Еврейская кухня

Из мемуаров бывшего ребенка

Эдуард РЕЗНИК

Ребёнка питает воображение. Нарисуй ему картинку, вызови слюноотделение, и шнурки пойдут, как спагетти. Мама это понимала.

- Не хочу! - заливал я слезами манную кашу. - Не хочу!

"Да, это не форшмак!" - восклицала мама и грустнела. "Ах, форшмак, форшмак!" - качала она головой, погружаясь в воспоминания.

Отодвигая тарелку, я заинтересованно моргал.

- Ты хочешь спросить, что такое форшмак? - подбоченивалась мама.

Я кивал.

- Хочешь знать, что такое форшмак?!

- Да.

- Форшмак!.. - она закатывала глаза.

Мне было восемь, а она закатывала глаза: "Ах, форшмак, форшмак!".

- Что это? Что?! - терял я терпение.

Глаза мои становились, как два пятака, слюна срывалась. Интуиция подсказывала слюне, что это едят, и она срывалась непроизвольно.

- Ты действительно хочешь знать, что такое форшмак?! - нагнетала мама.

Она произносила слово так вкусно, что её хотелось укусить.

- Да. Хочу. Да! - я повисал на её халате, смотрел снизу вверх и капал.

- Форшмак... - она причмокивала. Мне было восемь, а она причмокивала. - Это даже вкуснее, чем цимес. Знаешь, что такое цимес?

- Нет!

- Так вот форшмак вкуснее.

- Но что это, что?! - изводился я.

Мама расстраивалась.

- Господи, как объяснить про форшмак, когда ты не понимаешь про цимес?

- Не объясняй. Сделай! - сглатывал я, как могут сглатывать только любопытные до еды дети.

- Как? - разводила мама руками. - Из чего?

- А из чего его делают?

- Из селёдки, конечно, глупый ты ребёнок.

- Так у нас полно селедки! - бросался я к холодильнику.

Но мама бледнела:

- Сейчас же забери свои слова обратно! Что ты называешь селёдкой? Не смей! Разве из этого можно сделать форшмак?! Она солёная - да. Возможно, она даже когда-то плавала. Но разве из этого можно сделать форшмак?.. Изжогу из этого можно. Гастрит. Памятник достижений народного хозяйства, только не форшмак.

- А из чего ж? - трясся я. - Из чего ж?

- Говорю же, из селёдки, глупый ты ребёнок.

- Из какой?! - обсасывал я пальцы.

- Ты спрашиваешь меня, из какой селёдки?

- Да. Я спрашиваю. Да!

- Из какой селёдки делают форшмак!? - взвинчивала мама.

- Это "К" или "Г"? - хлюпал я.

- Какое ещё "Г"?!

- ФоршмаГ или форшмаК?

- Боже! Леня, ты слышишь, этот еретик назвал форшмак "Г"!

- Не доводи ребёнка! - отзывался отец. - Сделай чёртов форшмак и не доводи!

- Но это же будет гадость!

Она произносила "гадость" с грудным украинским "г", звучащим как "х". "Это же будет хадость!".

- Сделай гадость, - умолял я. - Сделай мне гадость!

- Но это ж всё равно, что кугель без мацы!

- Кугель? - таращился я.

- Боже, Леня, он не знает, что такое кугель! - хваталась она за грудь. - Ты спрашиваешь меня, что такое кугель?

- Да. Я - да!

 - Спроси ещё, что такое креплах!

- Спрошу! - всхлипывал, сидя в слюне по пояс.

Мама умела довести.

- Спрашивай хоть до завтра. Но знай, что ни креплах, ни латкес, ни кугель, ни даже цимес никогда не сравнятся с настоящим форшмаком... Если б ты знал, что это такое. Если б ты только знал...

- Дай уже что-нибудь! - ревел я, сплевывая обглоданные ногти. - Дай уже, дай!

И мама пододвигала мне кашу. 

"Секрет"