От первого мгновенья до последнего

Петр Люкимсон

Никогда не забуду, как в 1973 году, когда я учился в третьем классе, по вечерам город вымирал, а если на улицах и попадались случайные одинокие прохожие, то они тоже спешили домой – к телевизору, где вот-вот должна была начаться следующая серия фильма "Семнадцать мгновений весны". Мелькали титры, на экране возникало красивое лицо Тихонова, звучали первые такты музыки Таривердиева, и проникновенный голос за кадром начинал петь:

Не думай о секундах свысока.

Настанет время – сам поймешь, наверное.

Свистят они, как пули у виска –

Мгновения, мгновения, мгновения…

Потом мы с мамой отстояли огромную очередь в магазине "Мелодия" за маленькой виниловой пластинкой "Музыка и песни из кинофильма "Семнадцать мгновений весны" и дома тут же завели проигрыватель… Уж и не упомню, сколько раз звучал в тот вечер в нашей квартирке голос Иосифа Кобзона, и озвученные им слова воспринимались как нравственное кредо его поколения и напутствие всем последующим. Во всяком случае, позже, в минуты выбора, я часто напевал про себя:

…А в общем надо просто помнить долг

От первого мгновенья до последнего…

Думается, если бы Кобзон исполнил только эту песню, ее было бы достаточно, чтобы оставить по себе светлую память у миллионов людей и в истории российской песни. Но ведь спел он не только это. Многие "старые песни о главном" звучат для нас именно его голосом, даже если их пели прежде него или после него другие. Он все равно был лучшим, и никуда от этого не денешься.

…На прошлой неделе Иосифа Давыдовича не стало. Смерть эта не была неожиданной: о том, что великий певец болен раком, было известно давно. И все же в сердцах многих эта весть отдалась болью – ушел еще один человек, олицетворявший собой целую эпоху, с песнями которого мы жили, которого, как и всякого большого артиста, воспринимали как часть самих себя, а его творчество, общественная, да и частная жизнь как-то невольно стали частью жизни сразу нескольких поколений. Тем больнее было наблюдать вакханалию, начавшуюся в интернете после его смерти, в которой черная грязь мешалась с не менее черной, неведомо откуда взявшейся ненавистью.

Увы, в современном мире уже давно никто не следует принципу "о мертвых – или хорошо, или ничего". Но в случае с Иосифом Кобзоном любителей плясок на гробах явно зашкалило. Чего только ему не припомнили, каких только поношений и оскорблений он не удостоился в те самые минуты, когда на еврейском кладбище в Москве над его гробом звучал гимн России и сын певца читал поминальный кадиш.

Я не желаю вступать в дискуссии с этими людьми хотя бы по той простой причине, что их низость очень скоро забудется, как забудется и все из того, что они пытались поставить в вину покойному. Забудется и его огромный "иконостас" государственных наград и званий, слухи о его связях с "мафией" и происхождении его немалого состояния, и все прочее. Останутся записи его песен, которые пела без преувеличения вся страна, и которые еще не раз будут звучать по радио, с телеэкранов, в домах. Останутся сделанные им добрые дела и благородные поступки, а их было ой как немало.

Иосиф Кобзон был и останется, прежде всего, великим певцом своего времени, всенародная любовь к которому может сравниться разве что с любовью к Марку Бернесу и Владимиру Высоцкому. Никто не сможет вычеркнуть из нашей памяти то, что он был первым исполнителем таких песен, как "А у нас во дворе", "Баллада о красках", "Мгновения" и сотен других. Отсюда, от этой любви – такой интерес к его личной жизни, пересуды о том, сколько у него было жен, почему именно он развелся с Людмилой Гурченко; разговоры о парике, призванном скрыть лысину; все эти анекдоты и знаменитое гафтовское двустишие "Как не остановить бегущего бизона, так не остановить поющего Кобзона".

А ведь его на самом деле невозможно было остановить! Достаточно вспомнить, что один из его юбилейных концертов длился восемь часов! Он был подлинным мастером песни и тружеником эстрады, за более чем шестидесятилетнюю карьеру он был верен своему артистическому долгу - от первого мгновенья до последнего. Уже будучи тяжело больным, он вновь и вновь появляясь на сцене и буквально завораживал зал своим проникновением в самую суть любой песни, умением тронуть душу так, что казалось, о чем бы они ни пел – он поет именно о тебе.

Многие журналисты вспоминают, как в последний свой приезд в Израиль Иосиф Давыдович так плохо себя чувствовал и настолько страдал от болей, что отказался встречаться даже с давними знакомыми. Те, кому довелось его мельком увидеть, были поражены тем, как он плохо выглядел. Но вот он появился на сцене и спел так, словно находился на пике своих возможностей, а зал взорвался аплодисментами и долго не хотел его отпускать.

Но уход из жизни Иосифа Давыдовича Кобзона – это большая потеря не только для российского музыкального искусства, но и для еврейского народа. Хотя бы потому, что он никогда не маскировался, не пытался спрятаться под псевдонимом (говорят, однажды он предпринял такую попытку, но тут же от нее отказался, но, возможно, и это лишь слухи), никогда не отрекался от своего еврейства, которое так явно проступало в его имени и фамилии, да и во внешности. Скорее наоборот: он его даже всячески подчеркивал, исполняя на концертах еврейские песни, участвуя в тех или иных "еврейских делах" даже не на заре перестройки, а еще раньше, и это невольно влияло на тысячи и тысячи других евреев, придавая нам силы оставаться самими собой. Многие из тех, чья молодость пришлась на 1970-е годы, сегодня вспоминают, как впервые услышали песни на идиш именно на концертах Кобзона, и как были тогда поражены его смелостью.

О том, что у Кобзона всегда имелся особый "еврейский сантимент", что он готов помочь еврею и многое простить ему только потому, что тот – еврей, в российской богеме было известно всегда. Ну, а когда начались гласность с перестройкой, а затем рухнул СССР, это уже стало общим местом. Активное участие Иосифа Кобзона в еврейской жизни России, его благотворительные проекты, частые поездки в Израиль, немалое содействие укреплению израильско-российских культурных и деловых связей – всего этого, как из песни слов, не выкинешь. Сам Иосиф Давыдович часто высказывал сожаление о том, что не знает еврейского языка (имея в виду иврит) и обычаев, но добавлял, что старается искупить это помощью другим евреям.

То, что в соответствии с завещанием над его гробом звучал кадиш, тоже было глубоко символично – трудно вспомнить, кого еще-либо из актеров, певцов, писателей и политиков еврейского происхождения хоронили в последние годы таким образом.

Как, впрочем, глубоко символично было и то, что на его похоронах звучал гимн России, и было не протолкнуться от множества официальных лиц. Да, Иосиф Кобзон на протяжении всей своей жизни был и оставался евреем, но евреем советским, или, даже точнее, "русским" - и в этом смысле он тоже был глубоко типичной и символичной фигурой. Не случайно Кобзон считается одним из лучших исполнителей песни Инны Гофф и Михаила Матусовского "Русское поле" - четкая национальная самоидентификация в нем, как во многих лучших представителях советского еврейства, всегда прекрасно уживалась с почти безоглядной любовью к России, ко всему русскому. И так же, как многие советские евреи, он отлично усвоил законы выживания в той стране. Он всегда умел подыграть официозу, быть "преданным членом партии", петь "Слышишь, время гудит – БАМ!" - и одновременно "крутиться", зарабатывать деньги "на стороне". И когда подошли 1990-е годы, он был тем самым старым евреем, к которому "новый русский" пришел с просьбой "Папа, дай денег!"

Те, кто пытается обвинять его сегодня в "лизоблюдстве", "подпевании власти" и в прочих грехах, безусловно, ошибаются. Кобзон никому не подпевал, а пел потому, что таковы были его убеждения, его натура, сформировавшаяся во вполне определенную, во многом гнусную историческую эпоху. И не нам за это его судить. Лучше вспомнить о том, как он повел себя, когда встал вопрос, где хоронить Высоцкого. Или когда он вместе с Ириной Хакамадой бросился в захваченный террористами театр на Дубровке и освободил пятерых заложников.

Это и были те мгновения, в которые познается человек и подняться до которых дано не многим. Те самые мгновения, которые раздают кому - позор, кому - бесславье, а кому - бессмертие.

* * *

Иосиф Кобзон оставил детям и внукам наследство стоимостью почти в миллиард рублей (примерно 15 миллионов долларов). Артисту, в частности, принадлежал участок площадью два гектара в подмосковном поселке Баковка. На нем расположены шесть построек: три жилых дома общей площадью 1223 кв. м, гостевой дом (568 кв. м), дом охраны (417 кв. м) и хозблок (191 кв. м). Как сообщает Lenta.ru, стоимость всей резиденции оценивается в 400 миллионов рублей.

В собственности Кобзона находился также двухэтажный пентхаус на Новом Арбате площадью 671 кв. м - его стоимость оценивается в полмиллиарда рублей. У певца был автомобиль Mercedes Maybach стоимостью более 10 миллионов рублей.

Наследники первой очереди - вдова артиста Нинель, сын Андрей, дочь Наталья и десять внуков.

"Новости недели"