Русская литература повсюду, а центр - нигде!

Таки проблема – кто спорит! Я о существовании русской литературы в двух параллельных мирах: в самой России и за ее пределами. Причем эти пределы с распадом Советского Союза расширились и сузились одновременно: за счет Ближнего Зарубежья. Одно, когда писатель покидает пределы любезного отечества по доброй, хотя не совсем по своей воле – как Герцен, как Набоков, как Солженицын, как Бродский, и совсем другое, когда он, не меняя местожительства, оказывается за пределами России вместе со своей «малой родиной», будь то Украина, Казахстан или Эстония. 

 

Когда Довлатов укатил из загебизированного Ленинграда в Таллин, это была «внутренняя эмиграция», да? Но если бы он сегодня отъехал в Таллинн (разница всего в одной букве), то это была бы настоящая эмиграция. 

 

Вопрос, в самом деле, актуальный и болезненный, о нем спорят уже целый век и по сю пору: где место русской литературе? где лучшие условия для ее существования и – скажу больше – выживания? 

 

Вот уважаемый мною поэт и публицист Дмитрий Быков когда-то яростно атаковал эмиграцию, не видя в ней перспектив для развития русской литературы, и в качестве примера приводил Сергея Довлатова, упрекая его в «сознательно выбранной облегченности» - что из-за эмиграции и оторванности от родины он так и не стал большим писателем. 

 

Это было сказано сравнительно недавно, но я не уверен, что Быков бы повторил эти слова сейчас, когда сам оказался оторван от родины и проживает ныне – пусть временно! - в той же стране, где жил и работал Довлатов.   

 

Зачем далеко ходить, когда даже Елена Клепикова, мой соавтор по книге о Довлатове, объясняет его предсмертный затяжной творческий кризис тем, что Сережа «уперся в эмигрантский тупик: ему больше не о чем было писать. Была исчерпанность материала, сюжетов — не только литературных, но и жизненных». 

 

У меня несколько иная точка зрения, и я рад возможности скрестить – пусть не шпаги, а фехтовальные рапиры – с уважаемыми мною авторами. Собственно, спорить с неуважаемыми мне как-то и не очень интересно – не с руки и не по чину. Мне куда больше нравятся статьи, с которыми я не согласен, потому что у единомышленников ничего нового для себя не нахожу.

 

Конечно, есть и другие прискорбные факты и факторы жизни русского писателя за рубежом. Скажем, часто упоминаемое падение интереса у русскоязычников в Америке к русскому печатному слову и вообще к кириллице, да я и сам мог бы от себя добавить еще пару-тройку жареных подробностей из личного опыта. Однако мой личный опыт мне еще пригодится в этом эссе – в качестве контраргумента: одного из. А пока что вот какая поправка: этот эмигрантский читабельный декаданс обычно бывает вырван – причем не из одного контекста, а сразу из двух.

 

Первый, само собой – наша глобал виллидж. Именно, что деревня. Расстояния сокращаются не «когда поет знакомый друг», а когда функционируют Интернет, Фейсбук, Гугл, Емейл, айфоны-смартфоны и прочие средства электронных коммуникаций. 

 

Вот, к примеру, мне, человеку бумажной цивилизации, предлагали недавно издать мою книгу в Интернете. Я отказался по той причине, что изданные на бумаге и в обложках мои книги и так мгновенно оказываются доступны пользователям всемирной паутины – когда легально, а когда и контрабандой.

 

Я знаю русских писателей – в том числе здешних, нью-йоркских – тех же, к примеру, Павла Лемберского, Вадима Ярмолинца, - которые стали известны сначала во Всемирной сети и только потом прибегли к услугам Гутенберга. Или русифицируя - первопечатника Ивана Федорова. 

 

Где находим, там и теряем. Не скажу, что единственная, но Интернет – одна из главных причин падения интереса к печатному слову во всем мире и на всех языках. 

 

Очень жаль, конечно, что вышел из бизнеса замечательный магазин русской книги №21 на Пятой авеню, а до этого другие магазины и фирмы, специализирующиеся на русской литературе, но то же самое происходит с англоязычными книжными магазинами по всей Америке – они закрываются либо переквалифицируются, расширяя ассортимент за счет компьютерной литературы, а то и вовсе некнижной продукции. Известные, влиятельные, престижные журналы и газеты отказываются – временно или навсегда – от бумажных изданий в пользу интернетных версий.

 

Схожие явления происходят и на нашей географической родине – и это второй контекст, который счастливо обходят критики литературной эмиграции, но без которого картина оказывается не просто неполной, а смещенной, искаженной. Там тоже закрываются книжные магазины – в Калуге, Норильске, Самаре, Симбирске, Воронеже и в обеих русских столицах. В Симбирске, к примеру, взамен книжного магазина открыта дискотека, само собой, посещается, в разы лучше – никакого сравнения! 

 

Тотально или повально - уж не знаю, какое слово точнее - закрываются все букинистические магазины, в которых мы торчали часами, выбирая книги, знакомились с такими же запойными книгочеями (и книгочейками!) и встречались с друзьями – с тем же Бродским, к примеру, в магазине на Литейном, недалеко от его дома (я о себе).

 

Эмиграция здесь вовсе не при чем. Это явление общемирового порядка в целом и русского в частности. Но русского повсюду, а не только в Америке и не только в эмиграции. Не только поверх государственных границ, но и поверх идеологически барьеров.

 

Вот тут мы вместе с читателем подходим к очень важным вещам, которые не то, что дают нам толику надежды, но туннель не так чтобы бесконечный и без никакого просвета в конце. Опять-таки, я не из породы закоренелых оптимистов, которые даже на кладбище видят не кресты, а сплошные плюсы. 

 

Вот уже четверть века, с падением железного занавеса и коллапсом советской империи, русская литература перестала делиться по месту жительства либо паспортной приписки ее авторов. 

 

Ну, само собой, были изданы в России не только такие классики эмигрантской литературы, как Набоков или Ходасевич, но и все подчистую эмигрантские писатели от мала до велика – перечислять страницы не хватит. Дошла очередь и до наших современников, которые оказались еще как востребованы на нашей родине. Опять-таки страницы не хватит. 

 

Иосиф Бродский разошелся на цитаты, как когда-то «Горе от ума». Сергей Довлатов стал самым популярным писателем в России (имею в виду настоящих, а не Донцову-Маринину). Сужу не только по их рекордным тиражам и рекордному цитированию в СМИ, но и по литературе о них. 

 

Мы с Еленой Клепиковой открыли авторский сериал книгой «Быть Сергеем Довлатовым. Трагедия веселого человека», коммерчески весьма успешной, и сразу вслед за ней в том же московском издательстве «РИПОЛ классик» выходит книга «Быть Иосифом Бродским: Апофеоз одиночества» - к его юбилею: в успехе никаких сомнений! Зато в следующих книгах сериала, посвященных тамошним творцам, кое-какие сомнения имеются, увы.

 

Промежду двух этих книг у нас были встречи с читателями – здесь, в Нью-Йорке, в книжном клубе на Лон-Айленде и турне по русским весям Силиконовой долины, где живут бывшие наши соотечественники, но более, что ли, продвинутые и богатые, хотя и не такие книгочеи, как у нас здесь на этом берегу. Лонгайлендовский книжный клуб специализируется в основном на бардах, но, как мне сказал хозяин, мы выдержали соревнование – зал не вместил всех желающих, «лишние люди» сидели на ступеньках либо в соседней радиофицированной комнате.

 

Большие сомнения у нас были в связи с выступлением в Концертном холле «Самовар» в Калифорнии, где нашими предшественниками были такие эстрадно-литературные титаны, как Игорь Губерман со своими «гариками» и Дмитрий Быков со своими политически злободневными рифмованными статьями. К тому же, билет стоил $30 – кусается. Пришли, однако, многие, зайцев не было, все честно заплатили за вход, да еще книги с автографом приобрели. Полтинник с копейками!   

 

Мне возразят, что две эти книги – про Довлатова и Бродского - уникальны и популярны за счет их героев. И да, и нет. Снова придется сослаться на собственный опыт. За означенные 25 лет у нас с моим соавтором (и по совместительству женой) Леной Клепиковой вышло в Москве ровным счетом столько же книг - 25! Не так чтобы каждый год, но иногда по несколько в год. В самых разных издательствах – от таких массовых, как АСТ, ЭКСМО и Вагриус, до таких элитарных, как «Захаров» и «РИПОЛ классик». В самых разных жанрах: фикшн и нон-фикшн, проза и публицистика, мемуары, романы, политоложество (наш с редактором РБ домашний термин), сборники рассказов и даже – представьте себе! - литературно-критических эссе. Вот только стихов не пишу, к сожалению. О стихах пишу, а стихов не пишу – поэтического таланта лишен вчистую.  

 

Со стихами, понятно, труднее – не отсюда ли привкус личной если не горечи, то обиды эмигрантских поэтов? Но со стихами сейчас трудно во всем мире и на всех языках. С другой стороны, в России регулярно печатаются эмигрантские авторы – не только отдельными изданиями сборников стихов, но и в толстых журналах, тиражи которых теперь исчисляются несколькими тысячами, а не сотнями тысяч как прежде. Да еще премии разные отхватывают либо попадают в число финалистов. По любому, их имена на слуху, вровень с отечественными поэтами. Не говоря уже о русских стихотворцах, проживающих в Европе, Израиле и Ближнем Зарубежье. Не так чтобы сплошная безнадега!

 

Не желая быть голословным, я взял мини-интервью у моего друга Президента книжного объединения «MIF Production» Миши Фрейдлина, обрушив на него шквал вопросов. Вот суммарно его ответы.

 

- Потери в бизнесе в последнее время? Не так чтобы катастрофические. Потому что я не продаю макулатуру. То есть продаю ее тоже, но главный расчет на хорошие книги и хорошего читателя. Да, если хотите, на интеллектуальную аудиторию. Интернет? О чем вы говорите, Володя! 

 

Всегда остается книгочей, который привык перелистывать бумажные страницы. Попробуйте прочесть 20 страниц на экране! Отправить в принтер? Ну, знаете, времена Самиздата давно позади. 

 

Вот я вывел закон: чем больше читатель любит книги, тем меньше у него денег. Сами понимаете, желание и возможности. Тем не менее, этот не очень богатый читатель готов потратить деньги на книгу. Уменьшилось число коллекционеров, покупателей раритетных книг – Берлин, Харбин, Серебряный век. 

 

Возрастной ценз? Да, лакуна между восьмидесятилетними и сорока-пятидесятилетними, конечно, существует. Вы сами рассказывали, что на ваших вечерах больше пенсионеров, а вы к тому же – знаю ваши склонности, Володя! – искали в зале молодняк женского пола.

 

Да, контингент наших читателей стареет, «иных уж нет», а приток свежих эмигрантских сил слабый - что делать? Однако этот некро-фактор работает парадоксальным образом – смерть писателя означает прилив интереса к нему. Вот недавно умерли Арканов и Распутин – нам звонят, спрашивают их книги. Как надолго этот интерес, спрашиваете? Пара-тройка месяцев.  Какой из меня гробовщик, что вы говорите! Падаль не входит в мое меню. Нет, нет, не торопитесь умирать – ваши книги и так идут хорошо. В том числе, за счет Ваших героев – Бродского, Довлатова. Но не только. За счет Владимира Соловьева тоже...

 

Здесь я прерву Мишу Фрейдлина, потому что он перешел на личности, то есть на меня, а меня в этой статье и так достаточно.   

 

Возвращаясь к спорам о двух русских литературах, выскажу мое устоявшееся убеждение, что на самом деле русская литература одна – единая и неделимая. Применительно к ней сошлюсь на мой любимый афоризм средневекового философа Николая Кузанского, слегка его переиначив: русская литература теперь повсюду, а центр - нигде!