Всякая дорога ведет к храму

Интервью с золотых дел мастером Гуджи

Выставка произведений грузина Гуджи, золотых и серебряных дел мастера, которого искусствоведы сравнивают с великим итальянцем Бенвенуто Челлини (1500 - 1571), прошла в престижной парижской галерее «Клод Бернар». «Я родился в Париже в возрасте 33 лет, - говорит он, - ибо только здесь я смог посвятить свое творчество ушедшим цивилизациям и передать то чувство смятения, которое я испытывал, идя по их следам».[!]
Если как художник он состоялся во Франции, то на свет божий Гуджи Амашукели появился в Батуми. В Тбилиси он поступил на отделение скульптуры Художественной академии, где проучился три года, а потом перебрался в Москву, где прожил 11 лет. В 1969 году в Первопрестольной он связал себя узами брака с француженкой Катрин Барсак, дочкой известного театрального режиссера Андре Барсака, которая работала в культурном отделе посольства. Пять лет Гуджи и Катрин обивали советские пороги и обращались за помощью к разным деятелям, включая американского сенатора Джексона, чтобы получить разрешение на переезд во Францию. И только в 1974 году после вмешательства тогдашнего президента Жоржа Помпиду, который во время визита в Москву поднял вопрос об их судьбе в беседе с Брежневым, молодые супруги получили возможность навсегда уехать на родину Катрин. Около 30 лет мэтр Гуджи трудится в мастерской на улице Лепик, которая ведет к Монмартрскому холму. Напротив - дом, в котором жил у своего брата Ван Гог, а чуть подальше на той же улице снимал квартиру Илья Репин, где писал портрет Тургенева. Во Франции он известен по имени - Гуджи, ибо грузинская фамилия слишком сложна для французов.

Покорение Парижа

- К моменту появления во Франции вы были уже состоявшимся мастером?
- Не могу этого сказать. В Москве вообще было запрещено законом работать с драгоценными металлами. Одно время я трудился в комбинате прикладного искусства и был членом МОСХа. Это позволяло мне довольно прилично жить. В основном я работал как дизайнер для промышленности. Кстати, одну из пепельниц, изготовленных по моему рисунку, я однажды случайно обнаружил в Швейцарии.

- Ваш вклад в развитие отечественного дизайна не ограничился, разумеется, пепельницами....
- Я изготовил несколько медалей, в частности посвященную Ледовому побоищу 1242 года. На ней были выгравированы известные слова Александра Невского: «Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет». Кроме того, я делал памятные значки выдающихся русских и иностранных деятелей, детские игрушки - самолеты, корабли, автомобили. Нельзя сказать, что это были очень интересные в художественном плане работы, но я приобретал определенный опыт и вспоминаю это время с удовольствием. Участвовал я и в фильме «Руслан и Людмила» - изготовлял шлемы для Руслана, но посмотреть его не успел - вскоре уехал. Это была моя последняя работа.

- С чего же началось ваше покорение Парижа?
- Для меня приезд сюда стал тогда шоком. Я не ожидал увидеть то, что называется обществом потребления. И тут же передо мной возник извечный русский вопрос - «Что делать?» Какое-то время я даже пребывал в определенной депрессии. Никаких доходов не было. Моя жена рассчитывала на помощь отца, но за год до нашего приезда он скончался.

- Получается, что вы приехали на пустое место?
- Не совсем. Моя теща уступила нам квартиру. А я занялся поиском - делал какой-то реквизит для театра, мебель для частных лиц, что-то реставрировал для антикваров. Это позволило мне сэкономить немного денег, чтобы купить материал, некоторые инструменты и найти мастерскую в 12 квадратных метров, которую я с годами расширил и в которой мы сейчас с вами беседуем. Перво-наперво я решил создавать ювелирные изделия, которые были бы в своем роде уникальными, в одном экземпляре. И мне сразу удалось найти любителей, круг которых довольно быстро расширялся.

- Вы, говорят, отказались от лестного предложения модельера Юбера де Живанши создать коллекцию бижутерии под его маркой?
- Когда я выставлялся в салонах, Юбер де Живанши, а также Ив Сен-Лоран предложили мне сделать для них ювелирные изделия. Они платили очень хорошо, но это были бы вещи, которые выпускались их домами, а автор оставался бы неизвестным. Они думали, что меня можно этим соблазнить, но я отказался, что их очень удивило.

- Вскоре виртуозное владение искусством шпаги открыло для вас многие двери...
- Два года спустя после нашего приезда в Париж писатель Фелисьен Марсо был избран во Французскую Академию, члены которой имеют собственную именную шпагу. Моя жена его знала - пьесы Марсо шли на сцене театра «Ателье», которым руководил ее отец. И он заказал мне шпагу. Это принесло мне определенную известность.

- С тех пор вы создали шпаги для многих «бессмертных», включая академика Элен Каррер д’Анкосс, главного французского специалиста по России, в жилах которой течет грузинская кровь...
- Она грузинка по отцу - Зурабишвили, род благородный, хотя и не царский, а по материнской линии она из тех Орловых, среди которых был фаворит Екатерины. Ее предки были морскими офицерами, и поэтому на ее шпаге я изобразил флаг Андрея Первозванного, флаг русского императорского флота.

Самоцветы, растворенные в вечности

- Вы считаете себя ювелиром или скульптором?
- Ювелиры занимаются только ювелирными украшениями. Я же мастер по золотым и серебряным изделиям. Я бы назвал себя скульптором, работающим с драгоценными металлами.

- Но золото иногда называют презренным металлом...
- Имея с ним дело, нельзя впадать в вульгарность.

- Вас во Франции сравнивают с Бенвенуто Челлини...
- Потому что он сам работал с драгоценными материалами. Бенвенуто Челлини - большая фигура, но в эстетическом плане он мне не подходит. Это уже такое позднее Возрождение. Я же предпочитаю готическую скульптуру и живопись.

- С золотом и серебром вы обычно соединяете удивительной красоты камни - обсидиан, соколиный глаз, сердолик, яшму, горный хрусталь...
- Это все самоцветы, как бы растворенные в вечности. У меня есть помощник, с которым я работаю 12 лет. Он и занимается их выбором и шлифовкой.

- Имеют ли какую-то символику камни, которые вы используете?
- Да, каждый самоцвет несет свою нагрузку. Например, если мы будем читать Апокалипсис, мы увидим, что так называемый Вселенный Иерусалим был выстроен и обложен двенадцатью камнями, в том числе яшмой, изумрудом, агатом, бериллом.

- А у вас есть какой-то любимый камень?
- Я очень люблю горный хрусталь и лазурит.

- В России вам приходилось работать с эмалью?
- Худфонд имел определенный денежный фонд, из которого выдавались средства художникам для экспериментальных работ. Я тогда взялся за очень интересовавшие меня усольские эмали, которые производились в конце XVII века на севере России и техника которых была полностью забыта. Их коллекции хранятся в Историческом музее, в Оружейной палате и в Эрмитаже. Это эмали на меди, двусторонние, которые внутри полностью покрыты эмалью и расписаны. Основным их декором были тюльпаны.

- Почему именно тюльпаны?
- Это был Северный торговый путь, по которому из Голландии шли товары. И я работал над этой техникой, достиг определенных успехов. Некоторые мои модели были предложены Худфонду для массового производства. Но технология усольских эмалей настолько сложна и трудоемка, что это оказалось нерентабельно. Я думаю, что с тех пор они ничего так и не сделали - по крайней мере, я не видел ничего подобного. Работал я и по стеклу, ездил во Львов на стекольный завод и делал стеклянные сосуды в сочетании с металлом. Это была экспериментальная работа, технологически довольно сложная, так как коэффициент расширения металла и стекла не совпадал, и после охлаждения стекло нередко разбивалось вдребезги.

- Вы создаете ваши произведения в одном экземпляре?
- Исключительно в одном, потому что это уникальные предметы по технике их изготовления, и не существует никакой формы, которая позволила бы их воспроизвести.

- Нет даже авторских копий?
- У меня лет 8 назад было одно предложение из Лувра сделать им серию ювелирных украшений из 15 предметов в 20 экземплярах каждый. Но мне пришлось расторгнуть контракт, так как я не предвидел, насколько это сложный и длительный процесс. И мы остановились на том, что я сделал 22 предмета по одному экземпляру.

- Вы начинаете работу с эскиза?
- Когда готовлю для галереи личную выставку, то я не делаю предварительных рисунков. Но сейчас я работаю над шпагой бывшего премьер-министра Рэймона Барра, который был избран в Академию политических наук, и я, естественно, предварительно предложил рисунок, который он одобрил. Представляю также проект, когда работаю для церкви.

«Всякая дорога ведет к храму»

- Что оказало на вас во Франции наибольшее влияние?
- Здесь меня поразила дохристианская и романская архитектура и, конечно, средневековая - великие готические соборы.

- Они великолепные, но холодные, тогда как православные, на мой взгляд, - более мягкие, человечные и теплые...
- Вначале, когда я их не знал, у меня было такое же впечатление. Чтобы понять католические соборы, к ним надо найти ключ. Православный храм, разумеется, имеет свою прелесть и красоту.

- Но в вашем творчестве, на мой взгляд, видны грузинские корни...
- Наверное... Грузия - страна, которая до наступления христианства была перекрестком разных цивилизаций. Они исчезли, но оставили след... Я всегда стремился к универсализму. Этим мне нравится Католическая Церковь.

- Именно с ней связана особая сторона вашего творчества...
- Да, я работал для многих соборов - Парижской Богоматери, Шартрского, Люсонского, в котором епископом был кардинал Ришелье. Для Собора Парижской Богоматери я занимался устройством литургического пространства, создал алтарь, аналой, епископское кресло, оклад Евангелия, там моя купель для крещения. В Шартрском соборе находятся 25 созданных мною предметов культа.

- После того как сам Иоанн Павел II увидел несколько лет назад ваши произведения, вас пригласил и Ватикан...
- Там в ризнице, где хранится церковная утварь для литургии, 6 моих предметов и, в частности, большой выносной крест, который называется понтификальным, то есть папским. Этот крест вместе с серебряными подсвечниками несут перед папой три дьякона. Я также изготовил ритуальный молоток, ударом которого папа открыл юбилейный 2000-й год.

- Вы верите в чудеса?
- Я вам расскажу одну историю. У известного капуцинского монаха падре Пиво, как и у Святого Франциска, были стигматы на руках и на ногах, из которых даже текла кровь. Он обладал даром излечения больных. Тридцать лет спустя после его смерти Иоанн Павел II. причислил его к лику святых, а мне заказали дароносицу, куда была вложена ткань с кровью падре Пиво. В 1999 году я был на площади Святого Петра в Риме, куда нас пригласили на освеящение этой дароносицы. И туда приехала группа людей, которые были им исцелены. Все эти факты подтверждены медицинскими заключениями.

- Знаменитым местом паломничества для католиков является городок Лурд, что в Пиренеях, который ежегодно посещают 6 миллионов больных, уповая на чудеса...
- Да, именно там в пещере Божья Матерь явилась молодой пастушке, которая обрела дар исцеления. Сейчас для Лурда я создаю дароносицу, в которую символически кладется тело Христа. И каждый день ее будут выносить во время процессии между пещерой и огромной подземной церковью размером с целый стадион для 30-40 тысяч паломников.

- «Всякая дорога ведет к храму» - это знаменитая фраза из фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние»...
- Я видел картину в Париже. В этих словах есть великая правда. Мы живем в материальном мире, в обществе потребления, в котором страдает человеческий дух. Важна же жизнь духовная, которая и приведет к правде. К храму ведет истинная, а не всякая дорога. Ее и надо выбрать.

- Высшее искусство, на ваш взгляд, связано с религией?
- Я бы сказал, что оно прежде всего связано с духовностью.

Рыцарь и мэтр

- Среди ваших клиентов были и есть сугубо светские люди - например покойный президент Франсуа Миттеран...
- Да, он был и в моей мастерской, и приходил на первую выставку, а за год до смерти посетил Шартрский собор.

- Говорят, что Миттеран никогда ничего не покупал и что ему всегда все дарили...
- Неправда. Он приобрел в галерее ряд вещей. Он покупал и для себя, и в дар главам государств во время зарубежных поездок.

- Нынешний президент Жак Ширак также приходит к вам в гости?
- Нет, с ним мы не знакомы, и я, кстати, не состою ни в одной партии. Но месяц назад меня удостоили звания рыцаря Национального ордена за заслуги, которое присваивает президент. Кроме того, у меня есть почетное звание «мэтра искусства».

- Покинув Советский Союз в 1974 году, вы с тех пор ни разу не возвращались на свою историческую родину. Вас не забыли в Грузии?
- Все известия, которые я оттуда получаю, очень печальные. Да и ехать туда у меня нет особенного желания. Я всегда очень занят, а близких у меня там не осталось. Родители скончались. Конечно, хотелось бы повидать один раз их могилу - надеюсь, однажды это удастся сделать.

- Как чувствует себя грузинская диаспора во Франции?
- Она очень небольшая - может быть, несколько сотен семей. Это потомки тех людей, которые покинули Грузию в 1921 году после захвата власти большевиками. Они потомки меньшевиков, которые были очень влиятельными в социал-демократическом движении не только в Грузии, но и в России. Одним из их лидеров выступал Ираклий Церетели, который входил в состав Временного правительства. В те же годы Грузию покинула и семья Багратиона... В Париже есть и грузинская православная церковь. Одно время я там бывал довольно часто, очень любил ее настоятеля, но он, к сожалению, умер, и я от церкви отошел.

- Несколько лет назад у вас должна была состояться выставка в московской галерее «Дом Нащокина»...
- Ее собирались открыть в сентябре 1998 года, но в августе разразился знаменитый финансовый крах, и банк, который обещал помочь, прогорел. К тому же я сам не владею своей коллекцией. Она принадлежит галерее «Клод Бернар».

- Вы, тем не менее, не отказались от замысла устроить свою выставку в Москве или в Тбилиси?
- Если получится, я буду очень рад. Я все-таки прожил в Москве целых 11 лет и опыт, который я приобрел в России, мне очень помог во Франции. Помню, я всегда много ездил, интересовался русской архитектурой - Владимир, Суздаль, Переславль-Залесский, Ростов Великий. Меня особенно интересовала архитектура домонгольского периода, которая сохранилась в Новгороде, в Киеве.

- Вы так много говорите об архитектуре, которая, очевидно, является для вас главным источником вдохновения?
- Несомненно - архитектура наравне с живописью. Мне очень помогли занятия живописью в Академии художеств и особенно знание рисунка. Это, в конце концов, самое главное.

Барон Ротшильд и Яков Сталин

- Кто из великих мастеров прошлого оказал на вас наибольшее влияние?
- Среди русских художников я очень люблю Павла Филонова. К сожалению, он был недоступен в Советской России, я видел только несколько его работ в коллекциях Георгия Костаки и Игоря Сановича. Его сестра Татьяна Глебова, которая, хотя и жила впроголодь, сохранила и оставила все картины Русскому музею. Потом была замечательная выставка Филонова в Париже - это очень большой художник.

- Ну и величайшие итальянские мастера?
- Мазаччо и Пьеро делла Франческа, портреты которого я в молодости копировал. Эти копии в Париж привез мне брат. Впервые их работы я увидел в альбоме, который дал мне мой замечательный преподаватель - художник Василий Шухаев (1887-1973). Вернувшегося из Франции, где он жил в 20-30 годы, Шухаева сослали на 10 лет в лагеря и освободили только в конце 40-х. И так как ему некуда было деться после лагерей, один из бывших заключенных предложил ему поехать в Тбилиси. Он там прижился, ему дали место в Академии, и он был моим преподавателем рисунка.

- Наверное, живя во Франции, нельзя не чувствовать влияния ее художников...
- Я с огромным почтением отношусь к Никола Пуссену. Конечно, я знал его немного по Музею изобразительных искусств имени Пушкина и по Эрмитажу, а потом и по Лувру. Кстати, я хорошо знаком с крупнейшим специалистом по Пуссену Пьером Розенбергом, который до недавнего времени был директором Лувра. Он и сам коллекционер. Так получилось, что одна из первых проданных мной вещей - браслет - попала в его семью 25 лет назад.
Его тесть - барон Ротшильд - купил его для своей дочери - жены Пьера Розенберга. Это была моя первая выставка, и тогда я не мог себе позволить работать с дорогими материалами. Браслет из меди, которая была посеребрена. Потом вышло так, что она его потеряла и умоляла меня сделать точно такой же браслет и даже нарисовала его. Я вспомнил и сделал похожий.

- В чьих еще коллекциях есть ваши произведения?
- Имена здешних коллекционеров ничего не скажут русскому читателю. Но вот недавно я ужинал у другого Ротшильда, Эли, уже пожилого человека, который мне сказал, что знает несколько слов по-русски: «Вы будете удивлены, если я вам расскажу, кто меня им научил, - сын Сталина, Яков». Они вместе были в плену у немцев, но держали их не в лагере, а в замке.

Талант - не дурная болезнь

- Есть ли сегодня в мире большие мастера золотых и серебряных дел?
- Я их не знаю. Во Франции, по крайней мере, есть, может быть, два человека, но они не могут даже существовать, занимаясь только своим искусством, они вынуждены делать другие вещи, ибо не находят коллекционеров-любителей.

- Что вы слышали о современных российских мастерах?
- Почти ничего. Знаю, что очень многие уже работают, потому что это стало доступно. Я забыл фамилию одного петербургского мастера, который имеет определенный успех, но насколько его работы интересны в художественном отношении? У него есть коммерческий успех среди иностранцев. Но мне кажется, что он делает что-то вроде копий Фаберже.

- Когда же был «золотой век» золотых дел мастеров?
- Все средневековье и XIX столетие - до начала Первой мировой войны.

- Вы поддерживаете какие-то контакты с русскими художниками во Франции?
- Увы, нет. Я так много работаю и почти не выхожу из мастерской. Даже на своей выставке был всего один раз - полчаса. Хорошо знаю художника Эдика Штейнберга - так совпало, что мы выставляемся с ним в одной галерее. Кроме того, я его люблю и как человека, и как художника.

- Получается, что вы следуете пушкинскому завету «Ты царь, живи один»...
- Для меня примером служит Никола Пуссен, который всю жизнь прожил в Риме, никогда не имел учеников и жил в полном одиночестве, в то время как Караваджо и другие мастера имели огромные мастерские с учениками.

- Вам не хочется кому-то передать свое мастерство?
- Это трудно сделать. Как сказала моя знакомая русская дама: «Талант - не дурная болезнь, по наследству не передается». Можно передать умение, мастерство. Я многому научил моего помощника, но он исполнитель, у него нет амбиции делать свои собственные произведения.

Искусство принадлежит элите

- Ваше искусство элитарно. Так и должно быть?
- Несомненно. Потому что нельзя искусство распространять до самых низов. Произведения, которые я делаю, рассчитаны на определенный - то, что мы называем просвещенный - слой общества.

- Попадут ли ваши работы в Лувр?
- Прежде всего, это невозможно по уставу, так как вся коллекция Лувра заканчивается на Давиде.

- Может быть, тогда им найдется место в Национальном центре искусства и культуры имени Жоржа Помпиду?
- Но я не являюсь представителем авангардного искусства. Мои вещи хранятся в ряде музеев - например в парижском музее декоративного искусства, а также в провинциальных музеях - в Нанте, в Клермон-Ферране, в Риоме, где была моя персональная выставка.

- В российских музеях вас нет?
- Я хотел было предложить мои вещи в дар Эрмитажу или Пушкинскому музею, но так как выставка не состоялась, пришлось отложить их передачу до лучших времен.

- Что вы можете сказать о тенденциях нынешней архитектуры и нынешнего дизайна?
- Я очень огорчен и разочарован современным дизайном. Пожалуй, лишь американский архитектор китайского происхождения И. Пей удачно интегрировал свою пирамиду в ансамбль Лувра.

- Помните, сколько вокруг нее ломалось копий?
- Совершенно верно. Как в свое время и вокруг Эйфелевой башни.

- Ваша жена Катрин Барсак - внучатая племянница знаменитого художника Льва Бакста, который умер в Париже в 1924 году...
- Мать моей жены воспитал именно Бакст, но у нас дома от него почти ничего не осталось. Нет, во Франции он не забыт, и когда на аукционе появляются его картины, то стоят они очень дорого.

- Чем вы занимаетесь кроме искусства - «пока не требует поэта к священной жертве Аполлон»?
- Вечером читаю. Это может быть классика - недавно читал книгу «Гоголь и его современники». Кроме того, много времени посвящаю реставрации своего имения в деревне. Восстанавливаю принадлежащий мне дом XV века, имеющий исторический характер: в нем родилась бабушка знаменитого французского поэта Пьера де Ронсара. Он расположен в долине реки Ле Луар, неподалеку от города Блуа, на юго-западе от Парижа, что называется, в самой колыбели французской цивилизации. В имении есть также церковь, голубятня, башня, колодец XV века, глубина которого 27 метров. Я хочу зарегистрировать дом как исторический памятник.