Чудаки моей судьбы

Лирический очерк

Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы – как истории планет.
У каждой все особое, свое,
И нет планет, похожих на нее.
Евгений Евтушенко

Главное, что есть в наших судьбах, – это, конечно же, люди. Разве не люди с самого раннего нашего детства знакомят нас с добром и злом, любовью и ненавистью, чуткостью и равнодушием, дружбой и враждой? Разве не люди – стимул вдохновения, творческих исканий, отчаянных поступков? Разве не к людям обращены скромность и тщеславие, честность и коварство, добронравие и холодный расчет?
В моей судьбе есть и те дорогие мне люди, для которых окружающими нередко использовался всегда возвышающий таких пользователей термин “чудаки”. И не часто чувствовали, как важны они для нас, по большому счету. Нередко вспоминаю “чудаков”, вошедших в мою жизнь. Давно понимаю: все они незаурядные люди, познавшие искусство быть собой. Их ориентиры в жизни никогда не были конъюнктурными. Их миссия в жизни – сберечь духовные ценности… [!]
Юрий Давидович Богорад, новый сотрудник лаборатории изобретательства и патентования нашего ВНИИ буровой техники, быстро стал известен всему институту тем, что знал 10 иностранных языков и изучает одиннадцатый – греческий. В то время мне поручили трудиться на освободившемся месте руководителя этой лаборатории, так что мы с Богорадом стали тесно сотрудничать. Его задачей было создание фонда полезной для дел института информации о зарубежных фирмах – создателях техники и технологии бурения скважин.
В лаборатории возник тлеющий конфликт. Энергичные и деятельные сотрудницы, методически помогающие изобретателям, нередко самоуверенным, не всегда корректным и всегда жаждущим признания, недоумевали: почему этот тихий, только и копающийся в бумагах Богорад получает такую же зарплату, как они. Я без особого успеха старался охлаждать такие волнения, напоминал сотрудницам, что Богорад выполняет не менее достойную работу. Но втайне думал: “А вдруг его работа и вправду окажется профанацией? Действительно ли он хорошо знает 10 языков? Действительно ли сможет отобрать актуальные для института сведения? Плоды его работы мы ощутим только через год- полтора – порадуют ли они нас?”
Юрий Давидович, уже не юный, 45-летний, невозмутимо продолжал свою тихую работу. На его лице всегда была легкая печать утомления. Как-то он рассказал мне, что после работы спит 3-4 часа, а затем чуть ли не до утра в строгой последовательности слушает по радио голоса разных стран, чтобы удержать в памяти изученные языки. Меня, конечно, взволновала эта информация, подняла в душе легкие волны грусти по поводу моих “высот” в иностранных языках, но какой-то внутренний успокоительный голос подленько нашептывал: “Чудак этот Богорад… На кой черт ему такая каторга?” Намного позже я узнал мудрое изречение: Вы являетесь столько раз человеком, сколько знаете языков. Тогда Юрия Давидовича уже не было в живых…
Я заметил, что к Богораду все чаще обращаются люди. Кому-то требовался материал для добротного обзора в докторской диссертации. Заместитель директора института с помощью Богорада подготовил блестящий доклад о тенденциях развития рынка буровой техники. Как-то незаметно стали немыслимы без помощи Богорада исследования технического уровня новых разработок института. На международной выставке “Нефть и газ” в московских Сокольниках он покорил нас свободными и динамичными беседами на английском, французском, немецком, испанском.
Вдруг он подал заявление об уходе по собственному желанию. Я был ошеломлен. Я сразу решил, что не смог в нужной мере оградить этого интеллигентного и ранимого человека от каких-то грубых ветров жизни. Он постарался успокоить меня. “Вы были неизменно благородны, — говорил он мне, — спасибо Вам. Я рад, что мне удалось сделать что-то полезное за эти несколько лет. Но у меня есть личная проблема – я не могу ее преодолеть. Еще раз примите мою признательность и не спрашивайте ни о чем. Теперь работа пойдет легче – колея есть. Я уверен, вы найдете преемника”.

…Его личной проблемой, как мы узнали позже, была болезнь – рак желудка. Он почувствовал, что стал быстро слабеть, и не захотел, чтобы институт увидел его не в форме. Через несколько месяцев он умер. Мы с коллегами ощущали, что не стало в нашей жизни доброй планеты, дарившей людям мягкий свет таланта и бескорыстия, а еще неколебимой гармонии человеческого призвания и верной ему жизни, столь же неброской, сколь нелегкой. Достойной замены ему так и не нашлось…

Весь научный институт, в котором я трудился около 35 лет, многие годы знает Альберта Владимировича Зимина как одного из опытнейших конструкторов. А еще как доброго, чуткого человека с милыми странностями. Я думаю, что не хуже, чем конструкторское проектирование, он знает секреты сохранения здоровья и молодости. Ему исполнилось 75 лет, но, глядя на него, в это невозможно поверить: перед вами – стройный, еще вовсе не приближающийся к старости человек с ясными, живыми глазами, здоровым румянцем и гладкой кожей лица, легкими, изящными движениями, энергичной, эмоциональной речью… Он не просто любит лыжи, ему необходимо попрыгать с трамплина. Он не просто увлечен работой, он нередко простаивает у чертежной доски по 12-14 часов, чтобы добиться решения, которое необходимо для успеха дела.
Или же уезжает из Москвы в Рязань, на завод, где осваивается спроектированная им техника, и по две смены не выходит из цеха, ювелирно помогая заводчанам в новой для них стихии. Помню, сказал я как-то рабочим: “Чего ждете, ребята? Все готово – начинайте испытания!” А в ответ слышу: “Нельзя без Альберта Владимировича. Он хочет увидеть результат. И надежнее с ним…”
Есть у него верная и любимая помощница в жизни – супруга. Она отстает от него по возрасту, кажется, лет на 13-15. И когда – очень нечасто – вспоминал он по какому-то поводу о ней в наших дружеских беседах, то прямо на глазах становился моложе. Еще моложе!.. И мелькнет вдруг в моей голове шаловливая мысль: нет, не потеряли они пока интереса ни к каким граням жизни…
Очарователен его азарт, когда кого-то из его коллег посетило недомогание. Думаю, он знает все или почти все о народной мудрости питания и лечения. Только слушай и записывай его щедрые, взволнованные наставления – не пожалеешь.
Альберт Владимирович родился в 1926 году. Полагаю, что именно война помешала ему учиться в институте. Но все же он сумел не изменить своему призванию – стал в любимом труде замечательным инженером-конструктором. А еще он истинно интеллигентный человек. Говорят, любую роль человек может сыграть, кроме роли интеллигентной личности. В эту роль можно войти не игрой, а только огромной работой над собой… Главной жизненной ценностью он считает добронравие. Как-то он сказал мне: “Нельзя забывать мудрость народных сказок. Вспомните, сколько сказочных героев познали удачу и даже счастье благодаря их единственносму оружию в жизни – тому самому добронравию…”
Да, оно стало и для Зимина неизменным оружием в человеческом общежитии. Работать рядом с таким человеком – радостный подарок судьбы. И тут уж везение нашего института оказалось поистине щедрым. Когда в 1998 году институт отмечал свое 45-летие, мы узнали, что в нем есть только три человека,прошедших с ним весь этот путь. Среди них – Альберт Владимирович Зимин. Он и сегодня – на посту. Во имя дела и людей…

Мое воспоминание об Иннокентии Афанасьевиче Карманове относится к шестидесятым годам. По моим понятиям 28-летнего аспиранта, он был уже немолод, фронтовик, известный в нефтяной отрасли заведующий научной лабораторией, кандидат наук. Тихий, доброжелательный, очень чуткий человек. Несуетный, педантичный организатор работы. Кто-то сказал мне о нем так: он относится к тем людям щедрой души, которые, если попросишь у них добра на копейку, дадут его тебе не меньше чем на рубль.
Мне оказалась необходима его помощь. В его лаборатории было создано и смонтировано такое оборудование для научных исследований, без которого я не смог бы решить одну из важных задач диссертационной работы. Я надеялся, что смогу потрудиться в его лаборатории недели две – три вечерами и ночами, никому не мешая. Но он приостановил некоторые собственные исследования, выделил мне в помощники двух лаборантов и разрешил пользоваться необходимым для меня оборудованием аж полтора месяца. “В науке все должно делаться всерьез”, - так пояснил он мне свое решение. Все, кто знал когда-либо ощущение безмерной признательности, смогут представить, что происходило в моей душе....
А когда я закончил свои эксперименты, то посчитал необходимым произнести благодарственную речь в присутствии всего коллектива его лаборатории. Такой случай легко представился, и я взволнованно начал заранее обдуманный обстоятельный монолог. Но Иннокентий Афанасьевич вдруг заметно занервничал, а может быть, и рассердился. И, перебив меня, сказал: “Я прошу Вас не продолжать эту речь. Она мне не по душе. К чему этот пафос? Ведь была просто честная помощь, без которой мир науки жить не может. И чувствуйте себя обязанным не нам, а тем, кто пойдет в науку вслед за Вами и в какой-то момент поймет, что им необходима Ваша помощь”. Вот такую эстафету я получил…

Чудаки, хранители лучших нравственных традиций, спасибо Вам! Начался новый век. Холодным практическим расчетом нередко вытесняется иное, менее жизнеспособное, в сердцах и умах людей, особенно тех, кому в новом веке еще предстоит долгая жизнь. Бессмысленно задаваться вопросом: плохо это или хорошо? Жизнь знает, что делает. Но внучка моя в 8 лет вдруг почему-то пишет доброе и веселое стихотворение про разных забавных зверюшек, участвуя в каком-то конкурсе. Такое вот чудачество… А затем это стихотворение публикуется в толстом альманахе “Journey to the Stars”, который недавно издан в Вашингтоне. Там еще много-много стихов, написанных американскими детьми.
И верится мне, что в новом веке не исчезнут из нашей жизни милые “чудаки”, что сердца людей не станут заполнены лишь холодным, душным, серым туманом бескрылой практичности. А иначе зачем во все времена создавались сказки, писались стихи, входили в классы мудрые и беспокойные учителя?..