Душу умел я вдохнуть искуснымипальцами в краски

Культура

Вот эту, посвящённую великому итальянцу Фра Филиппо Липпи, восхитившую Александра Блока и им переведенную строчку забытого, увы, ренессансного поэта, вспомнила я, когда стояла у картины сына гения – Филиппино Липпи. Того, что уже тогда, при недолгой жизни его, полтысячелетия тому назад, тоже называли великим. Да, не поспевает иногда природа отдохнуть на детях истинных творцов.

Здесь, в этой представленной наконец-то зрителям в нью-йоркском Метрополитен-музее долго-долго пребывавшей в процессе сложнейшей реставрации картины, наиболее ярко проявлен гениальным отцом бережно переданный сыну «феномен Липпи». Та самая особость, умение как бы оживлять свои персонажи, что нашло себе место и в живописи младшего Липпи.

«Маленького Липпи, нашего небесами взысканного малыша Филиппино», как умилённо называли итальянцы оставшегося в 12 лет сиротой одарённого мальчика. Так и вошёл он в историю искусства, сохранив детское своё имя – Филиппино. Но долго при жизни, а потом ещё добрых полстолетия после одинокой смерти преследовало его прозвище «монаший сын». Он и обидным-то его не считал, потому что рождению его предшествовала история необычайно романтичная, истинной любовью осиянная, к тому же требовавшая от обоих влюблённых немалого мужества и решимости.

Его отца, в бедной семье родившегося и очень рано осиротевшего, нарекли Филиппо. Приютили мальчишку, поражавшего невероятной тягой к рисованию, в одном из флорентийских монастырей, где в 15 лет и принял он постриг. Продолжал учиться, постигая тайны искусства религиозной живописи, хотя очень быстро обрёл собственную манеру, собственный узнаваемый стиль, абсолютную самостоятельность художественного мышления. Ну, естественно, не без влияния предшественников, таких, как Мазаччо или Фра Анжелико.

Фра. Значит – брат, монах. Вот и Филиппо, художник Божьим промыслом, тоже звался так: Фра Филиппо Липпи.
Его творениям – и фрескам, и станковой живописи – свойственны были резкость красок, декоративность фона, подробная деталировка (как в незабываемом «Благовещеньи», например), но главное – новизна композиционных решений и одухотворённость каждого лица, динамичность каждой фигуры. Он был новатором и в технике росписи, и в портретной живописи, одушевляя каждую свою модель. Он первый ввёл в обиход двойной портрет. Один из них мы можем увидеть тут же в Метрополитен. Маэстро, кажется, об этих своих современниках прознал всё – и о безвольном муже-подкаблучнике, а уж особенно о женщине, только с собственным мнением считающейся гордячке. Но главное, чем он славен: именно его идеи, именно он, Фра Филиппо Липпи, едва ли не сильнее, чем другие мастера Возрождения, повлиял на развитие итальянского искусства.

Из монастыря Фра Филиппо ушёл, став странствующим монахом, чьё боговознесённое ремесло и чей талант востребованы были и в монастырях, и в соборах, и в дворцах знати, да и нуворишей тоже (их во все века хватало). Не забывайте: шёл XV век, расцвет Ренессанса. Искусству поклонялись, талантливые художники были воистину боготворимы. Потому и монашествующему гению многое прощалось, в том числе и слишком уж, как бы это сказать, усиленно «реализовавшееся» им восхищение женской прелестью. А был он знаменит, к тому же красив, красноречив, воображение его не знало границ, харизма была невероятной. «И сколько дам его любило, уже давно он не считал...»

И неудивительно, что когда, потеряв голову (а было, заметьте, ему уже под 50), безумно влюбился в очаровательную молоденькую монашку, она ответила ему такой же страстной любовью. Но наступил роковой момент, и увозить возлюбленную с округлившимся станом из монастыря пришлось немедленно. Тайну сохранить не удалось, скандал разразился неслыханный. Закончился бы он для обоих трагично, если бы не вмешательство почитателя и покровителя Фра Филиппо всесильного Козимо Медичи, по настоятельной просьбе которого сам Папа, освободив обоих грешников от иноческих обетов, разрешил и приказал даже оступившимся монахам венчаться. Так Лукреция Бути стала женой Филиппо Липпи. И хоть формальное право предварять своё имя коротким, но много значащим словом Фра художник, став расстригой, потерял, его продолжали именно так – Фра Филиппо – величать и называют так по сию пору.

Увы, маленький Филиппино так же, как его отец, стал сиротой, потеряв сначала мать, а потом и отца. Фра Филиппо любил сынишку исступлённо. Всюду возил его за собой и, видя несомненные способности мальчика, стал его первым учителем, открывая ему таинства творчества и приобщая к владению кистью. Вот и в тот день, когда, завершая последнюю свою фреску в соборе в Сполето, Фра Филиппо упал бездыханным, рядом с ним на лесах был Филиппино. Ему было 12.
Мальчика в свою флорентийскую мастерскую взял бывший ученик, друг и почитатель отца, тогда, в 24 года, уже начавший своё триумфальное восхождение к славе Сандро Боттичелли, чьим учеником, а поначалу и подмастерьем стал юный Липпи. Неудивительно, что отсвет художнического кредо да и живописной техники обоих великих учителей – и отца, и Боттичелли – нередко видится в картинах Филиппино.

Потому и закономерно, что все 7 замечательных его работ, которыми вот уже почти два с половиной века владеет знаменитейший флорентийский музей Уффици, размещены в том же зале, что и шедевры Боттичелли. Я помню, как стояла, не смея отвести взгляд от вдохновенного, умного, но почему-то очень грустного лица, – это единственный, в полной мере исповедальный автопортрет Филиппино. Печаль на грани безнадёжности. Может, породило их одиночество? Такое вот, мучительное и безысходное, что терзает «Старика», гениальное творение младшего Липпи.

Он состоялся молодым. Рано был признан, подтверждением чему служит то, что именно ему поручено было дописать незавершённую фреску Мазаччо в монастыре дель Кармине. Потом были множественные росписи и картины (доски, главным образом), им самим задуманные и выполненные. Как римская роспись «Фома Аквинский», как непревзойдённые «Святые Филипп и Иоанн» во Флоренции. Его искусство отличалось сдержанностью чувств и фантазии, но вместе с тем тягой к символике и некоторой архаичностью манеры. Но, и это главное, – все его, в том числе и библейские, персонажи абсолютно земные, живые люди, высочайшей духовностью наделённые. В чём мы ещё раз убеждаемся, с восхищением и благодарностью глядя на возрождённое усилиями реставраторов Метрополтен-музея творение Филиппино – его «Мадонну с младенцем».

Среди многочисленных изображений Мадонн, созданных художниками Ренессанса, картина эта считается одной из лучших. Особенной. Невероятно притягательной. Запоминающейся. Написанная в 1486 году по заказу патрона Филиппино богатейшего флорентийского банкира и мецената Филиппо Строцци, она сразу привлекла внимание ценителей. Герцог Миланский, любуясь картиной, сказал, что в ней больше нежности и свежести, чем у Боттичелли. На виллу Строцци в Сантуччо близ Флоренции началось настоящее паломничество. Да и мы с вами можем там побывать, потому что присела Мария на скамью на нарядно убранной дворцовой лоджии на фоне подробнейше, со всеми деталями выписанного двора и окрестностей имения Строцци.
Художник одел Деву в поражающее зоревой алостью платье, перетянутое кушаком, подчёркивающим выпуклый живот (плоские животы считались верхом некрасивости). Голубая косынка гармонирует с мантильей цвета индиго – краски бухарских умельцев поставлялись в Европу исправно. А сама Мария прекрасна и женственна. В лице её утончённость и нежность, оно озарено разумом и добротой. И вот что самое интересное: лицо Мадонны напоминает лица святых жён на поздних досках и фресках старшего Липпи, после смерти возлюбленной воссоздававшего её черты во всех сотворяемых женских образах. Так что Филиппино отдал дань памяти матери.

И – Младенец. Кудрявый рыжеволосый пухленький малыш. Его живое личико по-взрослому разумно, в глазах любопытство и острое желание узнать нечто важное. Познать сущность людскую. Чуть поддерживемый материнской рукой, он склонился над раскрытой книгой, не разглядывая, а вчитываясь (!) в строчки. Причём нет в этой оригинальной и необычной по замыслу композиции ничего надуманного и неоправданного. Она естественна и понятна: перед внутренним взором художника был не просто младенец, но Сын Божий. Богочеловек. Которому предначертано стать Учителем.

Необычные, будто хрустальные, нимбы – словно два полумесяца, сдвоенный ореол над ликом Мадонны, и ещё один осеняет головку её сына. Три полумесяца – это эмблема семьи Строцци. Так ненавязчиво почтил Липпи того, по чьему желанию была написана картина, а ещё раньше украшена росписью семейная усыпальница. Кстати, разрезанный гранат, который мы видим на картине, помещён туда не случайно. Гранат – символ воскрешения.

Прославленная картина долгие годы принадлежала семейству Строцци и его потомкам. Потом, пройдя через много рук, оказалась в художественной лавке-галерее Жозефа Дювена, у которого в 1928 году за немалые по тем временам деньги купил её эмигрировавший из Германии в Америку и в Америке состоявшийся банкир и знаток искусства Юлиус Бахе. Сокровище своё он завещал Метрополитен-музею. В 1949-м шедевр Филиппино Липпи стал принадлежать «Главному» музею Америки.
Многие десятилетия, практически более полутора веков, картины не касалась рука реставратора, да и до того работали с нею небрежно и непрофессионально. Краски потускнели, частично осыпались. Состояние шедевра и уникальной его рамы было плачевным. Но час настал.Звонок прозвенел, когда стало известно, что в 2012 году в Риме представлена будет объёмнейшая экспозиция работ младшего Липпи. В Метрополитен приступили к тщательнейшей, с использованием современных технологий, высокопрофессиональной реставрации. Она завершена.

Сияя будто только-только нанесенными красками, сбросив груз промчавшихся столетий и даже растеряв подаренные временем трещинки, говорящий шедевр Филиппино в музейном зале. Поторопитесь! В конце года его увезут в Рим. Напомню: Метрополитен-музей находится в Манхэттене на 5 авеню между 84-й и 82-й улицами (поезда метро 4, 5, 6 до остановки «86 Street»)