Маркиза де Помпадур-2

Этой женщине, просто Ане, исполнилось сорок три года, и она должна была умереть. Не сегодня, так завтра или через неделю. Ее покровительница, маркиза де Помпадур, умерла в сорок три года от чахотки. Просто Аня помирала от тоски, слоняясь по горячему пляжному песку. В это благословенное местечко - Мекку для небогатых амбициозных – 5 (пять)! звездочек – четырере ночи! —она приехала с любовником Моше. Восточная классическая пара. Состарившийся ловелас при полной выкладке: седая шевелюра, ниже – золотая цепь, ниже – шорты, ниже – густоволосатые ноги с педикюром. Аня – тоже классика: пышная блондинка, белокожая, зеленые навыкате глаза. Не вульгарна, нет! Грудь хороша, шея не увяла. Могла бы для пикантности надеть облегающее платье с декольте. Мешал хороший вкус. При броской внешности он причинял ей массу неудобств. Но верность патронессе, великой Антуанетте де Помпадур, удерживала от мещанских штучек.
О том, что ее жизнь осеняет тень маркизы, Аня узнала в десять лет или в одиннадцать. Многозначительное совпадение! В этом же возрасте провинциальной барышне Антуанетте цыганка нагадала близость к трону и страстную любовь короля Франции Людовика! Просто Ане тоже предсказали... Марья Степановна, учительница во французской школе, с юности бредила интригами в дворцовых закоулках, королями, фаворитками. На уроках превращалась в мадмуазель Мари. Скороговоркой, быстро – Жакерия и Фронда; взахлеб, с подробностями, про могущественных женщин, движением руки менявших судьбы неугодных. Учила девочек вставать на перекличке и делать изящный реверанс. И вот в один прекрасный день мадмуазель Мари заходит в третий класс. Перекличка. Милые девичьи имена. Вдруг заминка. «Антуанетта» – раскатисто «т-т-та». В классе тишина.
– Кто Антуанетта Либерзон?— капризничает мадмуазель Мари.
– Либерзон – это я.
– Как тебя зовут ??
– Аня.
– Понятно, – задумчиво тянет Марья Степановна – Мари.
Перед ней рыхлая веснушчатая девочка. Испугалась, моргает рыжими ресничками. На всякий случай, не зная, в чем провинилась, взглядом просит прощения. Но в зелено-голубых глазах что-то есть...и в реверансе хороша, изящна.
– Имя тебе не нравится? Почему ты не откликнулась?
– Я не знала.
– Отныне будешь знать: ты ( грамотная пауза) – Ан-туанет-та! !
– Oui, mademoiselle! – неожиданно для себя отвечает Аня, до этого ни слова не зная по-французски.
Кроме схожести имен, выяснилось: Аня трогательно поет, играет на скрипочке, танцует, грациозно перебирая толстыми ногами. А театр! Грезит театром. Учительницы старших классов одалживали девочку на роли героинь в выпускных спектаклях. Аня нежно пела французские баллады – вместо героини, затем, на октаву ниже – за трубадура. И знала наизусть трудную роль великой фаворитки, маркизы де Помпадур, каждый ее шаг, каждый вздох. Восхищалась, негодовала: хрупкая маркиза, превознемогая боль, плясала для короля, плясала и смеялась. И замирала сердцем, видя рядом с королем юных. Даже слой белил не скрывал здоровый румянец во всю щеку новоявленных провинциальных нимф. А маркизе, между тем, было уже сорок. Для королевской фаворитки многовато. Красота привяла. Чувственный король все реже возбуждался, глядя на любимицу. Тут, по волшебству, из-за пышных юбок Антуанетты начали выпархивать прелестные юные особы. Читая эти главы, просто Аня плакала навзрыд, так жаль ей стареющую Помпадур. Лучше умереть, чем унизить женское достоинство. Приводить любовнику юных девок! Никогда! Лучше умереть.
После школы внезапно все забылось. Антуанеттой ее никто не называл. Просто Аня Либерзон вернулась в мир и четверть века пребывала продавщицей в книжном магазине, точно зная, на какие подвиги способна ее душа, очищенная муками великой Помпадур. Дело за королем. И он явился! Явился! В далеких палестинах, на чужой земле, называемой прародиной отцов, она услышала из уст мужчины, на которого молилась, и не смела поднять глаза, страшась, что он увидит в зеленой бездне трепетную страсть, от этого мужчины она услышала:» Мадам Антуанет, знаете ли вы, что похожи на маркизу де Помпадур?»
«Oui, monsieur! – отвечала Аня чисто и красиво, с прононсом настоящих парижан. Бледную веснушчатую кожу залил румянец, глаза – два изумруда – несли обещание такой любви! Перед Моше стояла трепетная, нежная, с волшебным именем – Антуанетта - и говорила по–французски! А ведь он, адон Моше, прожил во Франции полжизни. На плас продавал арабам кошерную шварму и фалафель. Манерные худые парижанки раздражали, не давали радости ни телу, ни душе. И он за тридцать лет не стал героем их романов. Иногда в поле зрения попадала симпатяга. С особым рвением он подавал на стол, смотрел многозначительно, невзначай прикасался к плечику жующей дамы. По окончании трапезы, следуя своим неписаным законам, бойко выстукивал на кассе счет и с поклоном, сжимая дамские пальчики, вручал предмету страсти. Предмет с неизменной улыбкой аккуратно платил по счету и упархивал в глубины плас...
Настоящую женщину он встретил на родной земле. Нежную, послушную, с молочно-белой кожей. Ее пальцы рядом со смуглой рукой Моше светились серебром. Аня, как чужие парижанки, говорила по-французски, грассировала, но была его, Моше, собственной любимой женщиной, в отличие от тех... Не исчезала, а спокойно сидела рядом. Моше встречал ее после работы, торжественно загружал в багажник тяжелые сумки и говорил, пристально глядя в изумрудные глаза: «Я все для тебя сделаю. Ты будешь моей принцессой».
Аня знала: принцессой стать – не фокус. Удержаться – пришлось вспоминать подзабытые уроки Помпадур. Красавица не появлялась пред королем дважды в одном и том же платье. Каждый ее выход – маленький аншлаг. Вот заиграла пастушья свирель, и маркиза в костюме простой пейзанки, с корзиночкой цветов, скромно, мелкими шажками из боковой двери входит в залу. Король заметил ее, сияет. Нежный голос Антуанетты плачет о любви крестьянской девушки к знатному сеньору.
В один прекрасный вечер просто Аня тоже попробовала – появилась в окне своей квартиры на третьем этаже в венке из полевых цветов и запела старинную балладу. Ее король вылез из машины, послушал несколько минут, не признал в прованском диалекте родную речь, покрутил указательным пальцем у виска и уехал. Следующий спектакль – в прозрачных шароварах и тюрбане – был отменен: не достали лютню.
Маркиза дивными талантами высекала искры в королевском взгляде. Для Ани все оказалось гораздо проще. Обожание светилось в глазах Моше, когда она появлялась в дверях родного дома. Картинно замирала на секунду и величественно шла к машине, покачиваясь на каблуках, открывала дверцу и по всем законам куртуазного искусства, плотно сдвинув ноги, ввинчивалась в мягкое сиденье «Мерседеса». Он брал ее нежную маленькую руку, подносил к губам, спрашивая или утверждая: «Ты моя радость? Ты мое счастье? Ты – моя?». «Твоя – навек», – говорила Анна. Это было правдой. Целый день влюбленные думали о встрече, мысленно общались, пребывая в бесконечном виртуальном поцелуе.
Через месяц в их романе наступил решающий момент. Все было хорошо. Даже странности любимой. В необъятных залежах своей культуры она выловила дикую для женщины идею: у властных и богатых не проси. Моше случайно узнал про эту байку. К середине ночи, когда страсти утихали и плоть отдыхала от праведных усилий, душа трудилась: адон любил пофилософствовать. По странной прихоти судьбы любовники в ту ночь говорили про любовь и деньги. Моше тонко намекал, что женщина — продажное создание по своей натуре. Она не виновата: так создана. Любую при желании можно откупить. В ответ услышал страстный монолог. С не свойственным ей жаром Аня вещала о примате духовного над материальным, непреходящих ценностях души и бренном теле. О влюбленном, который без намеков и просьб должен знать, чего желает сердце любимой женщины.
– Правильно, – отвечал Моше,— сейчас ты поймешь, как я тебя люблю. Мы будем отдыхать. По–королевски! Пять звездочек, четыре ночи. Что ты думаешь про Тенериф?
– Тенерифе, – машинально поправляет Анна. - Я никогда там не была.
– О! – ликует адон Моше, – в самом деле, Тенерифе. Испанцы так говорят. Все знает, все знает моя любимая. – Жаркие поцелуи покрывают Анины щеки. В глазах Моше столько нежности! – Будешь отдыхать, как королева! Завтрак подадут в постель. Хочешь?
Пришлось задействовать все пальцы на руках и на ногах, чтоб сосчитать, сколько раз менять утренние платья на вечерний туалет. Огромный чемодан – Моше и не думал его тащить, брезгливо морщился: «Зачем столько вещей?» – Анна несла сама, улыбаясь загадочно. Воистину, своя ноша не тянет. В чемодане прелестные, с любовью и терпением собранные вещи превратят ее в принцессу. Миру явится другая женщина – во славу короля.
Неприятности случились в первое гостиничное утро. После бурной ночи любовница проснулась бледной. Черные круги под опухшими глазами. Подбородок в мелких морщинах. Моше внимательно смотрел на сонную подругу, о чем-то думал.
На следующее утро, рано–рано, солнце только осветило бледно–желтой дымкой потолок, Анна, послушав несколько секунд рулады спящего Моше, бесшумно порхнула в ванну. В серой темноте еле разглядела серое лицо в огромном зеркале, поморщилась: старая заспанная тетка. Ожесточенно похлопала ладонями по шее, забарабанила пальцами по скулам, вбивая капли крема в рыхлые щеки. Через несколько минут, дрожа от утреннего холода, скользнула в теплую постель, вытянулась в струнку и замерла. Хорошо бы глаза подкрасить, но это уже слишком.
Триумф был грандиозный! Проснувшийся Моше с восторгом разглядывал румяную со сна подругу, причмокивал губами, нежно гладил. С этого дня Анна была обречена вставать задолго до рассвета. «Ты пахнешь, как новорожденный младенец, – упивался Моше.» Женщина блаженно улыбалась, краснела от удовольствия, в душе истово клялась: все для любимого.
Праздник благодарения продолжился в бассейне. Моше заботливо – белокожей нимфе солнце может повредить – поставил огромный синий зонт, казенным полотенцем укрыл шезлонг, и – пожалуйста, Антуанет, устраивайтесь по-королевски. Анна, поджав отвисающий животик, изящно уселась на край шезлонга. Спохватилась, выудила из мешка темные очки: теперь – элегантно и загадочно. Благодарно прижалась губами к смуглой руке Моше.
«Фу, нахалка!»— через секунду запищала, неизящно дергаясь, разомлевшая на солнце нимфа. В самом деле, какая-то нахалка, как молодой дельфин, выпрыгнула из бассейна, накрывая всех каскадами ледяной воды. Ко всему, наглая купальщица, голландка или шведка, белокурая, с блестящей кожей – все-таки голландка: ляжки толстые – оказалась топлесс, без лифчика. Никто не видел, как она попала в бассейн, где плавала. Только этот миг —прыжок ! Молодое сильное тело, собственно, и трусики – один намек, ягодицы хороши! – мелькнуло перед изумленным, восхищенным взором короля Моше. Его рука увяла на Анином бедре. Он закурил, поискал глазами купальщицу-топлесс. Она исчезла в необъятных гостиничных просторах. И слава Богу!
Субботним вечером в гостинице парадный ужин. Аня, наконец, покажет королю «гвоздь программы»: черное бархатное платье до пола, с глубоким вырезом, открытая спина.
Моше оценил по достоинству усилия любимой. Торжественно провел даму через зал, к столику у пальмы. Мужчины смотрели, дамы завистливо шептались – может, Ане показалось. Главное – восторг в глазах Моше.
Король торжественно обрезал толстую «гавайю», даме протянул ментоловую пахитоску. Она блудливо вытянула губы. Галантный кавалер привстал, поднес зажигалку к сигарете и замер. Его взгляд уплыл – у входа стояла купальщица-топлесс, в сарафане, босиком. Она легко порхнула через зал, уселась за столиком напротив. Моше, как завороженный, с сигаретами и зажигалкой двинулся к соседке.
Заминка. Тут до Аниного помутненного сознания доходит: девушка смеется и бормочет по-русски: «Старый козел, а туда же. Твою мать!»
Моше, зачарованный улыбкой юной грации, возвращается к Антуанет, тревожно заглядывает в глаза. Ах! Смертельные уроки де Помпадур!
– Он не старый козел. Нормальный обеспеченный мужик. Если ты одна - знакомься, не пожалеешь, – шепчет Анна, слегка повернувшись к юной искательнице приключений.
– А ты? – великодушничает барышня.
– Я – его сестра.
Главный персонаж видит, как побледнела его Антуанет, потухли изумрудные глаза.
– Тебе плохо? Поднимайся в номер. Отдохни.
– Эта девочка говорит по-русски..
– Что? Что ты сказала? Какая девочка?
– Нет, ничего.
– Здесь восхитительное пиво. Посижу в баре и вернусь. Иди. Ну, иди же!
Анна встала. Хотелось изящно, сексапильно пройтись между столиками и загадочно исчезнуть по дороге к морю. Не получилось – тяжело протопала бесконечно длинный зал, задела чей-то стул. В номере побросала в чемодан тряпки.
Что ей оставалось делать?