Рождение огня

Современное искусство и его музеи

Есть первый круг - моя семья,
Второй - родное племя,
И третий - вся, как есть, Земля
В одно со мною время.
Юрий Солодкин

Проще всего понятие «современное искусство» было бы трактовать как искусство нашего времени. Это не совсем так. Потому что в это самое «наше», изменчивое, страшное и прекрасное, постоянно обновляющееся время существуют разные направления искусства, а в их числе, безусловно главенствующее, - модерн арт, что в переводе и означает - современное искусство. Было бы ошибкой считать, что это искусство только сегодняшнее. Нет, оно родилось вместе с кровавым, в сути своей, мультиреволюционным XX веком - революции социальные, научная, техническая, поведенческая... Это столетие круто изменило ход развития искусства, его авангард стряхнул устоявшиеся нормы и традиции, выковав новое бунтарское мировоззрение, на фундаменте которого строились невиданные и неслыханные, поначалу пугающе непонятные, абсолютно новые - музыка, литература, театр, архитектура, визуальное искусство, позднее новорожденный кинематограф, искусство предметное...
Революционный мировоззренческий взрыв, дерзкое новаторство, новый взгляд на мир, на вещь, на человека лежат в основе этого нового искусства, которое уже тогда, сотню лет назад, назвали искусством модерна. Отринувшим классицизм, фотографический реализм, преобразившим и живопись, и скульптуру, и графику. Заразившим жаждой новизны. «Век мой, зверь мой»... - кто, кроме Мандельштама, сумел так образно охарактеризовать ушедший век?
Итак, мы выяснили, когда появился модернизм. Второй вопрос - где? Ответ однозначен - Берлин.
Следом за ним (и почти одновременно) - Париж. Русские, итальянские, шведские авангардисты поначалу выступали вместе с немецкими и австрийскими сецессионистами, с бунтарями Парижа, лишь позже создав национальные очаги нового искусства. Ну а американский авангард и вовсе заявил о себе в 20-х -30-х годах прошлого века.
Кто и как показывал и пропагандировал модерн арт? Первой была берлинская галерея братьев Кассерер, витрину которой ревнители классики не раз громили. За ней - галерея Тенхаузера (его уникальная коллекция сейчас в Нью-Йорке), потом как грибы после дождя появилось множество галерей и в Германии, и во Франции, и в Италии, и в Англии, и в России (до поры до времени советская идеология модернистов хулила всячески, а все направления модерна были под запретом). А вот музей современного искусства, его форпост - такого не было нигде, да и сама идея создания такого музея казалась не только парадоксальной, но и попросту вздорной. Но не всем.
Не в Европе, а в Америке, в нашем Нью-Йорке, который, оттеснив Париж, стал мировой столицей искусства, в самом конце 20-х - начале 30-х один за другим открылись три крупных музея современного искусства в специально построенных просторных зданиях, причем уже тогда с значительными ценными коллекциями живописи, скульптуры и - новинка! - произведений предметного, или объектного искусства, инсталляций, как их стали называть. Что же это за музеи?
В первую очередь, это всемирно знаменитый МоМА, Muzeum of Modern Art - краса и гордость Нью-Йорка. Его организатор, вдохновительница его создания и собирательница первой его коллекции - Эбби Олдрич Рокфеллер. Весьма интересно: первыми энтузиастами, «горланами и главарями», пропагандистами и апологетами нового искусства были женщины. Строительство трех нью-йоркских музеев тому пример - оно было осуществлено благодаря инициативе, огромному труду и финансовой помощи таких вдохновенных и увлеченных, небедных, разумеется, амазонок авангарда, как Эбби Рокфеллер, Гертруда Уитни, Пэгги Гуггенхейм. О МоМА, временно, на те считанные годы, пока будет идти реконструкция старого манхэттенского дворца, расположившегося в Квинсе, мы совсем недавно подробно вам рассказывали; о музее Уитни, который тоже находится в Манхэттене, о Зиммерли - музее в ближнем Нью-Джерси, о богатейшем разделе искусства XX века в Метрополитен позднее расскажем непременно (нельзя объять необъятное).
Сегодня на повестке дня (вспомнили родные словечки?) музей, по всем измерениям, особенный, прославленный. Даже с западной части среднего Манхэттена, из-за деревьев и куртин Центрального парка просматривается необычная каменная спираль - башня музея Соломона Гуггунхейма, спроектированного великим Фрэнком Ллойдом Райтом. Семья Гуггенхейм, пересекшая океан полтораста лет назад, принадлежит к американской элите, к числу тех, кто способствовал созданию сильной и изобильной демократической страны. Эти люди умели работать, делать свое дело и добиваться цели. Но и были зачастую носителями высокой культуры, щедрыми жертвователями, действенными покровителями искусства американцы, которых кое-кто из нас называет бездуховными.
Музей Гуггенхейма называют домом новейшего искусства. Там собраны полотна Моне, Ренуара, Пикассо, Шагала, Леже, Сутина, Кандинского, Лихтенштейна, Уорхола. За прошедшие годы музейные фонды пополнились многочисленными дарениями, самым ценным из которых было завещанное музею огромное собрание Теннхаусера. Но большинство картин, скульптурных композиций, шедевров фотографии - из коллекции Пегги Гуггенхейм, племянницы Соломона и фактической основательницы музея, выдающегося искусствоведа и страстной собирательницы лучших работ художников авангарда. И их сердец тоже.
Это была удивительная женщина. Умна, красива, смела, аристократична, невероятно сексуальна. В Венеции, где она так же, как в Берлине и испанском Бильбао, открыла гуггенхеймовский музей, ее называли последней догарессой, в Нью-Йорке - еврейской принцессой, в Париже - Мадам, как принцессу крови, а еще - Настоящей Женщиной, что в устах французов - высшая похвала. Она была дружна с такими асами современного искусства, как Дюшами, Мэн Рей, Кокто, Поллок, ее мужем был Макс Эрнст. Пэгги была в числе немногих, кто первыми оценили экспрессионизм и его детище - абстрактный экспрессионизм, да и абстракционизм в целом, как новые, подтвердившие свою жизнеспособность направления искусства, и поняли, что они займут ведущее место в искусстве современности, станут теми важнейшими стилями, которые вольют свежую струю и в живопись, и в скульптуру, и в архитектуру, и непременно в прикладное искусство. И по сию пору гуггенхеймовский музей экспонирует и всячески пропагандирует произведения разнонациональных мастеров, в эти направлениях работающих, - и в своей коллекции, и в бесчисленных, постоянно сменяющих друг друга выставках. Интереснейших. Поражающих новизной мысли и стиля. Подчас абсолютно неожиданных. Вводящих, уводящих нас в отнюдь не мистический, но целостный, богатый, духовно насыщенный (речь, естественно, идет о подлинных художниках, а не о рыбах-прилипалах, бездарях, делающих бизнес на модных течениях) мир современного искусства. И этот мир «беспредметности», мир пространства и сознания оказывается вполне конкретным, созвучным не только нашему сегодняшнему восприятию жизненных реалий во всех ипостасях, но и сегодняшнему уровню технической мысли.
Телеинсталляция - искусство наиновейшее.
Это живая, движущаяся, чувствующая и чувственная картинка на экране монитора, множащаяся, показанная в разных ракурсах, под разными углами. Потому что мониторов множество, и впечатление тоже усиливается многократно. Именно такая почти фантастическая панорама - луг, поле, на котором взошли телеростки из посеянных семян человеческого разума, бесчисленные экраны, меняющиеся, яркие, динамичные, привлекающие и завлекающие, зовущие телеизображения - встречает нас уже в просторном холле музея Гуггенхейма. Впечатляет невероятно.
Столь же яркий и шумный парад телеинсталляции, демонстрацию беспредельности возможностей и проявления искусства мы уже видели здесь же пару лет тому назад, когда в музее проходила имевшая оглушающий успех выставка телекартин пионера этого вида искусства Нам Джун Пайка, его «Метафизику кино и видео». Именно так определил суть своего открытого, подаренного миру, многократно повторенного, продолженного, варьированного направления искусства сам художник, назвавший еще в свое время, in status nascendi, в момент рождения, свое детище видеоскульптурой.
Видеоскульптура - конгломерат кинематографа, видео-и электронной техники, лазерных эффектов и музыки. Все это - развивающееся во времени, немедленно впитывающее и использующее новейшие технические и научные разработки и, безусловно, веяния искусства. И еще один компонент, может быть, самый важный: большой художественный талант, без которого невозможно было бы создать фантастически расцвеченное техно и превратить его в праздник света и цвета, в триединство кибернетического искусства пластики и музыки.
Билл Виола, чью экспозицию предлагает нам сейчас музей Гуггенхейма, - не просто последователь Пайка. Это художник, выработавший собственную манеру, собственный стиль, позволяющий ему реализовать его личные представления о жизни, о красоте мира и о месте человека в этом мире. Его работы точно так же, как и работы первооткрывателя видеоскульптуры, приняты сегодняшним зрителем, молодежью в особенности на ура. А ведь для того, чтобы на таком уровне синтезировать электронику, визуальное искусство и музыку, нужно быть высококлассным специалистом во всех этих областях. Каковым Билл Виола и является. Одаренным художником прежде всего, осознавшим всю важность и значимость зрелищности. Которая и поражает, и захватывает нас. Причем операция по захвату нашего воображения началась, как говорится, с порога.
Однако нам пора покинуть поляну с экзотическими цветами - тесно прижавшимися друг к другу мониторами с запрокинутыми, будто в любовном экстазе, вверх бросающими снопы света экранами. И мы идем вслед за ними, поднимаясь по виткам ввинчивающейся в небо спирали - гениального творения Райта. Туда, где на огромных экранах-панелях и предстоят перед нами «Движущиеся картины». На панелях, на каждой из них, искрится, движется, мигает своя картина, свой образ, своя галактика. Тема определена: человек и природа, гений человека и гений природы, гений Создателя. Виола - пейзажист, но пейзажист необычный, сумевший сообщить своим ландшафтам динамику, сделав их подвижными и населив их. Его объектное искусство (а это безусловно объектное, т.е. предметное искусство) - особенное, забывшее о том, что такое постоянство, стабильность, однообразие.
Очень хороши эти панели с постоянно меняющейся техникой воплощения образов: «Тропинка», которая будит воспоминания о наших грибных походах, поэтичный и загадочный «Потоп», философски усложненный «Первый свет», грустное «Путешествие»... Но по-настоящему потрясло меня «Рождение огня» - попытка, старание человека пробиться сквозь раскаленный туман бытия, победить судьбу.
Этот видеосад, красочное видеошоу очень популярно. Эмоциональности ему добавляет «заведенная», взвинченная разновозрастная толпа, к которой вы можете присоединиться в любой день, кроме четверга. Заметьте, что по пятницам музей работает до 9 часов вечера, и вход туда после 6 свободный. А добраться до музея, который находится в Манхэттене на углу 5-й авеню и 89-й улицы, проще всего поездами метро 4, 5, 6 до остановки «86 Street».
Кроме основного дома-башни на Музейной Миле, о котором мы рассказали, кроме заграничных филиалов и галереи в Лас-Вегасе, у Гуггенхейма есть в Нью-Йорке еще одно музейное здание, еще один филиал, куда я непременно захожу, бывая в Сохо. А это сам по себе интереснейший музейный район, буквально оккупированный художниками, - столько здесь студий и галерей, богемных кафе и магазинчиков. Но последний мой поход оказался неудачным - музей был закрыт. «No money», - коротко и четко пояснил мне гард, охранник то есть. Жаль. Где теперь увидеть многомерный шедевр Энди Уорхола?
Но в виде компенсации за моральный ущерб передо мной оказался огромный плакат, приглашающий в «Новый музей современного искусства», оказавшийся в доме рядом на Бродвее между улицами Хаустон и Принс. Прелюбопытнейший музей, к тому же еще и новорожденный. Младенец в многодетной семье цитаделей Modern Art.
В «Новом» две весьма занимательные выставки, особенно первая. В зале (конечно же, и объем, и интерьер и в сравнение не идет с гуггенхеймовским), перекрывая грохот, раздаются восторженные вопли зрителей, в основном молодых парней и подростков. Это снова видеоинсталляция, но монотематическая - «Видеодром», гимн скорости, спаянной с безумной смелостью. Отчаянные парни на автомобилях-болидах мчатся по трекам, по каким-то невозможным по сложности и крутизне трассам, вот-вот вылетят из монитора прямо на тебя. Тут уж поневоле завопишь, что и случилось со мной, из подросткового возраста вышедшей давненько. А шум, скрежет, крики, надрывное гудение сирен - децибелов эдак... Ну, не определить. Погромче, чем в бруклинских ресторациях. Представили? А сделано все очень здорово.
Два верхних этажа заполнены огромными полотнами. Это абстрактная живопись Кэррол Дунхам. Впечатление? Неоднозначное. Может, различие менталитета? Там, где американцы дружно восторгались, я лишь пожимала плечами - не понятно, не принято, роковое - «мазня» висело на кончике языка, но увидела «Корабль» и язык прикусила. Созвучно феллиниевскому кораблю с поправкой на сегодняшнюю взорванность мира и морали: не иллюминаторы-окна, из каждого выглядывает своя беда, делающая человека агрессивным, злобным. Даже труба очеловечена - ожесточенно изрыгает дым, причудливо завивающийся в свастику
«Бебиситер». Ласки и заботливости по отношению к дитяти что-то не видно, а сюжет таков: ребенок заброшен, милая нянюшка коротает время в объятиях папы.
Все абстрактные картины Дунхам донельзя эротичны, полотна исчерканы фаллосами - не символически, а, как говорится, прямым текстом. Женская анатомия тоже не забыта. Названия у картины нет, да и не нужно оно, и так все ясно. Честное слово, это не мое больное воображение, ошибиться в прочтении замысла художницы невозможно.
Черно-белая грубая графика Кэррол Дунхам, на мой взгляд, много интересней живописи, особенно серия окрашенных грустной иронией рисунков «Мистер Никто». Его рутинное бытие, промахи, смешные и трагичные ситуации, в которые едва ли не каждодневно попадает любой из нас. В некоторых узнаю себя, старую Mrs Nobody, которую жизнь так ничему и не научила и которая все еще дерзает и на что-то в этой жизни надеятся. Вот только очень страшно, что смирный Мистер Никто в конце концов оборотился Мистером Пистолетом. Вот-вот подастся в террористы. Modern Art идет в ногу со временем.
Я невольно вспомнила поразившие меня и впечатавшиеся в память строки великого (да, великого!) нашего современника - Владимира Высоцкого.

Но гениальный всплеск
похож на бред,
В рожденье смерть
проглядывает косо.
А мы все ставим
каверзный ответ
И не находим
нужного вопроса...