НОВЫЙ АМЕРИКАНЕЦ ДОВЛАТОВ

«Я абсолютно здоров. У меня любящая родня. Мне всегда готовы предоставить работу, которая обеспечит нормальное биологическое существование... Тогда почему же я ощущаю себя на грани физической катастрофы? Откуда у меня чувство безнадежной, жизненной непригодности? В чем причина моей тоски? Я хочу в этом разобраться. Постоянно думаю об этом. Мечтаю и надеюсь вызвать призрак счастья...»
Этими словами начинается автобиографическая повесть Сергея Довлатова «Ремесло» , написанная в 1984 году в Нью-Йорке. За спиной к тому времени уже имелась американская биография (Довлатов жил в США с 1978 года): в престижнейшем журнале «Ньюйоркер» был опубликован его «Юбилейный мальчик», закончилась эпопея с собственной газетой, но активно продолжалось сотрудничество с радио «Свобода»; произведения Довлатова не так чтобы миллионными тиражами, но издавались на русском, шведском и английском языках в Америке и Англии.
Его звезда только восходила, и он, конечно же, еще не знал, что очень скоро его начнут издавать также на немецком, датском, японском, что на Западе выйдут его двенадцать книг на русском, что его снова напечатает «Ньюйоркер»... А еще через несколько лет Довлатов станет одним из самых любимых писателей в России. Как водится, под занавес...
24 августа исполнилось четырнадцать лет со дня смерти Сергея Довлатова. Он ушел (не умер, а именно ушел!) не успевшим постареть: 3 сентября нынешнего года писателю исполнилось бы только шестьдесят три.
Почему его не принято называть по имени и отчеству: Сергей Донатович? Ведь звучит же! Тем более, сам он был огромных размеров, почти под два метра ростом, такой вот великан, что, казалось бы, должно располагать к некой официальности обращения. Но нет же, с отчеством как-то не получается. Сергей, Сережа - как друга.
Вероятно, загадка здесь кроется в его натуре и манере письма: не резонерствующем ворчании моралиста, а как бы доверительной беседе и честной исповеди такого же несовершенного, как все мы, человека. Поэтому, пусть самообманываясь, начинаешь представлять, что Довлатов жил и теперь живет в доме по соседству, возле вон того русского магазина или кар-сервиса, откуда продавцы, водители и журналисты вошли вразвалочку в его произведения. Впервые прочитав рассказ или повесть Довлатова, как-то сразу зачисляешь его в свои друзья, к кому всегда можно зайти, даже не обращая внимания на собственные перемены во времени и пространстве.
Для нас он остается современником. И не только потому, что после его ухода прошло еще слишком мало времени, чтобы можно было изречь привычное: «сменилась целая эпоха». Вероятнее всего, он станет современником и для тех, кто впервые откроет его книгу спустя десятки лет. Это необъяснимо, как нельзя объяснить, почему современником для нас сегодня остается, скажем, Чехов.
И чувство не обманывает. Дом, в котором сегодня живет семья Довлатова, находится в Квинсе. Наша иммигрантская слободка! Здесь не Брайтон, но русская речь на улицах и в магазинах слышится не реже английской. Никакого тебе писательского особняка: вхожу в подъезд, лифт, шестой этаж. Звоню в дверь. В дверях - хозяйка, Елена Довлатова. Приглашает в квартиру.
- Лена, в одной повести Сергея рассказывается, как главный герой, приехав в Нью-Йорк, первые шесть месяцев валялся на диване и, как подобает российскому литератору, размышлял... Было ли так на самом деле?
- Диван, конечно, это символ. Но, сами понимаете, какое может быть состояние у русского писателя или журналиста, который умел только водить пером по бумаге и вдруг очутился в Америке. Конечно, в первые годы он испытывал сильную тоску по привычной жизни, по друзьям, по любимым местам... Впрочем, эта тоска с ним оставалась всегда.
«Ведь мы поменяли не общественный строй. Не географию и климат. Не экономику, культуру или язык. И тем более не собственную природу. Люди меняют одни печали на другие, только и всего. Я выбрал здешние печали и, кажется, не ошибся. Теперь у меня есть все что надо».
Думаю, первое время Сереже здорово помог мой пример. Я, по профессии корректор, приехала в Америку, не зная английского. Помню, чувствовала себя словно брошенная в воду кошка. Но я устроилась наборщицей в «Новое русское слово», освоила компьютер, научилась быстро и грамотно печатать...
«Интеллигентные мужья лежали на продавленных диванах. Интеллигентные жены кроили дамские сумочки на галантерейных фабриках. Почему-то жены легче находили работу. Может, у наших жен сильнее чувство ответственности? А нас просто сдерживает бремя интеллекта?... Не знаю...»
А потом родился «Новый американец», наше детище. Никто из нас тогда не имел опыта издания собственной газеты. Ведь одно дело открыть свой бизнес по выпеканию пирожков или ремонту автомобилей, в этом можно набраться конкретного опыта. А здесь все иначе. К тому же работу со словом мы наивно относили к разряду «идеологической» и не могли предположить, что газета в Америке - обычный бизнес: оформили у чиновника необходимые документы за 25 долларов и вперед: делайте что хотите.
«А передо мной лист бумаги. И я пересекаю эту белую заснеженную равнину один. Лист бумаги - счастье и проклятие! Лист бумаги - наказание мое...»
Прибыли газета в итоге не принесла. Однако за время своего существования она испытала даже период определенного финансового подъема. У нас тогда было довольно много подписчиков, а общий тираж достигал одиннадцати тысяч экземпляров! Расширился и состав редакции: работали постоянные журналисты, верстальщики, художник, две наборщицы, даже секретарша.
- Насколько мне известно, газета «Новый американец» пользовалась большой популярностью у иммигрантской публики. Даже сейчас, четверть века спустя, многие вспоминают колонку редактора. В чем заключался ее секрет?
- В этой колонке Сергей писал отклики на самые злободневные темы. Они не носили назидательного характера, скорее, происходил разговор по душам, тет-а-тет, в доверительном тоне, с юмором. Темы для описания находились самые разнообразные: об изменениях в системе велфэра, о стиральном порошке - как им пользоваться, о детях, убегающих из дома, даже о тараканах...
«Таракан безобиден и по-своему элегантен. В нем есть стремительная пластика маленького гоночного автомобиля. Таракан не в пример комару молчалив. Кто слышал, чтобы таракан повысил голос? Таракан знает свое место и редко покидает кухню. Таракан не пахнет. Наоборот, борцы с тараканами оскверняют жилище гнусным запахом химикатов».
Однако у нас не хватало денег, мы не могли выдержать конкуренцию. Помимо одного кредита в шестнадцать тысяч долларов, каждый из нас взял еще по пять тысяч персонального кредита в «Эдьюкейшн Кредит Юнион», а возвращать было нечем. Приходилось экономить даже на бумаге и электричестве. Журналисты хотели только писать и не были подготовлены к бизнесу, поэтому всячески «отматывались» от него, а финансовые дела висели тяжелым камнем. Менеджер газеты делал много ошибок, он заметался, запутался, начал совершать неблаговидные поступки, «Кредит Юнион» возбудил судебное дело.
- В повести «Ремесло» описан этот период заката газеты, выразительный эпизод с пожаром...
- Все это чистая литература. «Новый американец» просуществовал два года - с 1980 по 1982. В марте 1982 года вышел последний, 111-й номер. Конечно, материально эти годы лучшими не назовешь. Зарплату в нашей семье получала только я (меня к тому времени выкинули из «Нового русского слова», и я работала наборщицей в «Новом американце»). Сережа, главный редактор, зарплаты не получал. Но мы не были материально избалованы. Я не привыкла иметь больше двух платьев и двух пар обуви, а Сережа тоже привык довольствоваться немногим. Но газета - это замечательный период жизни: мы были молоды, полны сил, а главное, делали то, что умели, и так, как считали нужным! Конечно, журналистика отнимала очень много времени, он страдал, что не успевает заниматься литературой. Однако работал с увлечением, журналистика давала ему возможность находиться в гуще событий.
- Но, судя по всему, литература оставлена не была?
- Конечно. Появилась первая публикация в «Ньюйоркере». Заплатили гонорар 4 тысячи долларов (половину отдали переводчице), но для нас эти деньги казались огромными. Мы ожидали чего-то необъяснимого: ведь Сережу наконец-то напечатали! А тут никакой сенсации: опубликовали, заплатили и... все! На него обратила внимание только регулярно читающая публика, что, впрочем, теперь понятно. Сергей ведь переводной писатель, американцы же в первую очередь интересуются своими авторами и лишь потом иммигрантами. А русский читающий круг в Америке довольно узкий. Но тем не менее после первой публикации свои услуги предложил литературный агент, начали приходить письма от читателей. Знаете, мне и сейчас приходят письма не только от русских, но и от американцев. Вот одно из последних: «Спасибо тебе, Сергей Довлатов! Твои книги помогли мне узнать о России больше, чем множество других книг. Ты замечательный писатель!»
- Расскажите, как Сергей прожил свои последние годы?
- С течением времени многое менялось и в Америке, и в России. Открылись границы, появилась возможность переписки, многие стали приезжать из Союза и ездить туда. Перестали глушить радио «Свобода», аудитория его слушателей значительно расширилась. На «Свободе» Сергей начал делать больше передач, и ему увеличили гонорары. Наступил даже период относительного материального благополучия. Ему звонили, писали из России, предлагали печататься. Все это сулило выход к российскому читателю, ведь Сергей отлично понимал, что его основная аудитория там. Безусловно, последние годы были самыми яркими в его жизни.
И неожиданно все оборвалось... Он был «молод, красив, знаменит» и умер от сердечного приступа.
Кладбище во Флашинге, где похоронен писатель, видно с шестого этажа его дома.
Сегодня его книги выходят огромными тиражами в России. Довлатов – самый читаемый там писатель. И, несмотря на все перемены, эту «планку» он прочно удерживает уже более десяти лет. К сожалению, издательства без зазрения совести нарушают авторские права и, наживаясь, обдирают довлатовское наследие. А семья писателя, как и прежде, живет на заработок Елены, которая работает наборщицей в русских газетах. Тягаться с пиратами у нее нет ни сил, ни возможностей.
Странная метаморфоза произошла с именем писателя после его смерти: бесчисленные воспоминания спекуляции современников, конечно же, «подогрели» интерес к имени Довлатова, но и чудовищно исказили правду о нем. Кто-то продолжает с кем-то сводить счеты, перемывать грязное белье. Но все это к Довлатову-писателю уже не имеет никакого отношения.
- Двадцать четвертое августа был днем его смерти...
- Мы, как обычно, всей семьей пошли на кладбище, а потом собрались небольшим кругом очень близких людей. В этом году Сереже исполнилось бы 63 года... (к сожалению, даты его рождения и смерти очень близко отстоят друг от друга.). Не люблю, когда поминки, как это нередко случается, заканчиваются весельем. В последнее время стало модным устраивать какие-то вечера памяти Сергея в ресторанах. Лично я в этих мероприятиях никогда не участвую.
«Я постоял еще минуту и снова оказался в толпе. Она поглотила меня без всякого любопытства. Воздух был сыроватым и теплым. Из-под асфальта доносился грохот сабвея. Я двинулся вперед, разглядывая тех, кому шел навстречу».
Таким он и останется для нас: двухметровым Сережей, уходящим куда-то вперед, в толпу, по белому, как заснеженная равнина, листу бумаги, чтобы возвратиться со своими чудаками, продавцами, водителями, журналистами, кого мы каждый день встречаем вон у того русского магазина или кар-сервиса.

Петр НЕМИРОВСКИЙ

(В материале использованы отрывки из повести Сергея Довлатова «Ремесло».)

Новая книга Петра Немировского – криминальный роман «Однажды в Чистый Понедельник» продается в книжных магазинах «Санкт-Петербург» и «Черное море»