Брайтон-Бич Опера - 27

Брайтон-Бич Опера
№52 (348)

Любит - не любит

- В молодости, - говорит Татьяна, - я больше всего ценила в мужчине ум. И всегда была уверена, что дурака полюбить просто невозможно. По крайней мере, для меня.
- Да нет, - говорит Алёна, - с головой у него все в порядке. Просто он себя здесь найти не может. В Москве журналистом был. На «Эхе столицы» работал, вот Илюша знает. А здесь ничего не получилось. Потыкался по газетам разным и понял, что на этом не забогатеешь. Так и оказался за баранкой.
- Я не про то, как человек себе на жизнь зарабатывает, - говорит Татьяна. - Это мне как раз всегда безразлично было. У меня почти все знакомые поэты и художники дворниками или сторожами работали. И это нормально считалось. Никто даже внимания не обращал.
- Но здесь-то обращают, - говорит Алёна.
- А ты не обращай, - говорит Татьяна.
- Я стараюсь, - говорит Алёна. - Не получается.
- Скажи спасибо, что он хоть по-русски говорит, - говорит Мила.
- Спасибо, конечно, - говорит Алёна. - Но у твоего Кена русский тоже вроде свободный.
- Лучше бы он у него был занятой, - говорит Мила.
- Почему? - говорит Алёна.
- Знаешь, - говорит Мила, - поначалу мне его акцент даже симпатичным казался. Что-то было в нем такое. Cute. И даже kind of sexy. А теперь только раздражает. Особенно когда он начинает слова сленговые вставлять. Он виртуозно, конечно, русский знает, но нюансов-то все равно не чувствует. Такая глупость получается. А если вдруг матом что-нибудь... Ты слышала, как матерные выражения звучат, когда хотя бы небольшой акцент есть?
- Да, - говорит Алёна. - Слышала. У меня третий муж был американец. Я его русскому учила. Вот он, например, говорил...
- Ой, не надо, - говорит Татьяна. - Не при мне, пожалуйста.
- Сорри, ваше величество, - говорит Алёна. - My bad.
- Так ты ему просто скажи, чтобы он нецензурных слов не употреблял, - говорит Татьяна.
- Сама скажи, - говорит Мила. - Если ему только намекнуть, что у него с русским не совершенство полное, он такое устраивает.
- Мелочи это все, - говорит Татьяна. - Профессия. Акцент. Матом он, видите ли, нормально ругнуться не может. Как говорила моя бабушка, не сидели вы у моря без воды.
- Ну вот, - говорит Алёна. - Сейчас опять лекция будет. На тему о полезной и здоровой жизни.
- Не бойся, - говорит Татьяна. - Не будет лекции. И ничего вообще не будет.
- Ладно, - говорю я, чтобы увести разговор в менее взрывоопасную сторону. - Новогодние планы-то какие? Решили что-нибудь? Кто к Зарецким идет?
- А что у них? - говорит Илья, в квартире которого мы все и сидим.
- Дашка замуж выходит, - говорю я. - Они вас не звали разве?
- Нет, - говорит Нина. - Нас-то им с какой стати звать?
- Ну, значит, и мы не пойдем, - говорю я и поворачиваюсь к Татьяне: - Да?
- Давай сменим тему, - говорит Татьяна.
- А что такое? - говорю я. - Это же так романтично - Новый год со свадьбой совместить. Такое редко у кого бывает. И примета, считается, хорошая.
- Ты о чем-нибудь другом можешь поговорить? - говорит Татьяна и глазами показывает на открытую дверь в кухню. Но там темно, и я не понимаю, в чем дело.
- А что я такого сказал? - говорю я и поднимаюсь из-за стола. - Нин, давай я тебе помогу чай поставить.
Я иду на кухню и, включив свет, вижу сидящего возле окна Игоря.
- Ты чего тут в темноте сидишь? - говорю я.
- Ничего, - говорит он. - Просто так.
- А чего голову побрил? - говорю я. - На зону готовишься?
- Шуточки у вас, - говорит Игорь. - Вы в цирке выступать не пробовали?
- Нет, - говорю я. - Много чего в жизни было, а этого еще не пробовал.
- Ну и зря, что не пробовали, - говорит Игорь. - Вы попробуйте. У вас хорошо получиться должно.

* * *

- Вот козлы, - говорит Пол, вываливая на пол содержимое очередного ящика. Комната его родителей и так уже представляет из себя нечто совершенно невообразимое. Постельное белье, одежда, обувь - все выброшено из шкафов и разбросано повсюду, но Пол упорно продолжает перетряхивать каждую тряпку.
- Я же знаю, что где-то здесь должно быть, - говорит он. - Где-то здесь они заначки свои держат. Куда перепрятали, козлы?
Он смотрит на стоящие возле зеркала фотографии. На одной из них Максим и Ирина запечатлены в день свадьбы. На другой - уже с новорожденным сыном на руках. На третьей - они вдвоем провожают его в первый класс. Форму эту идиотскую нацепили на него. Воротничок накрахмалили так, что он себе всю шею в кровь стер. Букет цветов в руки сунули. Как придурку последнему. На следующей фотографии - отец в день получения американского врачебного диплома. Довольный такой. А мать пьяная вдрабадан. Даже на фотке видно, что едва на ногах держится. Но все равно улыбается, как будто ее щекочет кто.
- Fuck, - говорит Пол и одним резким движением смахивает фотографии с трюмо. Те рамки, что со стеклами были, разбиваются, а одну, которой каким-то удивительным образом удалось уцелеть, Пол добивает ударом каблука.
Затем поиски денег продолжаются в других комнатах, где Пол учиняет точно такой же разгром и с тем же самым нулевым результатом. Наконец он добирается до кухни. Вся посуда летит вон из шкафов, а вместе с ней банки, пакеты какие-то, мешочки, коробочки. Тарелки, чашки, блюдца, рюмки, фужеры и стаканы из дорогих сервизов постепенно превращаются в груду битого стекла, пересыпанного сахаром, мукой, солью, гречневой крупой и овсяными хлопьями. Но денег нигде нет.
Пол оглядывается вокруг и замечает мусорный бачок в углу возле раковины - он единственный остался тут не тронутым. Понятно, что там никто ничего прятать не будет, но Пол все равно поднимает его высоко в воздух и переворачивает вверх дном. Из бачка сыпятся остатки еды, рваная бумага, окурки, гадость всякая. Поворошив всю эту кучу ногой, Пол видит скомканные черные чулки на поясе с резинками и прозрачный пеньюар.
- Совсем охренели, - говорит он, поддевая пеньюар носком ботинка. - Козлы.

* * *

- Не знаю, - говорит Дима. - Ничего не понимаю уже. Полный облом вокруг. Куда ни сунусь - везде одно и то же.
- А чего ты учиться не идешь? - говорит Оля, в чьей старой «Тойоте» они сидят.
- Не до учебы сейчас, - говорит Дима. - И так нам еле-еле хватает. Работать надо. А потом, на кого учиться? Я сначала думал на курсы программистские пойти, но сейчас ведь знаешь, ситуация какая. А на колледж денег нет. Да и терять четыре года тоже неохота.
- А как же все остальные? - говорит Оля.
- Ну как? - говорит Дима. - Либо у них родители работают и за все платят, либо по бедности их государство учит. А у нас все как-то посредине. Ни то, ни се.
Он жестом, который должен показаться небрежным, кладет руку на Олино плечо и продолжает говорить:
- А потом, здесь образование не нужно. Здесь диплом никто и не спрашивает никогда. Здесь важно, чтобы голова на плечах была и чтобы человек деньги делать умел.
- Да? - говорит Оля, сбрасывая его руку со своего плеча. - Это тебе кто сказал?
- Сам вижу, - говорит Дима и второй попытки обнять ее уже не предпринимает. - Достаточно только внимательно посмотреть вокруг, и сразу все понятно становится. Ведь все друг друга как оценивают? Разве по дипломам? Нет, конечно. Смотрят, у кого какая машина, какой дом, какие часы на руке. Билл Гейтс вон вообще никакого высшего образования не имеет, а самый богатый человек в мире. И ничего, не жалуется, наверное, что его неучем дразнят.
- Ну да, - говорит Оля, - и Бродский всего восемь классов с трудом закончил.
- Вот именно, - говорит Дима. - Подожди секундочку. Я сейчас.
Он выходит из машины и направляется к своему подъезду, из которого только что вышел Игорь.
- Ты куда? - говорит Дима.
- Не знаю еще, - говорит Игорь. - Пройдусь просто.
- В такой дождь? - говорит Дима.
- Не могу я дома сидеть, - говорит Игорь. - Да и этот паноптикум там весь в сборе. Во главе с главным фриком.
- Я с тобой тогда пойду, - говорит Дима.
- Зачем? - говорит Игорь.
- За компанию, - говорит Дима. - Так лучше будет.
- В каком смысле - лучше? - говорит Игорь.
- В смысле веселее, - говорит Дима. - И глупостей меньше.
- Ну, давай, - говорит Игорь. - Если ты простудиться не боишься, то давай.
- Я сейчас, - говорит Дима. - Попрощаюсь только.
- Не торопись, - говорит Игорь. - Take your time.
Дима возвращается к Олиной «Тойоте» и открывает дверцу.
- Sorry, - говорит он. - Мне надо идти.
- Дождь ведь, - говорит Оля.
- Все равно надо, - говорит Дима. - Sorry.
- Возьми зонтик мой, - говорит Оля.
- А ты как же? - говорит Дима.
- Я же на машине, - говорит Оля и, перегнувшись через спинку, достает с заднего сидения зонтик.
- Держи, - говорит она.
- Спасибо, - говорит Дима. - Ну, я пошел.
- Ты позвонишь? - говорит Оля.
- Да, - говорит Дима. - Обязательно. Завтра.
- Хорошо, - говорит Оля.
Он захлопывает дверцу машины и оборачивается. Игоря у подъезда уже нет. Дима растерянно оглядывается по сторонам, но вокруг него только совершенно пустая, залитая дождем, едва освещенная тусклыми фонарями улица, на которой в такую погоду, естественно, ни души.

* * *

- Ну, какая любовь в нашем возрасте? - говорит Алёна. - Я думаю, что ему скорее всего домашней еды захотелось. Супчика горяченького или еще там чего.
- Ты же готовить вообще не умеешь, - говорит Мила. - Только макароны.
- Ну, тогда не знаю, - говорит Алёна. - Все равно не верю. Какой-то расчет тут обязательно должен быть. Но, даже если и нет ничего такого, мне-то что за резон с ним женихаться? Мне и так некисло.
- Какая ты циничная все-таки, - говорит Мила.
- Ничего я не циничная, - говорит Алёна. - Просто здраво смотрю на вещи. И вообще, я давно уже про себя решила, что в следующий раз, как замуж выходить буду, возьму себе бабу.
- Да ну тебя, - говорит Мила.
- Я серьезно, - говорит Алёна. - С мужиками только проблемы одни, а толку от них никакого. Так что, когда тебя Кен твой окончательно доедет, дай знать.
- И что, женишься на мне? - говорит Мила.
- Легко, - говорит Алёна. - Акцента у меня нет вроде. Так что тебе со мной классно будет.

* * *

Грег и Даша сидят в машине около ее дома и молчат.
- Что-то случилось? - наконец говорит Грег.
- Нет, - говорит Даша. - Ничего.
- Тебя сомнения мучают? - говорит Грег. - Ошибиться боишься? Пожалеть потом?
- Да нет, - говорит Даша. - Не в этом дело.
- А в чем? - говорит Грег.
- Ни в чем, - говорит Даша. - Все в порядке.
Они опять замолкают.
- Я понимаю, - говорит Грег.
- Что ты понимаешь? - говорит Даша.
- Ты меня не любишь, - говорит Грег.
- Да что это вообще значит такое: любишь - не любишь? - говорит Даша. - Ты сам-то хоть думал когда-нибудь, что это такое?
- Да, - говорит Грег. - Я знаю, что я тебя люблю. Что я без тебя жить все равно не смогу. И поэтому мне не так уж и важно, взаимно все это или нет.
- То есть, тебе все равно, что я чувствую? - говорит Даша.
- Нет, не все равно, - говорит Грег. - Я не это хотел сказать.
- А что? - говорит Даша.
- Что я тебя люблю, - говорит Грег. - И если мы будем вместе, я тебе это докажу. Ты увидишь, как тебе будет хорошо со мной. И со временем, потом когда-нибудь, может быть, ты тоже меня полюбишь.
- А если не полюблю? - говорит Даша. - Что тогда делать будем?
- Полюбишь, - говорит Грег. - Вот увидишь. Все будет очень хорошо.
Даша молчит.
- Ты увидишь, - говорит Грег. - Мы будем очень счастливы. Ты только не бойся ничего и не придумывай себе фантазий разных.
- А я и не придумываю, - говорит Даша.
- Придумываешь, - говорит Грег. - Ты хочешь, чтобы все, как в книжках или как в кино, было. Но в жизни так не бывает.
- А как бывает? - говорит Даша.
- По-другому, - говорит Грег. - Гораздо сложнее. Не так однозначно: любит - не любит. Любишь - не любишь.
- Может, ты и прав, - говорит Даша.
- Не может, а точно, - говорит Грег. - Точно прав.
- Ну, я пойду? - после еще одной паузы говорит Даша.
- Я тебя провожу, - говорит Грег.
- Не надо, - говорит Даша. - Смотри, дождь какой. А я в плаще.
- Хорошо, - говорит Грег. - Я позвоню завтра?
- Позвони, - говорит Даша.
Грег наклоняется к ней и целует в щеку.
- Все будет хорошо, - говорит он. - Вот увидишь.
Даша вылезает из машины и поднимает воротник плаща.
Мерзкий холодный дождь - такой, какой в декабре только в Нью-Йорке, наверное, и бывает. Пустынная улица. Голые деревья, по кривым веткам которых стекает ледяная вода.
Грег заводит мотор, мигает пару раз фарами. Даша машет ему рукой. Поезжай, мол. Автомобиль легко трогается с места, постепенно набирая скорость, сворачивает за угол и исчезает из виду. Даша делает шаг по направлению к своему дому и тут же резко останавливается.
- Ты? - говорит она. - Ты... Так все-таки ты здесь, оказывается.

* * *

- А чего ты его сегодня с собой не привела? - говорит Илья.
- Работает он, - говорит Алёна. - Там же расписания вообще нет никакого. Когда хотят, тогда и вызывают. И надо все бросать, и везти их - куда скажут.
- Ничего, зато в тепле, - философски говорю я, как будто сам я на стройке вкалываю.
В этот момент звонит Татьянин мобильник. Он у нее совсем недавно появился, и номера этого почти ни у кого и нет еще. Я вопросительно смотрю на нее.
- Алло, - говорит Татьяна и, прикрыв трубку, одними губами беззвучно произносит: «Зарецкая». Это чтобы объяснить мне, кто звонит.
- Да, Марин, - говорит Татьяна уже полным голосом. - Да, можем, конечно.
Она отключает телефон и поворачивается к Миле:
- Ты на машине?
- Да, - говорит Мила. - Но я никуда ехать не могу. Я пьяная.
- А что случилось? - говорю я.
- Там, - говорит Татьяна и смотрит на меня так, что мне становится не по себе. - Даша.

* * *

Мила гонит со скоростью, превышающей все допустимые пределы, и до Зарецких мы буквально долетаем за каких-нибудь двадцать минут. За все это время Татьяна не произносит ни слова и категорически отказывается отвечать на какие бы то ни было мои вопросы.
Уже от поворота видны полицейские мигалки, две машины «Скорой помощи» и толпа любопытных, которых даже дождь проливной и холодный остановить, конечно же, не в состоянии. Мы с Татьяной выскакиваем из автомобиля, не дожидаясь, пока Мила найдет место для парковки. Вернее, это Татьяна выскакивает и бежит в дом, а я только безуспешно пытаюсь ее догнать, но невольно останавливаюсь возле огромного красного пятна на ведущей к дверям дорожке. Дождь уже размыл его, но стекающая в сторону проезжей части вода все равно розовая. Это даже в искусственном свете фонарей видно.
Татьяну в этот момент задерживает стоящий на пороге полицейский, и минуты две уходит на то, чтобы объяснить ему, кто мы такие, но зато внутрь мы входим уже вместе.
На первом этаже у Зарецких огромная гостиная. Там, за массивным столом из черного мрамора сидит Антон в окружении еще нескольких полицейских и что-то им объясняет. Вид у него такой, как будто он уже в сто двадцать первый раз повторяет одно и то же. Увидев нас, он делает неопределенный жест рукой, показывая куда-то вверх. Татьяна бросается к лестнице, ведущей на второй этаж, а я покорно следую за ней.
На втором этаже неожиданно тихо и пустынно. В широком коридоре, по стенам которого, как и во всем доме, развешаны картины и прочие украшения, нет никого. Татьяна останавливается в нерешительности, а я наугад толкаю первую дверь. Розалия Францевна сидит в кресле и совершенно неподвижным взглядом смотрит в окно, за которым дождь льет все сильнее и сильнее.
- Простите, пожалуйста, - говорю я.
Мы доходим до следующей двери и на этот раз негромко, но настойчиво стучим.
- Ну что еще? - раздается голос Марины, которого я ни за что не узнал бы, если бы не знал точно, что, кроме нее, тут никого быть не может.
- Мариш, это мы, - говорит Татьяна и, не дожидаясь ответа, открывает дверь.
Мы входим в комнату. Марина на коленях стоит возле кровати, на которой лежит Даша. В комнате темно, и свет, проникающий сюда из коридора, - это единственное освещение.
- Спасибо, что вы приехали, - говорит Марина, а Татьяна быстро идет к постели и берет Дашу за руку. Я тоже подхожу ближе и вижу, что Даша лежит с широко открытыми глазами и не двигается. Лицо у нее бледное, а плащ, который с нее почему-то не успели снять, весь испачкан чем-то красным.
- Что случилось? - говорит Татьяна.
- Я не знаю, - говорит Марина. - Ни слова добиться не могу. Может, она тебе скажет.
- Дашенька, что случилось? - говорит Татьяна, но Даша молчит. Татьяна смотрит на меня в расчете на поддержку, но я только пожимаю плечами.
- Что произошло? - опять говорит Татьяна, но ответом ей снова все то же молчание.
Марина показывает нам на стоящие в другом углу стулья, молча приглашая сесть, и я покорно отправляюсь за ними.
- Я ничего не сделала, - вдруг раздается у меня за спиной Дашин голос. - Я ничего не сделала ему. Я даже сказать ничего не успела. Ничего... А пистолета я вообще не видела. Что-то в руках у него было, но темно ведь, и дождь такой... Я думала... Я только хотела ему одну вещь сказать, объяснить все, а тут как грохнет...
- Слава Богу, с Дашенькой все в порядке, - говорит Марина.
- Так он не в тебя стрелял? - говорит Татьяна.
Даша отрицательно качает головой.
- Вообще в тебя не стрелял? - говорит Татьяна.
- Нет, - говорит Даша. - Один выстрел всего. В себя. Сразу. Я даже сказать ничего не успела. Бросилась к нему, но потом уже...
- Зря только плащ испачкала, - говорит Марина. - Но это не беда, я хорошую химчистку знаю - там все, что угодно, выведут.
Я выхожу из комнаты, спускаюсь обратно на первый этаж, пробираюсь через толпу полицейских на улицу. Возле самого дома стоит машина «Скорой помощи» с открытой задней дверцей. Я заглядываю внутрь и вижу носилки, на которых лежит покрытое белой простыней тело. Лицо тоже закрыто, а там, где у тела должен быть живот, на простыне огромное пятно все того же красного цвета, только уже не розоватого, как на дороге, а темного, даже бурого какого-то. Я пытаюсь закурить, но сигарета тут же промокает насквозь под ледяным декабрьским дождем, конца которому, похоже, не будет уже никогда.

(продолжение следует)


Elan Yerləşdir Pulsuz Elan Yerləşdir Pulsuz Elanlar Saytı Pulsuz Elan Yerləşdir