захочет?
– Предупреждаем, что вызовем полицию. Но до полиции пока дело не доходило. Во-первых, у нас есть замечательный приходской староста Георгий Хололеенко и прихожанин Андрей Подосенин, оба – мастера спорта по борьбе, скрутят в бараний рог любого. А, во-вторых, нарушители сами не доводят дело до полиции – им лучше уйти от нас без драки и опять жить на улице, чем очутиться за решеткой.
– Как ты думаешь, сколько сегодня в Нью-Йорке русскоязычных, кому негде жить? Я понимаю, что такой статистики нет и быть не может. Но исходя из твоего опыта.
– Думаю, несколько тысяч. За этот год перед моими глазами прошло, наверное, человек триста. Это – по Нью-Йорку, а сколько их по всей Америке! Состав их самый разный: легалы и нелегалы, недавно приехавшие и живущие в Штатах давно. Вот – два наглядных примера: один – нелегал с криминальным и наркоманским прошлым, и неудивительно, что он сразу же начинает свою американскую жизнь на улице; другой – законно прожил в Америке десять лет, имел семью, работу, квартиру, потом спился и все потерял.
Наверное, не все знают, что в Бруклине и Квинсе есть так называемые общежития – ветхие дома, где можно снять комнату за очень низкую цену. Проживает там обычно до 20 человек. Я недавно побывал в одном таком «общежитии», где обитает с десяток грузин-героинщиков и четверо русских ребят. Они воруют, колются, торгуют проститутками. Не всем там жить нравится, но по карману им только такое дешевое жилье. Один парень из Донецка, помню, умолял разрешить ему пожить у нас, боялся, что живя в том притоне, он «подсядет на иглу». К сожалению, наши возможности ограничены – в доме трудолюбия лишь восемь «посадочных» мест и только для мужчин.
– Недавно я стал свидетелем молебна в беседке на Брайтоне. Честно признаться, подобной церковной службы в жизни не видел. Когда запах ладана смешивается с перегаром, возникает очень странный эффект...
– Мы выходим на бордвок Брайтона каждый вторник вечером, молимся о спасении душ этих заблудших людей. Обычно там, в беседке, собирается человек десять-пятнадцать. А однажды, помню, собралась такая орава, что стоящий рядом со мной чтец шепнул дрогнувшим голосом: «Дьякон, пора уходить, пока не поздно». На что я ему ответил: «Поздно, мы опоздали лет на десять. Посмотри на них, во что они превратились».
Для этих молебнов у нас есть несколько незыблемых правил: никогда не выходить туда в одиночку, без охраны. Народ там пьяный, злой, могут и драку затеять, и камнем по голове дать, что, кстати, уже случалось. И, во-вторых, мы никогда не вмешиваемся в происходящее. Мы только молимся, показываем этим людям путь из ада к свету. А они сами решают, что им делать: либо молиться с нами о своем спасении и пытаться возвратиться к человеческой жизни, либо продолжать пить водку, бить бутылки, драться, резаться, умирать.
Этот приют, или, как дьякон называет его, дом трудолюбия, существует на пожертвования. Доброхоты делятся кто чем может: деньгами, продуктами, вещами. Но львиная доля пожертвований поступает от... самого дьякона Вадима, из его зарплаты программиста.
Адрес этого дома:
2729 1 Brighton Street
Brooklyn, New York 11235
Тел: (718) 769 - 0983
Желающие пожертвовать деньги должны выписывать чеки или money-order на счет:
St John Foundation for Homeless
•••
Таков в общих чертах этот, пока единственный в Америке, приют для русскоязычных бродяг. Сюда приходят уже бездомные из соседнего Нью-Джерси и даже из Коннектикута. Просят принять, приютить. Оказывается, о них еще помнят. Они еще кому-то нужны.
•••
На этой патетической ноте можно было бы и закончить, если бы... не одно маленькое «но».
Часть втораЯ: поЧти по Гиппократу
Спору нет – дьякон Вадим и «его команда» делают полезное, не побоюсь этого слова, богоугодное дело: помогают бездомным. Но дело в том, что это – не просто бродяги. В большинстве своем – это наркоманы и алкоголики, значит, люди больные. А больных нужно лечить (в данном случае неважно, спился человек после того, как стал бездомным, или же стал бездомным, потому что спился).
Но какое лечение получают постояльцы этого приюта? Да, тех, кто находится в тяжелом состоянии «ломок», отвозят на детоксикацию в госпиталь. Но детоксикация – это лишь кратковременная помощь больным, находящимся в критическом состоянии, спасение от смерти. Через три - максимум пять дней эти люди выходят из госпиталя, снова оказываются на свободе и... зачастую в тот же вечер опять пьют водку или нюхают героин.
В этом приюте постояльцев пытаются приобщить к труду, проводят так называемую трудотерапию. Возможно, кому-то это помогает. Но далеко не всем. Ведь если алкоголик даже и заработает какие-то деньги, то, уверяю, быстренько их спустит на водку, потому что деньгами распоряжаться не умеет, а выпить – у-ух, как хочется!..
Еще один вопрос: как знать, кто из постояльцев «чистый», а кто нет? Кто и как их контролирует? Ладно, положим, после выпитого спиртного несет перегаром (кстати, тоже не всегда). А как узнать, употребляет человек наркотики или нет? По внешнему виду? Вряд ли. Даже самые опытные врачи-наркологи, глядя на пациента, не всегда могут определить, «под кайфом» он или нет. Дьякон Вадим рассказывал мне, что бывший староста их приюта, алкоголик, делал поразительные успехи, почти полгода не пил, неплохо вел хозяйство. А потом как-то не выдержал и признался, что уже пару месяцев нюхает героин. Заменил один наркотик другим. Но, неуличенный, продолжал жить в приюте и там же, в туалете, незаметно нюхал героин.
В этом доме людям помогают духовно, пытаются найти к сердцу каждого религиозный путь. Что порою работает. Но как быть с русскоязычными неправославными? А с атеистами?
Словом, если к этому приюту подходить с позиций медицинских, по Гиппократу, то таких «но» можно насчитать немало. Дьякон Вадим, между прочим, и сам отлично понимает несовершенство этого учреждения. Человек открытый, болеющий душой за дело и за этих несчастных людей, дьякон спокойно реагирует на критические замечания, сам обращается за советами к профессионалам, многому учится буквально на ходу. Хотя не его это занятие. Он ведь – слуга Божий, пастырь, а не нарколог.
Плохая таблетка
и хорошая тюрьма
Мою точку зрения разделяет и Аркадий Сноль. Не так давно «Русский базар» посвятил ему очерк «Тюремный врач». Там рассказывается об удивительной жизни этого человека. 25 лет Сноль руководил больницей, которая обслуживала все колонии и тюрьмы Татарии; а десять последних лет он работает психотерапевтом в наркологических клиниках Нью-Йорка.
– Бомжи на улицах Брайтона и те люди в приюте – только один слой пирога, название которому – наркомания и алкоголизм среди русскоязычных жителей Нью-Йорка, – говорит Аркадий, и я понимаю, что наша беседа сейчас выйдет за узкие рамки одной темы приюта. – Существует еще немало слоев: люди, которые еще кое-как функционируют, но неизбежно катятся в пропасть; наркоманы и алкоголики, сидящие в тюрьмах, и те, кого из тюрем выпустили с условием, что они будут лечиться. А семьи – жены, матери, дети алкоголиков? Ведь если кто-то в семье страдает алкоголизмом, значит, больна и вся семья.
С Аркадием мы знакомы давно. Я видел его и в уютной домашней обстановке, и на работе в стрессовых ситуациях. Всегда он остается верен себе – внешне спокоен, выдержан. Помню, как-то я рассказал ему про одну мамашу, которая пыталась спасти своего сына-героинщика. «Она хочет, чтоб его лечили, но боится это делать легально. Она почему-то уверена, что в Америке наркоманов сразу сажают в тюрьму», – сказал я Аркадию, пораженный чудовищной безграмотностью наших иммигрантов в этом вопросе. «Ничего страшного не случится, если ее сын и посидит в тюрьме. Иногда посидеть в тюрьме полезно», – неожиданно ответил Аркадий.
Его слова, к тому же сказанные таким спокойным тоном, меня тогда удивили, даже немного возмутили. «Впрочем, чему удивляться, он ведь – бывший тюремный врач, полжизни имел дело с зэками, для него тюрьма – обычное место работы», – подумал я. И лишь пару лет спустя, когда волею судьбы я сам познакомился поближе с этой категорией людей, мне стало ясно, что Аркадий имел в виду.
– Аркадий, сейчас я хочу поговорить только о русскоязычных алкоголиках и наркоманах в Америке. Несмотря на то, что эта болезнь универсальная, так сказать, общечеловеческая, все же существуют особые черты, отличающие русскоязычных пациентов от американских. По-вашему, в чем они заключаются?
– Во-первых, как вы уже упомянули, очень слабые знания о самой этой болезни и, во-вторых, о методах ее лечения в Америке. Бывшие советские люди отдают предпочтение медикаментозным средствам – таблеткам, уколам и т. д. Алкоголики в России, как известно, «подшивались». Психотерапия там была на очень примитивном уровне. Все эти представления наши иммигранты привезли в Америку. Сколько раз мне приходилось слышать такое: «Аркадий, миленький, вылечите моего мужа-алкоголика, дайте ему таблетки. Что? Разве вы не даете никаких таблеток? И никаких уколов? И даже не кодируете?» Пытаюсь объяснить, что самое эффективное лечение этой болезни – психотерапия. «Это как? – спрашивают пациенты. – Я приду и битый час буду сидеть с вами и трепать языком? Заниматься болтологией? И вы думаете, что это мне поможет?» Словом, они верят только в силу медпрепаратов. Но эффект от таблеток в этом случае очень слабый. Главная задача – помочь пациенту преодлолеть свою зависимость от наркотиков п с и х о л о г и ч е с к и.
– Только что для примера вы привели гипотетическую жену алкоголика. На мой взгляд, это очень распространенное явление в нашей иммиграции, когда жена всеми силами хочет спасти мужа-алкоголика. Аркадий, мне вот непонятно, почему жены терпят своих мужей? Ладно, там, в России, женщина была бесправной, боялась, что ей не хватит денег на жизнь, что сама она без мужа не справится, что ее осудят окружающие и т. д. Но здесь, в Америке? Что заставляет русскоязычных жен – неплохо зарабатывающих, сделавших профессиональную карьеру, независимых, еще не таких старых, что заставляет их терпеть своих никудышних мужей? А мужья – мало того, что не работают и пьют - жен еще и обворовывают, и оскорбляют, и бьют.
– Первое время жизни в иммиграции у многих женщин срабатывают стереотипы - старое, чисто «рассейское» отношение к себе как к «бабе», которая должна все терпеть. Потом – иммигрантская неустроенность, борьба за выживание. Нет твердой почвы под ногами, женщине страшно рисковать еще и семьей. По моим наблюдениям, жены начинают предпринимать какие-то меры через пять-семь лет жизни в иммиграции, когда появляется стабильность.
Еще вот что: женщина боится остаться одна. Она – НАДЕЕТСЯ! Она не понимает, что рано или поздно все равно потеряет мужа-алкоголика. Такая женщина попросту теряет время.
– Но что же ей делать? Выгнать его из дому? Вызвать полицию?
– Да. Ведь как часто бывает? Только жена начинает угрожать, что выгонит его из дому, муж-алкоголик в ответ устраивает сцены, угрожает, что и сам, мол, уйдет, он – гордый. А куда он, извините, уйдет? На улицу? Но ведь там сыро, холодно. А дома тепло, сытно, все постирано, убрано. Пригрозил, пообещал, и жена в который раз поверила. А он видит: Ага! Не выгнала! Истерика и угрозы сработали. И начинает женой манипулировать... Ну а если муж-алкоголик оскорбляет жену, обворовывает семью – нужно вызывать полицию.
– Многие жены этого делать боятся. Они почему-то уверены, что у мужей в таком случае отнимут вэлфер или SSI, или другие государственные льготы.
– Ни вэлфер, ни SSI, ни другие льготы не отнимут! Такого мужа просто отвезут в полицейский участок, там ночь продержат, а потом выпустят, обязав лечиться. А если он лечиться не будет и снова начнет пить, давать волю рукам... Что ж, тогда его посадят в тюрьму. Но потерять на какое-то время свободу все же лучше, чем потерять жизнь. Американская тюрьма очень сильно, я бы сказал, благотворно действует на наших наркоманов, но особенно – на алкоголиков старше пятидесяти лет. Зачастую они плохо владеют английским, а в тюрьме публика еще та – гарлемская... Поэтому быстро соглашаются лечиться – под страхом, лишь бы туда не попасть во второй раз. Скажем, у меня был один пациент-инвалид, который пропивал не только свой SSI, но еще и собирал милостыню в сабвее. А потом, пьяный, избивал жену. Она долго терпела, но однажды не выдержала и вызвала полицию. Domestic Violence Court (так называемый Суд по домашним насилиям) обязал его год лечиться. За этот год, что он ходил к нам в клинику, мы привили ему полезные навыки, научили жить без водки, вернули в семью. Или вот другой пример. Как-то пациент-наркоман украл у меня бумажник прямо в кабинете. Мы вызвали полицию, его арестовали и посадили в тюрьму. Спустя пару лет мы случайно встретились на улице. К тому времени он уже был на свободе, успел пройти курс лечения, работал и имел семью. Бывший пациент горячо благодарил меня за то, что я тогда не поддался на его уговоры и вызвал полицию. Потому что, если бы его не посадили тогда, он продолжал бы катиться вниз и вовсе пропал бы.
– Аркадий, судя по всему, большинство ваших пациентов – это мужчины, не так ли?
– Да, в основном, иммигранты-мужчины, которые так и «не вписались» в американскую жизнь. Женщины оказались более приспосабливаемыми. А у мужчин развился комплекс неполноценности, ненужности. Мужчины быстрее «уходят» на дно. В иммиграции они так и не сумели наладить связи с окружающим миром. Бутылка водки стала для них последним и единственным связующим звеном.
•••
Существует еще одно явление, из-за которого работать с русскоязычными пациентами крайне трудно. Все врачи-наркологи, с которыми мне приходилось беседовать, обращают внимание на чудовищную закрытость и зажатость русскоязычных пациентов.
В чем заключается смысл психотерапии? Алкоголик или наркоман делится своими страхами, переживаниями, надеждами. На индивидуальных сессиях – с врачом, на групповых – с такими же, как он, алкоголиками и наркоманами. Мне не раз приходилось бывать на таких групповых сессиях в клинике, где лечатся и русскоязычные, и американские алкоголики. Контраст поразительный.
Вот как проходит групповая сессия у американцев:
«Привет, ребята. Меня зовут Джон. Я – алкоголик», – говорит мужчина, сидящий в комнате среди десятка таких же, как он. «Привет, Джон!» – дружно отвечают ему. «Вчера вечером я чуть не сорвался, еле сдержался, чтоб не выпить. А все из-за жены! Она, стерва, вывела меня из терпения. Мы повздорили из-за сотового телефона...» «Эй, Джон, не ври сам себе! Ты просто хотел бухнуть, а жена тут не при чем», – возражает ему группа. Джон сперва злится, огрызается, но в конце концов сдается. Вздохнув, опускает голову: «Да, ребята, вы правы. Вчера я страшно хотел бухнуть. Это началось еще с утра... Спасибо за помощь...» И от этого признания Джону становится легче на душе. Он перестает злиться на жену и на себя. Он даже начинает себя немножко уважать. Сегодня он пить уже точно не будет.
Это – тепарипия по-американски. А вот как проходит такая же сессия с русской группой в соседней комнате.
...Мертвая тишина. В центре сидит нарколог и «щипцами» вытаскивает из настороженных пациентов по слову.
– Вас как зовут? – спрашивает он у одного.
– Борис.
– У вас есть какие-то проблемы с алкоголем?
– Нет, конечно.
– Почему же вы здесь? Вы пришли сюда сами или вас кто-то к нам направил?
– Меня послала сюда Автодорожная полиция, потому что я пьяным вел машину.
– Вы попались на этом впервые?
– Нет, в третий раз.
– Значит, некоторые проблемы с алкоголем у вас все же существуют?
Тот, насупившись, молчит. Кто-то из группы вдруг решает заступиться за товарища по несчастью.
– Доктор, что вы на человека насели?! Что вы его сразу в алкоголики записываете?!
– А вы почему здесь? – спрашивает нарколог заступника. – Представтесь, расскажите о себе.
– Семен я. Меня к вам направил этот, как его там... Суд по домашним насилиям.
– Вы, пьяный, били жену?
– Нет. Мы просто поспорили из-за фильма. А дочка вызвала полицию...
– Я читал в вашем деле, что в тот день вашей жене в госпитале наложили семь швов.
– Она упала с лестницы... Я тут не при чем.
В комнате опять мертвая тишина. Пациенты смотрят кто – в потолок, кто – на часы на стене.
Они воспитаны на том, что сор из избы не выносят. И посторонним нечего совать нос в их дела. И вообще – никаких проблем с алкоголем у них нет. И в семьях у них все прекрасно. Такова психотерапия «по-русски».
Лечись – не хочу
Основное условие психотерапии заключается в том, что она возможна только на родном языке пациента. За последние годы ряды русскоязычных наркоманов и алкоголиков Нью-Йорка заметно пополнились. Статистики, правда, нет. Зато этот рост отражается в количестве наркологических клиник для наших клиентов. Так называемые Russian тrack (русские направления) открылись в различных как частных, так и государственных медучреждениях Нью-Йорка. Среди частных следует упомянуть два крупнейших наркологических комплекса «Seafield» и «Bridge Back to Life» (подробная информация о работе этого центра - на стр. 37A). А среди государственных – манхэттенскую программу HELP (адрес: 371 East 10-th Street, NY. Телефон: (212) 780-2332. Там принимают всех русскоговорящих больных, вне зависимости от статуса проживания и наличия медстраховки).
С прошлого года при амбулаторной клинике госпиталя Coney Island открыто специальное отделение для русскоязычных больных. Город выделил деньги. Лечение там бесплатное. Там тоже принимают всех больных, вне зависимости от статуса проживания и даже без медстраховок
Разумеется, везде соблюдается полнейшая конфиденциальность. Так что выбор и возможности лечиться есть. Было бы желание.
СО ДНА
...На бордвоке Брайтона в известной беседке было пусто, если не считать одного огромного, раздетого по пояс мужика, который дремал на скамейке. Подошли двое – взлохмаченные, с распухшими рожами.
– Эй, Коля, вставай! – обратились они к мужику.
– На фига? Не видишь что ли, что я пьян, как дохлая камбала? – отозвался тот (сравнение с дохлой камбалой мне показалось весьма удачным).
– Вставай, Коля. Будем кушать и пить, – сказали мужики, начав выгружать из кульков на стол какую-то еду.
Кряхтя, Коля поднял со скамейки свое грузное тело и мутными глазами посмотрел на стоящий перед ним на столе пластиковый стаканчик, в который из горлышка бутылки полилась водка.
...
Эти люди – конченные, – возникает первая мысль. Но эта мысль неверна. Каждый может подняться со дна (кстати, ДНО у каждого разное, не обязательно доходить до состояния «дохлой камбалы»). Еще не поздно! Стоит только захотеть. К счастью, в Нью-Йорке есть люди, которые могут и готовы помочь.